Эрих Ремарк - Станция на горизонте
Ситуация становилась все более интересной. У Мод Филби сложилось впечатление, что она сделала достаточно. Ей было приятно слышать, как Мэрфи приглушенным голосом заказывает абсент, и смотреть, как Льевен курит сигареты. Но, к сожалению, приходилось соблюдать дипломатическую сдержанность. Поэтому она еще легонько подтолкнула разговор и осведомилась у Льевена, насколько большое значение имеет миланская гонка.
— Не такое уж большое, это мероприятие среднего уровня, — осторожно и уклончиво ответил он.
Мэрфи выглянул из-за своих стаканов.
— Так или иначе, имеет смысл ее выиграть.
— Конечно, — лаконично ответил Льевен.
Мэрфи перешел в наступление.
— Вы тоже будете участвовать?
— Заявки мы еще не подавали, — ответил Льевен.
— Дело, наверно, в том, поправится ли к тому времени ваш водитель?
— Вы угадали, — язвительно сказал Льевен.
— Мне казалось, что у него серьезная травма, — не сдавался Мэрфи.
— Это действительно так.
— Жалко. Тогда мы навряд ли сможем соревноваться.
— О, почему бы и нет! Может, все-таки получится. — Льевен был зол на американца и радовался случаю подразнить его, слегка блефуя.
Мод Филби внимательно слушала. Улыбаясь так, словно она заранее просит прощения за такое наивное предположение, она спросила Кая:
— Но, может быть, вы опять заступите место раненого водителя?
Мэрфи бросил быстрый взгляд на Кая, вдруг изменил тон и сделался любезным:
— Простите, пожалуйста, я этого не знал и даже об этом не подумал, не то я бы уже прервал этот разговор… — Он выжидательно-вежливо взглянул на Кая. — Ведь тогда мы в некотором роде соперники.
Несмотря на эту попытку, ему не удалось вынудить у Кая подтверждение, то есть получить удовлетворительный ответ. В Кае он чуял более серьезную опасность, чем в Хольштейне, и потому хотел заранее сориентироваться, в какой степени ему надо с ней считаться.
Льевен давно уже вызывал у него глубокую неприязнь, — Кая он еще надеялся нейтрализовать.
Крайне досаждало ему то, что Мод Филби вела себя загадочно и кокетничала. Знакомство на автодроме он одобрил — надеялся благодаря ему что-то разведать и, кроме того, прощупать соперников; однако развития событий в таком роде, как в настоящий момент, он себе даже не представлял. Мод Филби неожиданно неприятным образом вмешалась в дело и участвовала в нем, а ей-то как раз следовало играть наименьшую роль.
Так или иначе, сама она, похоже, чувствовала себя хорошо. Она занялась Льевеном и вела с ним насмешливый разговор о Спортинг-Клубе и его новых членах.
Кай увидел, как по асфальтовому въезду для машин вкатил лимузин. Из него вышла дама. Он узнал в ней свою партнершу по игре в первый здешний вечер. Она была одна. Дама медленно двинулась вдоль набережной. Но вот она чуть повернула голову: это ее движение и манера поводить плечами вызвали у Кая другое воспоминание — разговор с Фиолой во время танцев на террасе казино. Ему показалось, что это та самая женщина.
Сделав всего несколько шагов, она встретила знакомых и скрылась в толпе гуляющих. Кай взглянул на Мод Филби и улыбнулся; она ему вдруг очень понравилась. Он подозвал к себе Фруте и стал гладить ее по затылку. Заиграла музыка. Кай был в приподнятом настроении. Он принял решение.
Оркестр угощал публику скрипичными изысками и слащавыми кантиленами. Медные духовые вступали, сбивая ритм, и сыпали синкопами, которые преследовали друг дружку, пока, обессилев, не возвращались к теме.
Что-то случилось с трубой. Правда, она оглушительно ревела на высоких тонах, но, когда ей хотелось спеть более низким и солидным голосом, она только стонала, и в этих регистрах трубе лишь изредка удавался чистый звук. В конце концов это заметил и сам трубач, толстый краснощекий мужчина. Он покачал головой, простукал инструмент и, как врач, приложил к нему ухо, потом заглянул внутрь, принялся подкручивать вентили, попробовал снова заиграть, еще энергичнее затряс головой и трубой и, наконец, сдался.
Уперев свой инструмент в колено, трубач продолжал по нотам следить за пьесой. Сбившись с курса, он не знал, что предпринять. Некоторое время отбивал такт ногой, но вскоре тоже перестал и сидел, пока другие играли, в привычной позе, ничего не делая и ничего не понимая, — крепкий, дородный мужчина, чье чудесно сконструированное сердце и прецизионный механизм сложного мозга не могли одолеть забитую чем-то трубу.
Это воспринималось как мировая загадка трагического свойства.
Когда компания стала расходиться, Кай спокойно спросил Мод Филби:
— Вы не хотели бы сегодня под вечер съездить со мной прогуляться? Мне надо съездить за границу, кое-что там уладить. Было бы чудесно, если бы вы поехали тоже.
Она была ошарашена, но предположила, что это имеет какую-то связь с недавним разговором, и сразу согласилась.
— В котором часу?
— Если не возражаете, я заеду за вами в пять.
— Идет. — Она попросила Мэрфи с ней пообедать.
— Мэрфи становится трагической фигурой, — заметил Льевен, когда они пошли дальше.
— Пока что я нахожу его, скорее, забавным. — Кай что-то насвистывал про себя.
— Но он становится трагическим. Пока что он ворчит на нас обоих: не знает, на кого ему бросаться. Мне такие ситуации знакомы. Хватают, как правило, не того.
— И вам известно, кто «не тот»?
Льевен задумался и не сразу ответил.
— Разумеется, вы!
Кай расхохотался.
— Логика у вас иногда, как у древних римлян. Мы оба не те.
— Этого я не понимаю.
— Я вообще боюсь, что вы строите себе иллюзии. Знаете ли вы, что все это дело вообще пустышка?
— Вначале всегда так кажется, — с чувством превосходства сказал Льевен.
— Вот увидите. Можем побиться об заклад. Мисс Филби совершенно равнодушна.
— Равнодушна — к нам, до поры до времени. Но вот к Мэрфи…
— Дорогой Льевен, единственный шанс такого типа, как Мэрфи, состоит в том, что он способен разогнать скуку, но его вмиг отодвигают в сторону, едва появится что-нибудь другое, более стоящее, а поскольку все стоящее — преходяще, то у Мэрфи неизменно есть шанс, что потом его призовут обратно. Поэтому он и держится дольше, чем другие. Величайшее заблуждение считать, будто все ценное долговечно. Апостолы прогресса обманывают этим толпу, которая иначе может взбунтоваться или впасть в уныние. Ценное всегда скоротечно, а посредственность, напротив, устойчива. Поэтому Мэрфи — прототип супруга. Однако обладание постоянно связано с недовольством, особенно если оно обещано человеку, но так ему и не дается.
— Вы судите, пожалуй, слишком решительно.
— Я стремлюсь не столько судить, сколько ввязаться в драку.
Удивленный Льевен ничего не ответил. Кай напористо продолжал.
— Хочу ввязаться прямо сегодня. Я рассудил, что хотел бы пробыть здесь подольше. Это желание с тем делом не связано, и все же я остаюсь здесь именно из-за него. Иногда бывает довольно толчка с совершенно неожиданной стороны, чтобы нечто сдвинулось с мертвой точки. В ближайшие дни я хотел бы увидеться с принцем Фиолой, мне надо у него кое-что спросить.
Льевен не совсем понял смысл такого неожиданного поворота разговора; но он и не хотел слушать дальше и только дал себе наказ впредь сочетать свой испытанный метод выжидания с большей бдительностью.
Кай встретил Мод Филби в холле отеля, она уже его ждала. Они тотчас же отъехали.
Конец дня выдался приятным, это был тот предвечерний час на Ривьере, что ни с чем не сравним. В хрустальном воздухе над морем простиралась даль, мерцавшая пурпуром на горизонте. Бухты уже не сверкали под лучами солнца, а постепенно, одна за другой, погружались в тень. Растительность сбегала с гор вниз, на дорогу, с трудом сдерживаемая садовыми оградами, словно хотела все затопить своей зеленью и цветущей ненасытностью.
На море стояли рыбацкие лодки с желтыми и коричневыми парусами. Иногда с какой-нибудь из них летел зов, звонкий и резкий, словно крик сойки, зеркальное отражение звука, будто сошедшего с неба.
— Предзакатные часы — как апельсин, — сказала Мод Филби. — Не знаешь, что с ним делать: любоваться его видом или впиться в него зубами.
Кай не ожидал таких образных сравнений, в тот миг он был поглощен туристическими автобусами, которые как островки просвещения с их гидами и громкоговорителями то и дело, не сигналя, выскакивали из-за поворотов. И все-таки он ответил, из уважения к поэтическому настроению, царившему на втором сиденье его машины, и до некоторой степени в созвучии с ним, хотя и вполне решительно: «И то, и другое», — а ответив, посчитал, что тем самым дал своей спутнице пищу для размышлений на все расстояние до таможенного пункта и теперь может спокойно глядеть вперед. Он весьма неохотно сочетал управление автомобилем с лирической беседой.
