Арчибалд Кронин - Замок Броуди
— Женщина, и что это есть в тебе такое, от чего у меня сердце готово выскочить из груди, когда я тебя обнимаю? — сказал он хрипло, держа ее в объятиях. — Мне тогда уже ничего не нужно, кроме тебя. И хочется, чтобы это продолжалось вечно.
Слабая усмешка пробежала по скрытому от его глаз лицу Нэнси, и она отозвалась:
— А почему бы этому и не продолжаться? Разве я уже начинаю тебе надоедать?
— И что ты только говоришь! Ты мне милее, чем когда-либо. — И, помолчав, он добавил:
— Ведь ты не только ради денег, Нэнси?..
Нэнси сделала негодующую мину и, воспользовавшись случаем, выскользнула из его рук.
— Как вы можете говорить такие вещи! Придет же в голову! Если вы не перестанете, я сию же минуту швырну вам их обратно!..
— Нет, нет, — перебил он торопливо, — я ведь это не в укор, а так… Бери их на здоровье, а в субботу я тебе принесу какой-нибудь подарок.
По субботам он получал жалованье за неделю. И собственные слова напомнили ему вдруг о его подчиненном положении, о перемене в его судьбе. Лицо его снова омрачилось, сразу постарело, и он сказал, потупив глаза:
— Ну, надо идти. Несси меня дожидается.
Вдруг новая мысль мелькнула у него:
— А где болтается сегодня Мэт?
— Не знаю. — Нэнси подавила зевок, как будто полное отсутствие интереса к этому вопросу нагоняло на нее сон. — Он ушел сразу после завтрака. Наверное, вернется только к ужину.
Броуди с минуту смотрел на нее, потом сказал медленно!
— Ну, я тоже ухожу.
— Идите, идите! — воскликнула она весело. — Да смотрите, из конторы приходите прямо домой. Если вы по дороге выпьете хотя бы одну рюмку, я запущу вам в голову чайником, так и знайте!
Броуди посмотрел на нее из-под насупленных бровей покорным пристыженным взглядом, таким неожиданным на этом угрюмом, изрезанном морщинами лице. Успокоив Нэнси кивком головы, он в последний раз стиснул ей руку у плеча и вышел.
Перед домом, во дворе, который теперь густо зарос сорной травой и лишился своего нелепого украшения — медной пушки, проданной на слом три месяца тому назад, терпеливо дожидалась Несси, прислонясь к железному столбу калитки всем своим худеньким, еще нескладным телом. Увидев отца, она откачнулась от столба, и, не обменявшись ни словом, оба пошли рядом, как обычно, к тому месту в конце Железнодорожной улицы, где дороги их расходились.
Броуди направлялся в контору верфи, Несси — обратно в школу. Это ежедневное путешествие вдвоем с дочерью вошло теперь у Броуди в неизменный обычай. По дороге он обычно подбадривал и увещевал ее, внушая, что она должна добиться блестящего успеха, которого он жаждал.
Но сегодня он не говорил ничего. Шел, постукивая толстой ясеневой палкой, пальто висело на нем мешком, шапка, вылинявшая и нечищенная, была сдвинута назад, — печальное и карикатурное подобие прежнего надменного Броуди. Шел, молчаливый, замкнувшийся в себя, так поглощенный своими мыслями, что заговорить с ним было невозможно. Он теперь на людях уходил в себя, смотрел прямо вперед, не поворачивая головы, никого не видя и, таким образом, создавая в своем воображении широкие безлюдные улицы, где не было любопытных, насмешливых глаз, где был только он один.
Когда они дошли до обычного места расставания, он остановился — странная, приковывающая внимание фигура — и сказал девочке:
— Ну, беги и старайся вовсю, Несси. Налегай! Помни то, что я тебе всегда твержу: «Если делать что, так делать хорошо». Мы должны добиться этой стипендии, понимаешь? Вот тебе, — он сунул руку в карман. — Вот тебе пенни на шоколад. — Он чуть-чуть усмехнулся. — Ты со мной расплатишься, когда получишь стипендию в университете.
Несси взяла монету с застенчивой благодарностью и пошла своей дорогой, чтобы заниматься еще три часа в душном классе. Если она не завтракала утром и очень мало ела днем, зато ей предстояло, по крайней мере, насладиться и подкрепиться перед уроками богатейшим угощением — липкой шоколадкой с малиновым кремом внутри!
С уходом Несси всякий след напускного оживления исчез с лица Броуди, и, скрепя сердце, он продолжал путь в контору, которую ненавидел. Подходя к верфи, он немного замедлил шаг, поколебался, но затем нырнул в дверь трактира «Бар механика», где в общем зале, переполненном рабочими в молескиновых штанах и бумажных рабочих куртках, никого не замечая, словно он был один, проглотил изрядную порцию виски, потом торопливо вышел и, сжав губы, чтобы не слышно было запаха спирта, мрачно вошел в подъезд дома «Лэтта и Кo».
2
Вечером следующего дня, когда Нэнси ушла в гости к тетке в Овертон, а Мэта, как всегда в эти часы, дома не было, в кухне дома Броуди царил полнейший семейный уют. Так, по крайней мере, казалось хозяину дома, когда он, развалясь в своем кресле, наклонив голову набок, скрестив ноги, с трубкой в зубах, держа в одной руке стакан своего любимого напитка, горячего виски с сахаром, созерцал Несси, которая сидела за столом, согнувшись над учебником и сосредоточенно наморщив светлые брови, затем переводил взгляд на мать, которая по случаю временного отсутствия ненавистной «втируши» не ушла к себе в комнату и сидела скорчившись в своем любимом уголке у пылавшего огня. На щеках Броуди выступил слабый румянец, губы, посасывающие трубку, были мокры и словно припухли, глаза, в эту минуту задумчиво устремленные на содержимое стакана, красноречиво увлажнялись. С ним произошло какое-то непонятное превращение: все горести были забыты, душа полна довольства, вызванного мыслью о том, какое счастье для человека провести вечер в кругу своей семьи.
Собственно, он теперь никогда не уходил из дому по вечерам, да и вообще ходил только на службу, избегая улиц и клуба, изгнанный из маленькой гостиной добродетельной Фими, так что сидение дома у камина для него как будто не должно было представлять такого редкого события и вызывать такое необычайное чувство умиления. Но сегодня он, зная, что не будет призван к ответу домоправительницей за опоздание к ужину, заходил кое-куда по дороге со службы и теперь еще более размяк от нескольких дополнительных порций виски и предвкушения новых.
Грусть от разлуки с Нэнси умерялась приятным сознанием непривычной свободы и надеждой на свидание с ней вечером, так что сегодня состояние блаженства, в которое он искусственно приводил себя, наступило раньше обычного, и служба в конторе, обозреваемая с этого кресла в кухне, сквозь прозрачный янтарь виски с сахаром, представлялась ему синекурой, вынужденный и монотонный труд изо дня в день — попросту досужим развлечением: ему уже казалось, что работа эта — прихоть, и он может, когда пожелает, бросить ее. Он очень рад, что покончил с торговлей, неблагородным занятием, которое никогда не соответствовало ни его характеру, ни происхождению. Но скоро он оставит и службу на верфи ради более выгодного поста к изумлению всего города, собственному удовлетворению и восторгу Нэнси. Его Нэнси — да, вот это любовница для настоящего мужчины! Подумав о ней, он выпил за ее здоровье и с энтузиазмом пожелал ей весело провести время у тетки в Овертоне. Розовый туман разлился по неряшливой, запущенной комнате, окрасил грязные занавеси, заслонил темный четырехугольник стены в том месте, где раньше висела исчезнувшая неизвестно куда гравюра Белла, румянил бледные щеки Несси и смягчал даже увядшее, злое лицо старухи. Броуди, смакуя долгий глоток, заметил из-за края стакана пристальный взгляд матери и, переведя дух после выпитого залпом виски, воскликнул глумливо:
— Ты, кажется, хотела бы быть в эту минуту на моем месте, старая карга? По твоему жадному взгляду видно, что ты жалеешь, зачем это пошло в мой желудок, а не в твой! Так и быть, получай! Но предупреждаю, на случай, если ты не знаешь: это почти чистое виски, сахар прибавляется только для вкуса, и воды как раз в меру, то есть очень немного!
Он оглушительно захохотал, довольный собственным остроумием, так что Несси испуганно подняла глаза, но, встретясь с ним взглядом, тотчас опустила их, когда Броуди закричал:
— Занимайся своим делом, маленькая лентяйка! Зачем теряешь время даром? Для того ли я плачу за твое учение, чтобы ты сидела и пялила глаза на людей, когда тебе следует смотреть в книги!
Потом, снова обратившись к матери, он важно покачал головой и словоохотливо пояснил:
— Я должен ее подтягивать! Это единственный способ бороться с той долей лености, которая у нее от матери. Но можешь на меня положиться: несмотря на это, я сделаю из нее ученую. Мозги у нее на месте, а это главное. — Он снова отхлебнул из стакана и шумно запыхтел трубкой.
Старуха с кислой миной посмотрела на него, охватив одним взглядом и его раскрасневшееся лицо и стакан виски в руке, потом вдруг спросила:
— Куда это ее… куда это она ушла сегодня?
