Виктор Гюго - Ган Исландец
Гордость графини снова возмутилась.
— Нашего сына! — вскричала она презрительно.
— Конечно, который ему теперь годъ? Двадцать четвертый. А мы знакомы съ тобой, Эльфегія, вотъ ужъ двадцать шесть лѣтъ.
— Богу извѣстно, — продолжала графиня, — что мой Фредерикъ законный наслѣдникъ великаго канцлера.
— Что Богу извѣстно, — отвѣчалъ Мусдемонъ, смѣясь: — то діаволъ можетъ не знать. Впрочемъ, твой Фредерикъ вертопрахъ недостойный меня и изъ за такого вздора не стоитъ намъ пререкаться. Онъ годенъ лишь для обольшенія простушекъ. Успѣлъ ли онъ въ этомъ по крайней мѣрѣ?
— Нѣтъ еще, сколько мнѣ извѣстно.
— Однако, Эльфегія, постарайся принять болѣе дѣятельное участіе въ нашихъ дѣлахъ. До сихъ поръ мы трудимся только вдвоемъ съ графомъ. Завтра я возврашусь къ твоему мужу, ты же, пожалуйста, не ограничивайся только молитвами за наши грѣхи, подобно мадоннѣ, къ которой взываютъ итальянцы, убивая кого-нибудь… Необходимо также постараться, чтобы Алефельдъ пощедрѣе вознаграждалъ мои труды, чѣмъ до сихъ поръ. Хотя моя судьба связана съ вашей, мнѣ надоѣло быть слугой супруговъ, когда я любовникъ жены, быть гувернеромъ, наставникомъ, педагогомъ, когда я, почти, отецъ…
Въ эту минуту пробило полночь и въ комнату вошла служанка напомнить графинѣ, что согласно дворцовымъ правиламъ всѣ огни должны быть погашены въ этотъ часъ. Графиня, радуясь, что можетъ прекратить этотъ тяжелый разговоръ, приказала позвать своихъ горничныхъ.
— Да, позволитъ мнѣ милостивая графиня, — сказалъ Мусдемонъ, уходя изъ комнаты: — сохранить надежду снова свидѣться съ нею завтра и повергнуть къ ея стопамъ увѣренiя въ моемъ глубочайшемъ уваженіи.
VIII
— Правду сказать, старикъ, — замѣтилъ Орденеръ Спіагудри: — я ужъ началъ думать, что обязанность отпирать дверь возложена тобою на трупы, находящіеся въ этомъ зданіи.
— Простите, милостивый господинъ, — пробормоталъ смотритель Спладгеста, у котораго еще раздавались въ ушахъ имена короля и вице-короля, и повторилъ свое банальное извиненiе: — я… я крѣпко заснулъ.
— Ну, значитъ не спали твои мертвецы, такъ какъ я только что явственно слышалъ ихъ разговоръ.
Спіагудри смутился.
— Вы, милостивый господинъ, вы слышали?..
— Само собою разумѣется, но дѣло не въ томъ. Я пришелъ сюда не для того, чтобы заниматься твоими дѣлами, а чтобы занять тебя моими собственными. Войдемъ.
Спіагудри вовсе не хотѣлось пускать вновь прибывшаго къ трупу Жилля, но послѣднія слова нѣсколько успокоили его, и притомъ могъ ли онъ воспротивиться?
Онъ пропустилъ молодаго человѣка и заперъ за нимъ дверь.
— Бенигнусъ Спіагудри, — сказалъ онъ: — къ вашимъ услугамъ во всемъ, что касается человѣческихъ знаній. Но, судя по вашему ночному посѣщенію, если вы разсчитывали встрѣтить здѣсь колдуна, вы ошиблись, nе fаmаm сredas [9] Я не болѣе какъ ученый… Пройдемте, милостивый господинъ, въ мою лабораторію.
— Незачѣмъ, — возразилъ Орденеръ: — мы остановимся у этихъ труповъ.
— У этихъ труповъ! — вскричалъ Спіагудри, вздрогнувъ отъ испуга: — Но, милостивый господинъ, вамъ нельзя ихъ видѣть.
— Какъ! Мнѣ нельзя видѣть трупы, которые нарочно для того и выставляются здѣсь! Повторяю тебѣ, мнѣ необходимо собрать свѣдѣнія объ одномъ изъ твоихъ кліентовъ и ты долженъ сообщить мнѣ ихъ. Повинуйся добровольно, старикъ, если не хочешь, чтобы я употребилъ насиліе.
Спіагудри питалъ глубокое уваженіе къ саблѣ и видѣлъ, какъ она сверкала на боку Орденера.
— Nihil nоn аrrоgаt аrmіs, пробормоталъ онъ и порывшись въ связкѣ ключей, отперъ рѣшетку и ввелъ посѣтителя во второе отдѣленіе мертвецкой.
— Покажи мнѣ одежду капитана, — сказалъ ему Орденеръ.
Въ эту минуту лучъ свѣта упалъ на окровавленную голову Жилля Стадта.
— Милосердый Боже! — вскричалъ Орденеръ: — Какое гнусное святотатство!
— Ради святаго Госпиція, сжальтесь надо мною! — простоналъ старый смотритель.
— Старикъ, — продолжалъ Орденеръ грознымъ голосомъ: — неужели ты такъ далекъ отъ смерти, что рѣшаешься издѣваться надъ нею! Неужели, несчастный, ты думаешь, что живые не съумѣютъ заставить тебя уважать мертвыхъ!
— О! — вскричалъ злополучный смотритель: — Сжальтесь надо мною, я не виноватъ!.. Если бы вы только знали!..
Онъ вдругъ замолчалъ, вспомнивъ слова малорослаго человѣка: Будь вѣренъ и нѣмъ.
— Не видали ли вы кого-нибудь, проскользнувшаго въ это отверстіе? — спросилъ онъ слабымъ голосомъ.
— Да, это твой сообщникъ?
— Нѣтъ, это преступникъ, единственный преступникъ, клянусь вамъ всѣми муками ада, всѣми блаженствами неба, даже этимъ столь недостойно поруганнымъ тѣломъ!..
Съ этими словами онъ бросился къ ногамъ Орденера.
Несмотря на всю гнусность Спіагудри, его отчаяніе, его протесты звучали такъ правдиво, что молодой человѣкъ былъ убѣжденъ.
— Встань, старикъ, — сказалъ онъ: — если ты не издѣвался надъ смертью, не унижай по крайней мѣрѣ старости.
Спіагудри поднялся на ноги, Орденеръ продолжалъ:
— Кто же виновникъ?
— О! Не спрашивайте, милостивый господинъ, вы не знаете, о комъ говорите! Не спрашивайте! — вскричалъ Спіагудри, внутренно повторяя про себя: Будъ вѣренъ и нѣмъ.
— Кто преступникъ? Я хочу знать его имя, — холодно возразилъ Орденеръ.
— Заклинаю васъ именемъ неба, милостивый господинъ! Не спрашивайте о немъ, страхъ…
— Страхъ не заставитъ меня молчать, скорѣе онъ заставитъ тебя говорить.
— Простите меня, — простоналъ Спіагудри, внѣ себя отъ отчаянія: — я не могу…
— Можешь, если я того хочу. Назови мнѣ имя святотатца.
Спіагудри попытался еще разъ увильнуть.
— Милостивый господинъ, человѣкъ, надругавшійся надъ трупомъ — убійца этого офицера.
— Такъ этотъ офицеръ былъ убитъ? — спросилъ Орденеръ, вспомнивъ при этихъ словахъ цѣль своего посѣщенія.
— Безъ сомнѣнія.
— Но кѣмъ? кѣмъ?
— Во имя святой, которую призывала ваша мать, рождая васъ на свѣтъ, не старайтесь узнать это имя, не принуждайте меня открывать его.
— Старикъ, твои слова только увеличиваютъ мое любопытство. Я приказываю тебе назвать этого злодѣя.
— Ну, — вскричалъ Спіагудри: — посмотрите на эти глубокіе слѣды на тѣлѣ несчастнаго длинными, кривыми ногтями… Они назовутъ вамъ убійцу.
Съ этими словами старикъ указалъ Орденеру длинныя глубокія царапины на голомъ обмытомъ трупѣ.
— Какъ! — вскричалъ Орденеръ: — неужели красный звѣрь?..
— Нѣтъ.
— Но если это не дьяволъ…
— Шш, не спѣшите угадывать. Неужели вамъ не приходилось слышать, — продолжалъ смотритель, понизивъ голосъ: — о человѣкѣ, или чудовищѣ во образѣ человѣческомъ, ногти котораго такъ же длинны какъ у Астарота, который насъ погубилъ, или у Антихриста, который насъ погубитъ?..
— Говори яснѣе.
— Горе! Гласитъ Апокалипсисъ…
— Я спрашиваю у тебя имя убійцы.
— Убійцы… имя… милостивый господинъ, сжальтесь надо мною, пожалѣйте себя.
— Вторая изъ этихъ просьбъ уничтожила бы первую, если бы даже не было у меня серьезныхъ причинъ вырвать у тебя это имя. Не испытывай далѣе…
— Хорошо, вы сами того хотѣли, молодой человѣкъ, — вскричалъ Спіагудри громкимъ голосомъ, выпрямляясь: — этотъ преступникъ, этотъ святотатецъ — Ганъ Исландецъ.
Орденеру было извѣстно это страшное имя.
— Какъ! — вскричалъ онъ: — Ганъ! Этотъ гнусный бандитъ!
— Не называйте его бандитомъ, онъ дѣйствуетъ всегда одинъ.
— Но, несчастный, почему ты знаешь его? Какія преступленія сблизили васъ другъ съ другомъ?
— О! Благородный господинъ, не вѣрьте наружности. Развѣ дубъ становится ядовитымъ, когда змѣя укроется въ его листвѣ?
— Довольно болтовни! Злодѣй имѣетъ друга только въ сообщникѣ.
— Я совсѣмъ не другъ его, а тѣмъ менѣе сообщникъ. Если мои клятвы не были для васъ убѣдительны, вспомните, что это гнусное преступленіе подвергнетъ меня черезъ двадцать четыре часа, когда придутъ хоронить трупъ Жилля Стадта, наказанію за святотатство. Въ такомъ ужасномъ положеніи врядъ-ли когда находился невинный!
Эти доводы личной отвѣтственности показались Орденеру убѣдительнѣе умоляющихъ возгласовъ несчастнаго смотрителя. Эти доводы вѣроятно въ значительной степени воодушевляли его, въ его патетическомъ, хотя и безполезномъ сопротивленіи святотатству малорослаго человѣка.
Орденеръ на минуту погрузился въ размышленіе, между тѣмъ какъ Спіагудри пытался прочесть на его лицѣ возвѣщаетъ ли эта тишина миръ или угрожаетъ бурей.
Наконецъ, Орденеръ сказалъ суровымъ, но спокойнымъ голосомъ:
— Старикъ, говори правду. Нашелъ ты бумаги у этого офицера?
— Ни клочка, клянусь честью.
— Но можетъ быть ихъ нашелъ Ганъ Исландецъ?
