Георгий Тушкан - Друзья и враги Анатолия Русакова
Если бы в эту минуту Анатолию предложили заплатить своей жизнью за смерть Чумы — он бы ни минуты не колебался. Он оставил надежду на спасение хитростью. Ясно: Чуме нужно запугать террором своих. Поэтому он и затеял сходку. Нет, Анатолий пощады просить не будет. На колени не станет. Друзьям не придется краснеть за него. Потом он стал думать об этих притаившихся за кустами мальчишках. Ему до слез стало жалко их, обманутых и запуганных. В их судьбе было то роковое, от чего спасли его. И самое ужасное — одним из них был Боб, которого он так и не уберег.
«Умирать с музыкой» можно по-разному. Можно смеяться в глаза убийцам. Можно сопротивляться, бороться. Анатолий хорошо помнил рассказанную Иваном Игнатьевичем сказку о двух мышах, тонувших в крынке молока. Одна решила, что не стоит бороться за жизнь и чем скорее утонет, тем меньше мучений, — и утонула. А вторая барахталась-барахталась, сбила таким образом масло и, уцепившись за этот кусочек, спаслась. А не лучше ли для вида подольше каяться, а на самом деле разоблачить всю мерзость и подлость этой не знающей жалости волчьей стаи?" Закоренелых не проймешь, а в душе парнишек — сущий ад. Они страдают и мучаются. Бывает, и небольшой камешек вызывает горный обвал.
Анатолий тотчас же начал обдумывать предстоящее «покаяние». Он решил начать с того, как взял на себя преступление и прошел один по делу. Это заставит молодых уважать его. «По „мокрому делу“, которого я не совершал, — скажет он. — А мне еще не было четырнадцати лет». Чума, конечно, промолчит, но разозлится. Не в его интересах показывать, что воры прячутся за спины малолетних, подставляют их под удар для спасения своей шкуры. Потом Анатолий подробно расскажет о колонии, как он отказывался учиться, работать… Но попутно ребята услышат правду о колонии, о том, что там профессию можно получить, никто не избивает, спортом занимаются… Потом он постарается нарисовать картину того, как «блатной» бродит неприкаянный, ненавидит всех и все его за человека не считают. Вот он и поддался в колонии… Испугался, что, чего доброго, скоро конец совсем бандитизму и воровству. А теперь вижу — Чума-то наш живой. Значит, есть еще кому хранить воровской дух, старые бандитские законы, чтобы делать молодых своими рабами.
«Ты что это? — конечно, угрожающе бросит Чума. — Говори, да не заговаривайся».
Наверняка кто-нибудь крикнет: «Виноват перед нами, а канитель разводит!»
«Да, я виноват, — ответит Анатолий, — но перед собой. Я думал, что воры, которые подвели меня под удар, верны слову, один за одного, а они, они продали и предали меня. Не было дружбы у преступников и нет! Одна болтовня для дураков. Родного дома нет. Бездомные бродяги… А изменил я в первую очередь сам себе, чуть не отрекся от матери, от настоящих друзей, от большой жизни. Все же сумел выкарабкаться из помойной ямы. Не стал сволочью, питающейся трудовым потом и кровью честных людей! Убивайте! — скажет Анатолий. — Вы убиваете со страху, от слабости, а не от силы. Кого вы хотите запугать? Самих себя? Да вы и так друг друга страшитесь больше, чем милиционеров!»
Но вся эта речь — только для молодых, такого, как Чума, словами не переубедишь… А напоследок он обещает Чуме открыть, только ему и только на ухо, некую сверхтайну, как бы это поубедительней сыграть… именно для этого момента удобно лежит в левом грудном кармане его пиджака взятый со стола финский нож!..
12В одном из кабинетов уголовного розыска только что закончилось краткое оперативное совещание. Все отправились на задание, и только Корсаков сидел в ожидании перед телефонами. Настольная лампа освещала план города, развернутый на столе, какие-то чертежи, сделанные карандашом, исписанные листы бумаги, фотографии. Руки, отдыхая, лежали на столе.
Почти всегда дела, которыми занимался Корсаков, были особой сложности, о них никогда не писали в газетах.
Чуму ловил не он, а другие, и поймать его не удавалось. В Куйбышеве, месяца три назад, шайка Чумы совершила бандитский налет на почтовое отделение, убила двух человек… Теперь Корсаков занялся делом Чумы и узнал о нем многое. И вдруг — похищен Анатолий. Только что Юра Кубышкин сообщил, что Русаков жив и находится в каком-то подвале. Но где этот дом? На какой улице?
Очень пригодились показания Елены Троицкой о подробностях борьбы Анатолия с преступниками. Корсаков ждал необходимых ему сообщений от «скорой помощи» и других медицинских учреждений. Сообщения были разные: у одного пострадавшего оказался перелом правой руки в предплечье. Выяснили — алкоголик, старик. Еще у одного была сломана левая рука. Проверили — рабочий, на руку свалился блок. Снова зазвонил телефон. В Замоскворечье вызвана карета «скорой помощи» к пострадавшему. Молодой мужчина. Правая рука сломана в локте. Сообщил не он, а соседка. Пострадавший ругается, не хочет ехать в больницу.
Корсаков узнал адрес и тотчас помчался. Увидев пострадавшего, он сразу понял, что это один из нападавших, и выслал всех из комнаты. Какой разговор произошел между ними — неизвестно, но отсюда сразу же Корсаков поехал по новому адресу. В подвальную комнату он с работниками уголовного розыска прибыл после того, как преступники покинули ее. Старик сосед был напуган и говорил не переставая.
Да, живет здесь один. А черт его знает кто. Грубиян. Они в ссоре. Да, были сегодня гости, шумели, он даже предупреждал их, что время за полночь. Все уехали минут десять назад. Да, были и молодые, а кто — не знаю… Ему ни к чему совать нос в чужие дела. Так спокойнее. Чего-то болтали: Фили, Измайлово… У старика хитро поблескивали глазки. Мол, ищи ветра в поле…
Сюда сотрудник милиции привез Юрия Кубышкина. Запеленговать радиотелефон в такое короткое время было трудно, почти невозможно. Корсаков знал, что ожидает Анатолия Русакова. Только бы не опоздать. Надо же было, чтобы Анатолий забыл предупредить дежурного! Но старик сболтнул: Измайлово… В Фили он поедет с одной из оперативных групп сам, А две группы пусть пошлют в Измайлово.
13Удивительно, как сознание смертельной опасности замораживает одних и горячит других. Пока Анатолий готовил вдохновенную речь, на поляне появился какой-то человек. Его поставили перед Чумой. То, что услышал Анатолий, было так дико, что он забыл о своей речи.
— Поимейте сожаление, — хрипло говорил стоявший перед Чумой. — Чем хотите клянусь, на своего руку не подниму, никогда! — Он откашлялся. — Ведь я никого не завалил. А когда в школе Русаков предлагал помощь, я послал его помощь подальше.
«Шелгунов! — с ужасом, отвращением и сожалением узнал Анатолий. — Так вот где снова довелось встретиться!»
— Почему переметнулся?
— Так еще до лагеря я хворал почками. В тюрьме меня «учили» блатные, почки отбили. А в лагере стали лечить. А потом долечивали в Москве, в поликлинике, познакомился там с фельдшерицей Соней. Она училась в вечерней школе, и я за компанию…
— А почему ты сам по себе воровать начал, а мне ни сотни не принес? — спросил Чума. — А почему, — продолжал Чума, — если ты «завязал», ушел от нас, то снова воровать начал?
— Так ведь деньги понадобились.
— А ты забыл воровской закон, что если кого воры научили воровать и тот «завязывает», то ему запрещается пользоваться этой наукой только для себя, не давая «положенного» старшему?
— Да ведь я готов любую дань платить, любой штраф получайте..»
— Это все цветочки, а «Мокрую палубу» в Сокольниках, гад, забыл? — зло спросил Чума, напоминая о чем-то страшном. — А ну, Огурец, пусть Хозяин и Красавчик и кто-либо из молодых заделают ему, что полагается.
К Шелгунову подошли трое. Он ринулся к Чуме. Анатолий так и не понял зачем.
Тот, скорее, машинально вытянул вперед руку, и Анатолий заметил блеснувшее лезвие ножа. Шелгунов болезненно вскрикнул и пошатнулся.
Неожиданно какой-то бандит подхватил Анатолия под мышки. Раненая нога волочилась по земле, каждый толчок отзывался болью. Анатолий запустил руку назад, схватил тащившего за ногу, но рывок оказался недостаточно сильным, чтобы опрокинуть того.
— Спокойнее, свои! —чуть слышно прошептал кто-то. —Стоять!. Бросай оружие! — раздался знакомый голос. — Все окружены. Кто побежит — будем стрелять!
С разных сторон вспыхнули сильные электрические фонарики, освещая толпившихся на поляне преступников. Кто-то крикнул: «Рви когти!», «Полундра!», кто-то метнулся к кустам.
В темноте послышались отчаянные вопли:
— Сдаюсь, отзовите собаку!
Спокойный голос отвечал:
— Лежи, не шевелись!
— Хватайте Чуму! Хватайте! — закричал Анатолий, порываясь вскочить. — Он в кресле, на поляне!
— Лежи спокойно! — прикрикнул стоявший возле Анатолия.
Милиция разоружила преступников. Обнаружили труп. Корсаков спросил:
— Кто убил Шелгунова?
Чума что-то шепнул Огурцу, тот другим. Это был приказ не выдавать убийцу. Но Анатолий крикнул:
