Иоганн Гете - Собрание сочинений в десяти томах. Том шестой. Романы и повести
Но здесь доложили о дядюшке, принце Фридрихе, который и не замедлил войти в сопровождении придворного художника, державшего в руках большую папку.
— Любезная племянница, — произнес этот бодрый пожилой господин, — мы принесли вам виды старого замка; они запечатлены с разных сторон, дабы наглядно показать, как эта могучая твердыня веками сопротивлялась воздействию времени и погоды и как все-таки местами подались, а кое-где и вовсе рухнули ее стены. Мы уже кое-что предприняли, стараясь сделать доступнее эти дебри, а большего и не требуется, чтобы привести в изумление и восторг любого путника, любого из наших гостей.
Раскладывая перед нею отдельные листы, принц продолжал:
— Здесь, у конца хода, прорытого под крепостными стенами, перед нами вдруг вырастает скала, одна из самых неприступных во всей этой горной цепи; ее венчает башня, но кто отважится сказать, где здесь кончается природа и начинается искусство, рукомесло. Подальше, в стороне, видны стены, примыкающие к башне, и укрепления, которые уступами окружают ее. Хотя правильнее было бы сказать, что эти древние вершины окружает лес. Вот уже полтора века не раздавался здесь стук топора, и повсюду разрослись исполинские деревья; подступы к стенам преграждают стволы и корпи высоких кленов, корявых дубов и стройных пихт, так что нам пришлось долго ломать голову над возможностью проложить здесь хотя бы самые извилистые тропинки. Взгляните, как превосходно сумел ваш художник уловить все характерное, как отчетливо воссоздал он на бумаге разнопородность стволов и корней, сплетающихся среди каменьев, или могучих суков, пробившихся сквозь расселины. Эта неповторимая чаща — единственное, случайно уцелевшее место, где еще виден след суровой борьбы между давно почившими людьми и вечно живой, неустанно творящей природой.
Вынув из папки другой лист, принц продолжал:
— А что вы скажете о дворе, доступ к которому преградили развалины надвратной башни? С незапамятных времен не ступала по нему нога человека. Мы решили проникнуть во двор сбоку, проломили стену, взорвали некоторые своды и таким образом проложили удобный, хотя и потайной ход. Расчищать двор изнутри не было надобности, так как он расположен на скалистом плато, которое выровняла сама природа; впрочем, исполинские деревья и здесь умудрились пустить корни. Они росли медленно, но упорно, и ветви их проникли в галереи, где некогда расхаживали рыцари; через двери и окна они вторглись даже в сводчатые залы, и мы не собираемся изгонять их оттуда; раз они стали здесь господами, так пусть ими и остаются. Разметая многолетний настил сухих листьев, мы открыли столь удивительно ровную, естественную поверхность, что подобной, пожалуй, не сыщется нигде в мире.
Есть там и еще нечто весьма примечательное, в чем стоит убедиться собственными глазами. На ступенях, ведущих в главную башню, некогда пустил корни клен. Подымаясь наверх, чтобы насладиться необъятными просторами, открывающимися с ее зубцов, мы с трудом протиснулись мимо него. Но, и взобравшись туда, все еще оставались в тени его ветвей. Ибо клен и есть то самое дерево, которое на удивление людям высоко вздымается над всей округой.
Итак, давайте от души поблагодарим нашего любезного художника, сумевшего запечатлеть это на бумаге так, что кажется, будто мы все видим собственными глазами. Он тратил на работу лучшие часы дня и лучшие дни времен года, неделями живя среди этого мира. Там мы постарались устроить премилое жилье для него и для сторожа, которого отрядили ему в помощники. Вы не поверите, дорогая, сколь прекрасные виды открываются оттуда на всю округу, на двор и стены Замка. Теперь, когда рисунки уже ясны и отчетливы, ему будет удобнее закончить их здесь, внизу. Этими картинами мы украсим садовый павильон, чтобы каждый, кто восхищается нашими по линейке разбитыми цветниками, беседками и тенистыми аллеями, почувствовал бы желанье уединиться там, наверху, созерцая рядом со старым, неподвижным, неподатливым также и новое — гибкое, влекущее, победоносное!
Вошел Гонорио и доложил, что лошади поданы; княгиня, оборотясь к дядюшке, сказала:
— Давайте поедем туда, наверх, чтобы я могла полюбоваться в действительности тем, что вы мне сейчас показали. Я слышу об этой затее с тех пор, как живу здесь, но лишь теперь мне захотелось своими глазами увидеть то, что, по рассказам, мне казалось немыслимым, да и сейчас, на рисунке, все еще кажется неправдоподобным.
— Повремените, моя милая, — возразил принц, — вы видели здесь то, чем все это может стать и станет; сейчас еще многое только в зачатке. Искусство должно достигнуть совершенства, чтобы не устыдиться природы.
— Ну, так поедемте наверх, хотя бы до подножия горы: мне сегодня очень хочется вволю насладиться простором.
— Как вам будет угодно, — отвечал принц.
— И поедемте через город, — продолжала молодая женщина, — через рыночную площадь, которая из-за бесчисленного множества лавок и балаганов походит теперь не то на маленький город, не то на военный лагерь. Кажется, там сосредоточены и выставлены напоказ все потребности и занятия жителей нашего княжества; вдумчивый наблюдатель видит все, что потребляет, а также, что производит человек, временами даже начинает казаться, что деньги никому не нужны, ибо любая сделка может быть совершена путем обмена. Да так оно, собственно, и есть. После того как князь вчера навел меня на эти мысли, мне приятно сознавать, что у нас, на рубеже гор и равнины, столь очевидны нужды и потребности жителей того и другого края. Во что только горцы не превращают дерево своих лесов, чего только не изготовляют из железа; жители же равнины встречают их товарами столь разнообразными, что иногда не поймешь, из чего они сделаны и для чего предназначены.
— Я знаю, — отвечал принц, — мой племянник всему этому уделяет сугубое внимание. Теперь, осенью, конечно, важнее приобретать, чем сбывать; ведь осенние запасы являются основой как общегосударственного, так и самого мелкого домашнего хозяйства. Не гневайтесь на меня, любезнейшая, но я очень неохотно езжу по ярмарке; на каждом шагу тебя останавливают, задерживают, да к тому же мне всякий раз представляется ужасное бедствие, навеки выжженное в моем воображении: я снова вижу, как гибнут в огне груды товаров и прочего добра… Я и сам едва…
— Не стоит упускать лучших часов, — перебила его княгиня: достойный старик уже не раз повергал ее в трепет подробнейшим описанием этого бедствия. Когда-то давно, путешествуя, он остановился в лучшей гостинице на площади, где как раз шумела ярмарка. Очень усталый, он лег в постель, а ночью в ужасе проснулся от криков и пламени, уже бившегося о стены дома.
Княгиня торопливо вскочила на свою любимую лошадь и вместо того, чтобы, выехав через задние ворота, направить ее вверх, двинулась через передние под гору, увлекая за собою поневоле покорного спутника. Ибо кто поступился бы удовольствием ехать подле нее, кто бы с радостью не последовал за ней? Ведь и Гонорио добровольно отказался от давно вожделенной охоты, чтобы, оставшись дома, служить только ей одной.
По ярмарочной площади, как и следовало ожидать, они ехали медленно, шагом; но прелестная всадница оживляла любую задержку веселыми, остроумными замечаниями.
— Я все твержу вчерашний урок, — говорила она, — раз уж нам приходится испытывать свое терпение.
И вправду, толпа так плотно обступила их, что они с трудом продвигались вперед. Народ любовался юной княгиней; улыбки на многих лицах говорили о том, как им приятно, что первая дама страны в то же время самая красивая и привлекательная.
Вмешавшись в толпу, стояли здесь горцы, обитатели мирных хижин, затерянных среди скал, ельника и сосняка, и жители равнины, что явились сюда, оставив свои холмы, нивы и луга, а также ремесленники из маленьких городков и прочий люд. Окинув их внимательным взглядом, княгиня заметила своему спутнику, что все здесь, кто бы они ни были, израсходовали на свои платья больше, чем надобно, сукна, полотна и лент на отделку. Видно, для того чтобы понравиться друг другу, и женщины и мужчины хотят выглядеть как можно более пышно и солидно.
— Не будем порицать их за это, — отвечал дядюшка, — на что бы человек ни тратил свои избытки, ему это доставляет радость, особенно же приятно украсить себя, одеться понаряднее.
Княгиня молча кивнула ему в знак согласия. Так они мало-помалу выбрались из толчеи на окраину города, где позади палаток и лавок виднелся большой дощатый балаган. Не успели они его заметить, как до их ушей донесся грозный рев. Видимо, настал час кормления выставленных там напоказ диких зверей. Все заглушало могучее рыканье льва — глас лесов и пустынь. Лошади шарахнулись, у всадников невольно мелькнула мысль о том, как страшно возвещает о себе царь пустыни здесь, среди мирных хлопот и трудов цивилизованного мира. Когда они поравнялись с балаганом, им бросились в глаза огромные пестрые картины, на которых ярчайшими красками были намалеваны заморские звери с целью внушить мирному обывателю непреодолимое желание взглянуть на них. Огромный свирепый тигр прыгал на мавра, готовясь растерзать его; лев стоял поодаль, величавый и важный, словно не находя себе достойной добычи; другие диковинные пестрые звери рядом с этими исполинами уже не привлекали особого внимания.
