Анри Шарьер - Папийон
Фернандес вышел из туалета и на глазах у всех нас протянул Серра пятьсот франков. Настал и мой черед, и, когда я вышел, тоже протянул Серра деньги, только не тысячу, а полторы. Однако он отказался от лишних денег, и я не стал настаивать. Он объяснил это так:
— Бабки не для меня, а для охранников. Лично мне ты ничего не должен. Мы же друзья, верно?
На следующий день Дега, Фернандес и я оказались в огромной больничной палате. Дега срочно доставили сюда в середине ночи. Санитаром в отделении был малый лет тридцати пяти по имени Шатай. Он уже все про нас знал от Серра и при обходе должен был показать врачу мой анализ, где кишмя кишели дизентерийные палочки. А за десять минут до обхода ему следовало поджечь серу и дать Дега подышать, накрыв голову полотенцем. У Фернандеса чудовищно опухло лицо — он наколол изнутри кожу щеки и в течение часа надувал ее. И так преуспел в этом занятии, что у него даже заплыл один глаз. Палата находилась на первом этаже. В ней размещалось около семидесяти больных, в основном дизентерийные. Я спросил Шатая о Жуло.
— Он в здании напротив. Хочешь что-нибудь передать?
— Да, скажи ему, что Папийон и Дега здесь. И попроси, пусть покажется в окошко.
Санитары входили и выходили отсюда свободно. Просто надо было постучать в дверь, и ее открывал араб. Этот араб, надзиратель из заключенных, был придан в помощь охранникам. По правую и левую сторону от двери стояли стулья, на которых постоянно сидели охранники с ружьями на коленях. Прутья оконных решеток были толщиной, чуть ли не с железнодорожный рельс. Интересно, размышлял я, можно ли перепилить такой? Я сидел у окна.
Между нашим корпусом и больницей, где находился Жуло, был сад, полный прелестных цветов. Но вот в окне появился Жуло. В руке он держал кусочек мела, которым начертал на стекле одно слово: «Браво». Через час санитар принес от него записку: «Постараюсь попасть к тебе в палату. Если не получится, попробуй ты в мою. У тебя в палате враги. Не падай духом. Мы еще им покажем». Мы с Жуло очень сблизились после происшествия в тюрьме Болье, когда нам обоим приходилось туго.
Жуло в свое время изобрел себе оригинальное орудие — деревянную колотушку и часто ею пользовался, за что его прозвали «Человек-Молоток». Средь бела дня он подкатывал на автомобиле к ювелирному магазину, где на витрине обычно выставлены самые лучшие драгоценности. За рулем сидел помощник, мотор они не выключали. Жуло выскакивал из машины с молотком, одним ударом разбивал витрину и хватал все, что попадало под руку и сколько мог унести. Потом прыгал обратно в машину, и она тут же с ревом уносилась. Так он орудовал в Лионе, Анжере, Туре, Гавре. А однажды совершил налет на крупный ювелирный магазин в Париже в три часа дня и унес разных цацек стоимостью в целый миллион. Он никогда не рассказывал мне, как и на чем попался. Дали ему двадцать лет. И где-то на пятый год отсидки он сбежал. По его словам, арестовали его в Париже, сразу по возвращению. Он разыскивал там своего помощника, хотел пришить его из-за того, что тот не давал сестре Жуло денег, хотя должен был ему крупную сумму. Помощник заметил его на своей улице и донес в полицию. Жуло схватили и отправили обратно в Гвиану вместе с нами.
Вот уже неделя как мы в больнице. Вчера я отдал Шатаю двести франков за содержание нас двоих. Чтобы наладить отношения с соседями, мы угощали табаком тех, у кого не было курева. С Дега подружился один матерый тип из Марселя, мужчина лет под шестьдесят по имени Карора. Он стал его советчиком. И по нескольку раз на дню твердил, что если б у него были бабки и об этом знали бы в деревне (во французских газетах, которые сюда доставляли, публиковались отчеты о всех важных уголовных делах), он ни за что не стал бы бежать, потому как заключенные, разгуливающие на свободе, наверняка бы убили его из-за патрона. Дега пересказывал мне все беседы с этим стариком. И напрасно я советовал не слушать эту старую развалину. Дега продолжал свое, байки этого придурка производили на него неизгладимое впечатление. И хотя я всячески старался вселить в него бодрость, он совсем приуныл.
Я послал Серра записку с просьбой устроить мне свидание с Гальгани. Он обещал привести Гальгани ровно в полдень, на пять минут. Как раз в момент смены караула. Он выведет Гальгани на веранду, и мы сможем поговорить через окно. От платы за услуги Серра отказался. Действительно, ровно в полдень к моему окну подвели Гальгани. Я торопливо сунул ему в руки патрон. Он стоял на веранде и плакал. Два дня спустя я получил от него журнал, куда были вложены пять банкнот по тысяче каждая и записка с одним-единственным словом— «Спасибо»,
Журнал передал Шатай, он видел деньги. Однако не сказал ни слова. Я хотел отблагодарить его. Но он не брал ни в какую. Тогда я сказал:
— Мы собираемся бежать. Давай с нами?
— Нет, Папийои, я уже договорился с другими. Месяцев через пять, когда освободят одного моего товарища. Так будет лучше, по крайней мере наверняка... Я понимаю, ты торопишься, боишься, что тебя отправят на острова. Но выбраться отсюда, с такими решетками, крайне трудно. И не рассчитывай на мою помощь, своей работой я рисковать не буду. Лучше уж тихо и мирно дождусь, когда выпустят моего приятеля.
— Ладно, Шатай. Ни слова больше об этом.
— И все равно, — добавил он, — записки я для тебя носить буду.
— Спасибо, Шатай.
В ту ночь мы вдруг услышали автоматные очереди. А на следующий день узнали, что сбежал Человек-Молоток. Помоги ему Бог, он был хорошим товарищем. Должно быть, подвернулся шанс, вот он и воспользовался им. Что ж, все к лучшему.
Пятнадцать лет спустя, в 1948 году, я отправился на Гаити, где вместе с одним венесуэльским миллионером собирался подписать, контракт о хозяином казино, чтобы открыть свой игорный дом. И вот однажды ночью мы вышли из клуба, где пили шампанское, и одна из девиц, что была с нами, — угольно-черная, но воспитанная в лучших традициях французской провинциальной семьи — вдруг сказала:
— Моя бабушка колдунья, она исповедует религию вуду и живет со старым французом. Когда-то он бежал из Кайенны. Они вместе вот уже пятнадцать лет, и он почти все время пьян. Его зовут Жюль Молоток. И я немедленно воскликнул:
— А ну-ка, цыплелок, быстренько вези меня к своей бабушке.
Она договорилась с таксистом, и мы помчались. Проезжая мимо ночного бара, все еще открытого, я попросил остановиться, купил там бутылку перно, две бутылки шампанского и две местного рома. Теперь едем! Наконец мы подъехали к ухоженному белому домику с красной черепичной крышей. Он стоял на самом берегу, и волны почти лизали ступени крыльца. Девушка довольно долго стучала, наконец, дверь открыла огромная толстая негритянка с совершенно седыми волосами, в накидке до пят. Женщины о чем-то пошептались, и старуха сказала:
— Входите, месье, мой дом — ваш дом. Ацетиленовая лампа освещала чисто прибранную комнату, битком набитую чучелами птиц и рыб.
— Так вы хотите видеть Жуло? Сейчас он выйдет. Жюль! Жюль! Тут тебя один человек спрашивает!
Появился старик — босой, в полосатой голубой пижаме, очень напоминавшей нашу тюремную форму.
— Э, Снежок, кому это я понадобился посреди ночи? Папийон! Быть не может! — Он заключил меня в объятия. — А ну, тащи сюда лампу, Снежок, чтобы я мог разглядеть своего старого друга! Да, это ты, без сомненья ты! Добро пожаловать! Эти стены, все это барахло, внучка моей старухи — все твое! Только слово скажи!
Мы выпили и перно, и шампанское, и ром. Время от времени Жуло начинал петь.
— Ну что, Папи, сунули мы им, а? Пришлось пошляться по белу свету! Где я только не был — и в Колумбии, и в Панаме, и в Коста-Рике, и на Ямайке, и наконец, пятнадцать лет назад пришел сюда и совершенно счастлив Снежок — замечательная женщина. Дай Бог каждому мужчине такую! Ты здесь надолго? Когда уезжаешь?
— Через неделю.
— Чего здесь делаешь?
— Хочу подписать контракт с владельцем казино.
— Брат, я был бы счастлив прожить с тобой бок о бок в этой дыре до конца своих дней, но послушай моего совета. Не связывайся с этим типом, он пришьет тебя в ту же секунду, как только увидит, что у тебя пошли дела.
— Что ж, спасибо за совет.
— Эй, Снежок, давай, живенько покажи нашему другу танец вуду. Настоящий вариант, не для туристов. Одно представление для моего лучшего друга!
О том, какое поразительное зрелище мне удалось увидеть в ту ночь, я расскажу как-нибудь в другой раз.
Итак, Жуло бежал, а я, Дега и Фернандес сидели и ждали. Время от времени я как бы невзначай подходил и разглядывал решетки на окнах. Настоящие рельсы. Да, их не одолеешь... Оставался еще один выход — дверь. Ее днем и ночью охраняли три вооруженных стража. После побега Жуло охрана ужесточилась. Обходы патруля участились, а врач разговаривал с нами уже не так дружелюбно. Шатай заходил в палату два раза в день: сделать уколы и измерить температуру. Истекала вторая неделя, и я еще раз заплатил двести франков. Дега говорил о чем угодно, только не о побеге.
