Юрий Рытхэу - Сон в начале тумана
Франк мельком глянул на вошедших, и в его глазах блеснул желтый огонек недовольства.
— Не робей, — подбодрил Тэгрынкеу Антона. — Гляди, что делает Сон.
Джон Макленнан вместе с певцом Рентыном и молодым парнем Атыком, лучшим танцором Уэлена, размачивали кожи, туго натянутые на ярарах. Барабаны тихо звенели, и звон сопровождал приглушенный говор.
«Коммунисты отвергают религию!» — вдруг вспомнил Антон и представил себе, что вот так в церковь пришел председатель Петроградского Совета вместе с комиссаром…
— Пожалуй, нам бы лучше уйти, Тэгрынкеу.
— Если мы уйдем, — ответил Тэгрынкеу, — мы обидим на всю жизнь всех лучших охотников побережья. И они отвернутся от Советской власти. Здесь тебе будет интересно, и ты посмотришь, что тут плохого, а что можно взять в будущую жизнь. Это только новорожденный приходит в жизнь голый, а мы взрослые люди и должны знать, что взять с собой, а от чего отказаться.
— Но все это — сплошная мистика! — громко шепнул Антон.
— Я не знаю этого слова, — ответил Тэгрынкеу и шепнул: — Смотри!
Ему стоило большого труда уговорить Франка позволить привести Антона Кравченко, а тот еще так разговаривает.
«У нас уже есть один белый», — ответил шаман, намекая на присутствие Джона Макленнана. «Но Антон не только белый, но и представитель новой власти, к тому же женатый на чукчанке. Главное — он тоже сегодня промышлял кита, — доказывал Тэгрынкеу. — Советскую власть народ принял. Почему должен быть в стороне человек, живущий для блага народа?»
Именно так, человеком, живущим для блага людей, называл себя в священных песнопениях шаман Франк, и надо отдать ему справедливость, он действительно был полезным членом общества: он предсказывал погоду, умел лечить, унимать боль, знал все окрестные языки — от русского и английского и кончая эвенским и якутским, держал в голове огромное количество разнообразных сказаний и былей из истории народа. «Ну, ладно, пусть приходит, — согласился Франк и попросил: — Пускай только помалкивает и ни в коем случае не пишет и не рисует».
Один из приготовленных бубнов подали Франку, и он начал древнюю песню о величии человека, о его силе, о его способности ладить с повелителями морских глубин. Полузакрыв глаза, Джон Макленнан прислушивался к звукам и чувствовал тихое волнение в душе, какое-то умиротворение, слияние с неведомыми силами, управляющими миром. Порой ему казалось, что все происходит во сне, он приоткрывал глаза, но видел то же — явь, превращенную в сон, или сон, превратившийся в явь.
Он очнулся от прикосновения руки Тэгрынкеу. Юноши обносили гостей вареным китовым мясом, разложенным на длинном деревянном блюде. Здесь же высились кубики аккуратно нарезанного итгильгына.
Что же происходит вокруг? С одной стороны, приход новой власти, власти народа, с другой — этот древний обряд, при совершении которого присутствуют два белых человека: канадец Джон Макленнан и русский большевик Антон Кравченко. Русский, похоже, тоже взволнован происходящим. Так что же сильнее — то, что веками становилось привычным, или же совершенно новое, часто незнакомое? Человеку свойственно двигаться вперед. Нельзя мерить по себе, если ты остановился и решил осмотреться. Рано или поздно все же надо будет пойти вперед: это не только закон природы, но и человека. Иней на пороге — это признак весны, хотя всего-навсего ледяной узор.
После ритуального танца Франка загремели ярары в руках молодых охотников.
Время от времени умолкали древние напевы, люди обращались к трапезе или же кормили священные изображения морских животных.
Франк сделал знак, и мужчины, покинув клегран, направились процессией к шести священным камням у западной части уэленской косы. Впереди процессии шел Франк и держал в руках жертвенное блюдо. За ним шли Атык и Рентын с бубнами. В конце шагали Джон Макленная, Тэгрынкеу и Антон.
Среди собравшихся у камней выделялись ревкомовцы.
Алексей Бычков неодобрительно глянул на Антона и шепнул:
— В крестном ходе принимаешь участие?
А Франк тем временем разбросал в сторону моря куски китового мяса и жира и удалился в свою ярангу.
И тут началось настоящее веселье. Загремели бубны, и их гром отразился от нависших над морем скал. На середину круга выскочил неутомимый Атык. Он танцевал охотничий танец кита, и каждый, кто сегодня был в море, вспоминал заново пережитое на охоте, подбадривая танцора восклицаниями.
Сбросив камлейку и натянув расшитые бисером перчатки, вышел Нутетеин, эскимосский танцор. Древний танец о чайке, застигнутой бурей, взволновал людей, и женщины, стоящие позади мужчин, начали подпевать охрипшим мужским голосам.
Солнце стало над морем, перед камнями появились девушки в цветастых камлейках.
Алексей повернулся к Антону и восхищенно сказал:
— Это же здорово!
— Дух захватывает! — произнес милиционер Драбкин.
— А ты говоришь — крестный ход! — укоризненно заметил Антон.
Джон сидел рядом с Тэгрынкеу и постукивал по колену изуродованной правой рукой. Жизнь шла своим чередом. Завтра вельботы и байдары выйдут в море добывать пищу для живущих на окраине планеты. Потом все вернутся в свои селения и будут готовиться к тяжелой зиме. Останется ли время для переделки жизни? А может, ее и не стоит переделывать?
22Тревожные вести доходили до Энмына.
Они шли из тундры, от оленеводов, которые расположили стада на летовку вблизи морского побережья, на ветровых просторах, чтобы уберечь их от гнуса и оводов.
Ильмоч появился в Энмыне, непохожий на себя. Он гостил у Армоля, и летним светлым вечером вышел из яранги, обнаженный по пояс, потрясая иссохшими руками.
— Чужое разрушу и сожгу! — кричал оленевод. — Посланцы Солнечного Владыки идут, вооруженные и сильные! Они стали моими друзьями! Мы выбросим с нашей земли бедняков-большевиков, восхваляющих голодную жизнь!
Старика схватили и потащили к яранге Армоля, где через дымовое отверстие тянулся столбик голубого дыма — знак того, что из ствола старого винчестера капает прозрачная дурная веселящая вода.
Нотавье, ставший мужем одной из дочерей Тнарата, смущенно оглядывался на раскрытые двери яранг и увещевал отца:
— Не надо так громко разговаривать! Ты хочешь, чтобы тебя посадили в сумеречный дом?
— Пускай сажают! — кричал разошедшийся Ильмоч. — Пусть моют и чистят в горячей ванне! Но я останусь таким, какой есть, и не отдам своих оленей прожорливым и ленивым пастухам!
Нотавье и его новый тесть Тнарат увели упиравшегося старика обратно в ярангу и отправились помогать вытаскивать плавник, который привезли на байдаре Джон Макленнан и Антон Кравченко.
В другое время случай с Ильмочем стал бы примечательной новостью, но мысли людей были заняты другим, да и дела были иные.
Бревна собрали на ближайших отмелях и косах, выдающихся далеко в море. Материалу было достаточно, чтобы построить небольшой домик.
Но ни у кого не было опыта строительства деревянного здания, и поэтому послали за Тэгрынкеу, который когда-то плотничал в Петропавловске-на-Камчатке.
Тэгрынкеу приехал с новостью о том, что Алексей Бычков и Гаврила Рудых отправились через Америку в далекий Петроград.
— Я их отвез в Ном, — рассказывал Тэгрынкеу, — и встретил там Поппи Карпентера. Старик не теряет надежды вернуться на Чукотку и говорит, что американское правительство ведет разговор с Лениным о том, чтобы возобновить торговлю на Чукотке. Возможно, так и будет, потому что Республике до нас далеко. Но мы будем торговать по-новому, по твердым ценам, как настоящие хозяева. И будем продолжать организацию артелей.
— Охотно ли народ идет в артели? — осторожно спросил Армоль.
— Очень охотно, — ответил Тэгрынкеу. — Это ведь привычно чукотскому охотнику. Он всю жизнь охотится сообща с другими, разве только за нерпой да за пушниной ходит в одиночку. А крупного зверя наш народ издавна добывает общим трудом.
— С вельботов начнут, а кончат тем, что и жилища объявят общими, — заметил Армоль.
— И это не чуждо нашему народу, — подтвердил Тэгрынкеу. — Вспомните наш клегран — мужской клуб и развалины древних общих жилищ. Так было в древности.
— Тогда я не понимаю, — опять подал голос Армоль. — Большевики нас зовут вперед, а ты все обращаешься к прошлому?
Тэгрынкеу растерялся: действительно, получается вроде бы возврат к старому — общее владение вельботами, оружием, а потом и жилищем. Русские рассказывали, да и сам Тэгрынкеу видел в Сан-Франциско, какие дома строятся в больших городах. Там люди живут вместе в огромных домищах, похожих на скалы, которые громоздятся друг на друга, доходя до такой высоты, что верхние жилища оказываются на уровне плывущих облаков.
— То, что поначалу кажется непонятным, потом оказывается полезным, — глубокомысленно заметил Тэгрынкеу, хотя и чувствовал внутренний стыд, что приходится вот так отвечать, роняя свое достоинство. С тех пор как он стал членом Ревкома в Уэлене, Тэгрынкеу все чаще чувствовал, что мало знает, несмотря на то, что побывал в таких местах, которые иной чукча и во сне не видел. Он крепко запомнил слова Антона Кравченко: «Вот поставим крепко Советскую власть, поедем вместе учиться в Питер, в красный университет». Видимо, это стоящее учреждение, но почему Антон, который проучился там несколько лет, не умел поставить даже простой деревянный дом.
