Ба Цзинь - Осень
— У него чирей на з… вскочил. Даже ходить неловко, а сидеть — просто не может. — В его позе и жестах невольно сказывался актер, отчего его напудренное лицо казалось еще более симпатичным. Слова Чжан Би-сю рассмешили Цзюе-ина, он прыснул, но тут же умолк, жадно уставившись своими крысиными глазками на накрашенное лицо Чжан Би-сю. Тот заметил, но не подал вида. Сяо-чжэнь, подросток лет пятнадцати — шестнадцати, с тонкими бровями и ясными глазами, принес чай, поставил его на чайный столик перед Цзюе-синем и, отойдя в сторону, тихо встал у письменного стола.
— Да, теперь вы станете поправляться. А какой врач лечит вас? — спросил Цзюе-синь, опасавшийся, что смех Цзюе-ина может рассердить Кэ-аня. Но Кэ-ань сделал вид, что ничего не слышал.
— Да пригласили Чжан Пу-чэня. Делает примочки два раза в день. Теперь гораздо лучше, — ответил вместо Кэ-аня Чжан Би-сю и в свою очередь спросил Цзюе-синя: — Он уже три дня не был дома. Наверное, госпожа Ван волнуется?
— А когда ей волноваться? Она за целый день в мац-зян не успевает наиграться. А сегодня у ее родителей гости, — похвастался своей осведомленностью Цзюе-ин.
— Ну и хорошо. Можешь еще несколько дней пожить здесь в свое удовольствие. Видишь, жена не беспокоится, а тебе чего волноваться? — рассыпался, радостно улыбаясь, Чжан Би-сю.
Кэ-ань улыбнулся ему.
— Зажги-ка мне еще на затяжку, — попросил он и, прикрывшись рукой, во весь рот зевнул.
Чжан Би-сю с готовностью кивнул, улегся, поджал ноги, устраиваясь поудобнее, и, поддев лопаточкой из баночки немного опиума, зажег его от фитилька.
За его действиями следил довольный взгляд Кэ-аня и завистливый взор Цзюе-ина. Из всех находившихся в комнате только Цзюе-синю было грустно и тоскливо. Его глаза блуждали по всей комнате, ища на чем бы остановиться, но ничто здесь не могло привлечь его внимания. Заметив на письменном столе у окна с десяток книг в старинных переплетах, он понял, что это — сборники стихов, которые ему уже приходилось видеть в кабинете Кэ-аня. На противоположной стене, посередине, висел рисунок, обрамленный с обеих сторон парой дуйлянь[28]. Рисунок назывался «Лодки перед красной стеной», а дуйлянь принадлежали кисти Хэ Цзы-чжэня. История этих вещей была известна Цзюе-синю: когда-то они висели в спальне деда, затем были убраны и, наконец, при разделе попали к Кэ-аню.
— Цзюе-синь, говорят, через наш город собираются прокладывать шоссе? — неожиданно повернулся Кэ-ань к Цзюе-синю. — Не с той ли улицы начнут, где находится ваша контора? Ваш подъезд не заденут?
— Действительно, слухи ходят. Однако трасса еще не определена. Кое-кто говорит, что начнут с улицы Дундацзе. Наш управляющий мог бы принять кое-какие меры на стороне, чтобы на полгодика задержать строительство и не ломать подъезд. Но уже пришло распоряжение о сборе подворного налога.
— Ничего не случится, если даже и выложат немного денег. Когда это наши «отцы города» не думали о том, чтобы пощипать население. Только уж если деньги у людей собирают, пусть и порядок поддерживают. А то последние несколько месяцев солдатня все время бесчинствует: или театры громят, или за артистками гоняются. Дошло до того, что ему, — тут разошедшийся Кэ-ань повернулся и указал на Чжан Би-сю, — в театре петь нельзя. Хорошо еще, что у меня здесь живет, сюда никакой подлец не рискнет зайти. — Кэ-ань говорил с таким азартом, что весь раскраснелся и, кончив, был вынужден отдышаться. Цзюе-синь только вежливо поддакивал.
— Опять ты разволновался, — пожурил его Чжан Би-сю; он уже зажег опиум и вставил его в трубку. — Покури-ка лучше, — добавил он, поднося мундштук ко рту Кэ-аня.
Кэ-ань сделал подряд три глубоких затяжки и, выпустив дым, но все еще держа трубку, повернулся к Цзюе-синю:
— Меня беспокоит только наш дом, а на остальное — наплевать. Рано или поздно, а шоссе до нашего особняка дойдет. Придется тогда и главный подъезд ломать, да и сад переносить, — Услышав, что Чжан Би-сю снова предлагает ему затянуться, он неожиданно умолк, пристраивая мундштук, и снова повернулся к племяннику только тогда, когда докурил всю порцию: — Тогда придется выложить немалую сумму денег. Вот почему, по-моему, лучше пораньше продать дом. Надо пользоваться моментом, пока военные дают хорошую цену; тысяч сто возьмем, а восемьдесят — это уже непременно. Цзюе-ин, когда вернешься домой, скажи мое мнение своему отцу. — Кэ-ань явно приободрился. Его сморщенное, как сухой лист, лицо, теперь блестело, словно после дождя. Но истощенный вид нельзя было скрыть ничем.
Цзюе-ин радостно поддакивал, а Цзюе-синь, не одобрявший решение Кэ-аня, пробурчал что-то нечленораздельное.
— У меня еще есть дело, Цзюе-синь, — снова начал было Кэ-ань, но его остановил Чжан Би-сю, который старательно разжигал Кэ-аню трубку; услышав, что тот снова заговорил, он укоризненно поглядел на него:
— Кэ-ань, ты слишком много говоришь.
— Не лезь, это серьезное дело, — улыбнувшись, повернулся к нему Кэ-ань. — Слишком уж я тебя избаловал. Даже жена не вмешивается в мои дела. — Еще раз улыбнувшись Чжан Би-сю, он снова повернулся к Цзюе-синю и продолжал: — У меня на несколько тысяч акций вашей компании. В будущем месяце у меня не хватит наличных на праздники, и я хотел бы продать половину акций. Узнай, может кто хочет купить, и устрой это мне. Я с августа прошлого года — с нового урожая риса — до сих пор еще всю аренду не получил. Лю-шэн подсчитал, что, в лучшем случае, будет не больше половины того, что было за последние два года. А тут еще «молодцы с большой дороги» бесчинствуют, налоги на армию да на самооборону большие. Кое-где арендаторы уже собираются отказываться от аренды. А мы за счет нашей земли живем. Если так пойдет, что делать будем? Вот я и предлагаю побыстрее дом продать. Каждая семья получит тысяч по десять с лишним — можно будет на какое-нибудь дело использовать. Я думаю, и ты мое предложение одобришь.
Цзюе-синь отнюдь не одобрял этого предложения, но, помня о том, что пришел справиться о здоровье дяди, не мог спорить с ним и вежливо поддакивал. Когда же речь зашла об акциях, то он вспомнил, что положение на бирже неустойчиво и что акции нелегко будет продать даже с некоторой скидкой, и удивился, почему это дяде не хватает наличных денег. По его подсчетам, только проценты с текущего счета в банке и дивиденды с акций могли дать Кэ-аню возможность безбедно прожить несколько лет. Он видел лишь исключительную скупость Кэ-аня дома, но не знал, что на стороне дядя сорит деньгами направо и налево, тратя только на одного Чжан Би-сю громадные суммы (он знал, конечно, о том, как Кэ-ань покупал Чжан Би-сю материю, но сейчас забыл об этом). Он хотел было заговорить с Кэ-анем об акциях, но неожиданно вмешался Чжан Би-сю.
— Ты же знаешь, Кэ-ань, что я не люблю слушать, когда ты заводишь разговор о семье, — слегка нахмурился актер и состроил гримасу, придав своему лицу выражение недовольства.
— Больше не буду, — поспешил успокоить его Кэ-ань, заметив кислую мину Чжан Би-сю, и нежным шепотом добавил: — Опять вспомнил прошлое?
Чжан Би-сю, потупившись, кивнул. Тогда Кэ-ань обернулся к племянникам.
— Вы его не презирайте. Он ведь тоже из интеллигентной семьи, — пояснил он. — Специалист по каллиграфии. К тому же, он из нашего города, его семья и сейчас еще здесь.
— Кэ-ань, да ты… Ну, зачем ты говоришь все это? — тихо проговорил Чжан Би-сю, подняв на Кэ-аня полные слез глаза.
— Ничего, им можно сказать. — И Кэ-ань обратился к Цзюе-синю: — У него родня богатая, но его дядя испортил ему жизнь. Поэтому он не любит, когда речь заходит о семейных делах. Дядя его — известный шэньши в нашем городе…
— Покури-ка лучше, — и Чжан Би-сю прекратил словоизлияния Кэ-аня, сунув ему в рот мундштук трубки.
— Правда, Чжан Би-сю? А где же твоя родня, — заинтересовался Цзюе-ин. — Раз знаешь, что они так с тобой поступили, что же ты не вернешься и не устроишь скандала своему дяде?
— Не ожидал, не ожидал, — сочувственно произнес Цзюе-синь. — А ты еще поддерживаешь с ними отношения?
Искреннее участие Цзюе-синя тронуло Чжан Би-сю. Он решил рассказать все, как было. Зажигая опиум Кэ-аню, он невесело начал:
— А почему я просил не заводить речь о прошлом, Цзюе-синь? Думаешь, они захотят считать своей родней какого-то актёришку? Ты не поверишь, до чего коварны люди, если я расскажу тебе свою историю. Помню, было мне лет десять. Отец мой тогда уже умер, чужие люди обманом выманили меня из дому, украли и увезли в другой уезд. Видят, что я сложен неплохо, ну и продали меня в театральную труппу. Мой хозяин только уже перед смертью сказал мне, что это дядя погубил меня. Выучился я актерскому мастерству, пел несколько лет в чужих местах и опять попал в родной город. Кое-как разузнал, что не прошло и полгода после того, как меня украли, мать моя заболела и умерла. Ну, и ясно — все наше имущество попало в руки к дяде. Теперь это богатый шэньши. Он частенько приходит в театр послушать мое пение. Один раз я даже вместе с другими артистами пел у него дома. В тот день женился мой младший брат, было очень весело, шум, гам… Я все-таки помнил этот дом. А они меня не узнали. Пел я им в тот день «Осенний аромат коричных цветов». Да… Спел, а потом прямо в гриме сошел с подмостков и вместе с гостями пил вино. Мой младший брат, вне себя от радости, так и летал между гостями. А ведь не поступи дядя со мной так подло, был бы и я сейчас барином. Эх, да что там! Видно уж судьба мне быть артистом! — Рассказывая, Чжан Би-сю все больше и больше переживал, а под конец в его голосе даже послышались рыдающие нотки. Заметив, что Кэ-ань выкурил свою порцию опиума, он, не прерывая рассказа, взял из его рук трубку, да так и держал, забыв про нее. Глаза его покраснели, лицо выражало грусть и примирение с судьбой. Кончив рассказывать, он, словно не замечая окружающей его обстановки, продолжал тупо смотреть на огонек в курильнице, как будто видел в красном язычке пламени свое счастливое детство.
