Айн Рэнд - Мы - живые
У могильного камня одиноко вырисовывалась маленькая женская фигурка.
Снежные хлопья лениво падали на ее склоненную голову. Ресницы ее блестели, но не от слез, а от тающих снежинок. На красном граните было высечено:
ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ ЖЕРТВАМ РЕВОЛЮЦИИ
АНДРЕЙ ТАГАНОВ
1896—1925
Кира размышляла над тем, кто же все-таки убил его — она сама, революция или и то и другое?
XVI
Лео в одиночестве сидел у камина и курил. Сигарета, которую он некрепко держал в пальцах, в конечном счете выскользнула и осталась незамеченной лежать на полу. Лео взял еще одну и, не зажигая, долго рассеянно мусолил ее в руках. Затем он огляделся вокруг в поисках спичечного коробка; и хотя тот лежал на ручке кресла, Лео с трудом отыскал его. Подняв коробок, он изумленно уставился на предмет поисков, силясь вспомнить, что он хотел сделать.
В последние две недели Лео говорил мало. Изредка он целовал Киру с натянутой нежностью, однако она, чувствуя те усилия, которые он прилагает, старалась избежать прикосновений его губ и рук.
Лео часто уходил из дому, и Кира никогда его ни о чем не спрашивала. Он пил слишком часто и слишком много, но она не делала никаких замечаний. Оставаясь дома вдвоем, они хранили молчание, которое лучше слов говорило ей о том, что все кончено. Лео тратил последние деньги, и Кира не задавала ему вопросов о будущем. Она вообще ни о чем его не спрашивала, потому что боялась заранее известного ей ответа: она проиграла.
Когда Кира пришла с похорон домой, Лео даже не встал, он продолжал неподвижно сидеть у камина, гладя на Киру отсутствующим взглядом.
Кира молча скинула пальто и повесила его в гардероб. Снимая шляпу, она услышала резкий, жестокий смех Лео, который заставил ее обернуться. Она глянула на него широко раскрытыми глазами:
— В чем дело, Лео?
— А ты не знаешь? — вспылил он. Кира отрицательно покачала головой.
— Я все знаю, — бросил он.
— Что именно, Лео?
— Думаю, неуместно говорить об этом прямо сейчас, после похорон твоего любовника. Как ты считаешь?
— Моего…
Лео поднялся и подошел к Кире. Он стоял, держа руки в карманах, окидывая ее тем надменным взглядом, который она боготворила; скривив губы в пренебрежительной усмешке, он четко проговорил три слова:
— Ты — маленькая сучка.
Кира застыла на месте; ее лицо побледнело.
— Лео…
— Заткнись. Я не хочу от тебя ничего слышать. Ты мерзкая маленькая… Я бы не возражал, если бы ты была такая же, как мы все! Но ты, со своей святостью и высокопарностью, наставляя меня на путь истинный, легла под первого партийного засранца, который соблаговолил на тебя влезть.
— Лео, кто…
— Заткнись… А впрочем, я дам тебе возможность ответить всего лишь одним словом на мой вопрос. Ты была любовницей Таганова? Была? Да или нет?
—Да.
— Все время, пока я отсутствовал?
— И после моего возвращения?
— Да. Что тебе еще сказали, Лео?
— А что ты еще хотела, чтобы мне сказали?
Лео посмотрел на Киру неожиданно холодным и ясным взглядом. — Кто рассказал тебе обо всем, Лео?
— Один твой приятель. Вернее, его приятель. Наш дорогой товарищ Павел Серов. Он заходил, возвращаясь с похорон. Он просто хотел поздравить меня со смертью моего соперника.
— Для тебя это было… было большим ударом, Лео!
— Это была самая хорошая новость после революции. Мы пожали друг другу руки и выпили вместе с товарищем Серовым, За тебя и за твоего любовника. А также за всех других твоих любовников. Видишь ли, это значит, что теперь я свободен,
— Свободен… Отчего, Лео?
— От маленькой дуры, которая поддерживала во мне остатки самоуважения. Маленькой дуры, которой я не осмеливался смотреть прямо в лицо, которой боялся причинить боль! Знаешь, забавно получается Я имею в виду тебя и твоего героя коммуниста. Я думал, он принес себя в жертву, чтобы я был с тобой. А ты просто-напросто надоела ему, и он. возможно, ради какой-нибудь другой шлюхи, решил избавиться от тебя. В роду человеческом не осталось ничего благородного.
— Лео. не будем обсуждать его, хорошо?
— Гы по прежнему его любишь?
— Какая тебе — сейчас — разница?
— Абсолютно никакой. Я даже не буду тебя спрашивать, любила ли ты когда-нибудь меня или нет. Это мне тоже безразлично. Было бы даже лучше, если нет. Легче будет в будущем.
— Ты говоришь о будущем, Лео?
— Каким же ты хотела его видеть?
— Догадываюсь. Получив уважаемую должность в советском учреждении и зачахнув над примусом и продовольственными карточками, охранить непорочность духа, души и чести — всего гого, что никогда не существовало и не должно существовать, а если и существовало бы, то заслуживало бы самых чудовищных проклятий. С меня довольно. Все не так уж безысходно. Я буду пить шампанское, есть белый хлеб, носить шелковые рубашки и рэяьезжать в лимузинах, и мне не придется ни о чем беспокоиться. Да здравствует диктатура пролетариата!
— Лео… что ты собираешься делать?
— Я ухожу.
— Куда?
— Сядь.
Лео сел за стол. Взгляд Киры задержался на покоящейся в свете лампы его удивительно белой руке, голубые вены которой казались безжизненными. Кира села рядом, лицо ее ничего не выражало, глаза были полуприкрыты. Лео заметил сухие иголочки ее ресниц.
— Гражданин Морозов, — начал он, — уехал из города.
— Ну и что?
— Он не хотел, чтобы копались в его связях, и поэтому расстался с Тоней, оставив ей приличную сумму денег. Она собирается на Кавказ немного отдохнуть и зовет меня с собой. Я принял ее предложение. Лев Коваленский — великий альфонс СССР!
— Лео!
Кира стояла перед ним, и в глазах ее он увидел такой неподдельный и ничем не прикрытый ужас, что предполагаемый смех застрял у него в горле.
— Лео… только не это!
— Она старая сука. Я знаю. Но все же мне так нравится больше. У нее есть деньги, и она меня хочет. Обычная сделка.
— Лео… ты… ты…
— Называй меня как хочешь. Мои собственные определения все равно будут точнее.
Лео, увидев, что Кира, неестественно отведя руки, попыталась нащупать ими позади себя опору, вскочив, поинтересовался:
— Надеюсь, ты не будешь падать сейчас в обморок?
— Конечно, нет, — съежившись, успокоила его Кира. — Садись, все в порядке…
Устроившись на краю стола, крепко вцепившись в него руками, она посмотрела на Лео, но тут же отвернулась, не выдержав мертвецкой холодности его глаз.
— Лео, — прошептала она, — если бы тебя убили в застенках ГПУ, или ты продал бы себя какой-нибудь прекрасной молодой иностранке и…
— Я пока не могу продаться прекрасной молодой женщине. Через год, может быть, у меня это и получится.
Лео встал и улыбнулся мягкой, безразличной улыбкой.
— Знаешь, не тебе давать мне нравственные наставления. Ну, а коли мы оба — одного поля ягоды, не могла бы ты мне сказать, почему, встречаясь с ним, ты не бросила меня? Тебе просто нравилось спать со мной, как всем прочим женщинам? Или ты находила удачным сочетание моих денег и его положения?
Гордо и уверенно поднявшись, Кира спросила:
— Лео, когда ты объявил ей о своем согласии сопровождать ее? — Три дня назад.
— До того, как ты узнал о нас с Андреем?
— Да.
— Когда ты еще думал, что я тебя люблю?
— Да.
— И тебе было все равно?
— Да.
— Если бы Серов не пришел сегодня, ты бы все равно поехал с ней?
— Да. Только тогда передо мной стояла бы проблема, как сообщить тебе обо всем. Он освободил меня от этого. Вот поэтому-то я и был рад услышанному. Теперь мы можем проститься друг с другом без всяких ненужных сцен.
— Лео, пожалуйста, выслушай меня внимательно. Это очень важно… Сделай мне одолжение и ответь честно на один вопрос: если бы ты вдруг узнал — не имеет значения как, — но если бы ты узнал, что я люблю и любила тебя и все эти годы была предана тебе, — ты бы все равно уехал с ней?
— Да.
— А… если бы тебе пришлось остаться со мной? Если бы ты узнал что-то такое, что заставило бы тебя остаться… и продолжать бороться — ты бы попробовал еще раз?
— Если бы я был вынужден — ну, кто знает? Я бы мог повторить поступок другого твоего любовника. Это тоже выход из положения.
— Понятно.
— Почему ты спрашиваешь об этом? Что может обязать меня? Подняв голову и смахнув с бледного лба волосы, она посмотрела ему прямо в глаза и спокойным голосом, шевеля одними губами, ответила:
— Ничего, Лео.
Он снова сел и пожал плечами.
— Так-то вот. Я все еще считаю тебя чудесной женщиной. Я боялся истерики и шума. Но все закончилось как нельзя лучше…
Через три дня я уезжаю. Пока я могу выехать из квартиры, если ты хочешь.
— Нет, лучше я сама уйду. Сегодня вечером.
— Почему сегодня вечером?
