Петр Боборыкин - Василий Теркин
"ничевушках", когда они пышут свежестью восемнадцати лет и целомудрия. Да, целомудрия! Ни у кого она в объятиях не была, не подпадала еще под зверство мужского обладания.
И он теперь вот, на закате, сидит с своей невестой, на том же месте, где она, как блудница, с воплем простиралась по траве и чуть не целовала его ног… Он смотрит на нее влюбленно-отеческим взглядом, гладит по голове, ласкает русую косу; а потом целует каждый пальчик ее крохотной ручки.
— Нет! — громко крикнула Серафима, вся потянулась, подняла стан и села в кровати.
В груди зажгло нестерпимо, до потребности крика. Кровь хлынула к лицу. Судорожно подняла она кулаки.
Нет, нет пощады гнусному вору, ограбившему ее душу!
Судьба знает, что творит. Недаром свела она ее с эти
Низовьевым, владетелем несметных лесов. Теркин мечтает о сохранении народного богатства. Немало рацей слыхала она от него. У расхитителей дворян будет он скупать их добро и дуть на него. А она станет разорять лесного миллионщика, доводить его до продажи не таким радетелям, как Теркин с его компанией, а на сруб жадным и бесстыдным барышникам. И чтобы в три-четыре года все эти заказники приречные дебри пошли прахом. И везде
Васька Теркин встретит ее, и кто кого осилит — старуха надвое сказала.
— Ха-ха-ха! — вырвался у нее глухой смех, и она еще выше подняла голову.
В щель двери раздался сдержанный голос Кати:
— Барыня! К вам можно?
— Погодите.
Горничная понизила еще голос.
— Павел Иларионыч в зале и беспокоятся насчет вашего здоровья. Что прикажете сказать? Можно им к двери подойти? стр.473
— Можно.
Заслышались тихие мужские шаги по зале, и к другой двери, около нижней спинки кровати, подошел Низовьев.
— Серафима Ефимовна! Ради Бога! Как вы себя чувствуете?
— Ничего, все прошло.
— Не сейчас.
— Так я посижу здесь… в зале.
"Сиди! — злобно и весело подумала она. — Сиди, голубчик!
Долго ты будешь ждать. Не один месяц!"
И вслед за тем она порывисто позвонила и спустила ноги на пол.
Низовьев перевел дыхание и также тихо присел к окну.
XXXV — Ах, няня, как ты копаешься! Поскорее! — кричала Саня в аллее, в нескольких шагах от обрыва, где на скамье виднелась мужская широкая спина и русая голова в черной низкой шляпе.
Федосеевна бережно несла блюдце с ягодами, посыпанными сахаром.
— Приспичило! Успеешь!
— Ну, подай… Я сама донесу.
Саня взяла у нее из рук блюдце и поцеловала ее в голову.
— Няня, милая! Спасибо!
Старуха смотрела ей вслед, заслоняя рукой глаза от последних лучей заката.
Вечер подходил к закату, — ласковый, теплый, с мириадами мошек по дорожкам цветника.
Вот Саня уже подбежала к скамье, где сидит ее жених.
Сдержанная усмешка смягчает строгое лицо Федосеевны.
Про себя она смекает, что счастие своей воспитанницы вышло через нее. Не наберись она тогда смелости, не войди прямо к приезжему, чужому человеку и не тронь его сердца — не вышло бы ничего.
И он за это не оставит. Не такой человек. Сейчас видно, какой он души. Успокоит ее на старости. И все стр.474 здесь в доме и в саду будет заново улажено и отделано. Слышала она, что в верхнем ярусе откроют школу, внизу, по летам, сами станут жить. Ее во флигеле оставят; а те — вороны с братцем — переберутся в другую усадьбу. По своей доброте Василий Иванович позволил им оставаться в Заводном; купчая уже сделана, это она знает. Сам он ютится пока в одной комнате флигеля, рядом с нею.
Федосеевна еще раз, вполуоборота, поглядела на пару, сидевшую на скамейке, и пошла, не ускоряя шага, во флигель.
— Ах, какая земляника! Восторг!
Саня ела ягоды с ложки и немного причмокивала.
— Жаднюга вы! — проговорил Теркин и шутливо взглянул на нее.
Они еще были на "вы".
— Жаднюга, да, — кротко повторила она и даже вздохнула. — Люблю сладкое поесть. Разве это большой грех?
— Чревоугодием называется. — Ха-ха! чревоугодием! как страшно!
Но по лицу ее пробежала тень. Она вспомнила про после обеда у тети Марфы, про ее наливки и все, что от них вышло.
— Ей-Богу, я и наливки… полюбила…
— Оттого, что сладки?
— Да, да!
— А от сладкого-то зубки испортятся. Потом каяться будете.
— Буду! — вымолвила Саня и перестала есть землянику. -
Довольно!
— Докончим! На двоих это не больно много.
"Зачем он говорит: "больно"? — подумала Саня. Говор Теркина показался ей совсем простым. Но это ее не огорчило. Весь он был такой статный, красивый, так хорошо одевался, по-своему, и так умно говорил со всеми и обо всем. Ей даже нравился небарский звук его речи и некоторые слова, вроде тех, что употребляют мужики и дворовые. Прискучили ей говор и склад речи ее теток и отца. У тети Марфы она знает вперед каждое слово: тетка Павла точно вся шипит или язвит и по книжке читает. У отца выражения благородные, только все одни и те же, и кажется, будто он говорит на каком-то заседании и отстаивает свое достоинство. стр.475
От самого звука его голоса по ее спине пробегают всегда мурашки дремоты и челюсти начинает поводить.
— Дитятко вы мое!..
Теркин поставил блюдце ягод, откуда он их ел, на край скамейки, взял ее руку и поцеловал. Саня вся зарделась и робко прикоснулась губами к его голове. Жених был с ней сдержан, не лез целоваться, не позволял себе никакой фамильярности в жестах. Это ее трогало, и чувство почти дочерней нежности назревало в ней. Она прекрасно понимала его деликатность и каждый день, как только он утром встречался с ней с глазу на глаз и целовал в лоб, она стыдила себя мысленно, спрашивала: как могла она дойти с таксатором до таких "целовушек"? — ее институтское выражение.
— Закат-то какой! — продолжал с тихим волнением
Теркин, отведя голову в другую сторону. — Посмотрите, как вправо-то, вон где за селом леса начинаются, в сосновом заказнике, стволы зажглись розовым светом.
— Да. Как красиво!.. Василий Иваныч. И все это ваше теперь!
— Не мое, а компанейское.
— Это все равно.
— Как все равно? Что вы, голубушка!
— Вы у них всему голова.
Саня обернулась к нему и дурачливо кивнула головой.
Теркин рассмеялся и замолчал. Совсем еще неразумное чадо, барышня-институтка, не знает жизни, ума непрыткого, натуры рыхловатой. И он ее выбрал в подруги на всю жизнь!.. И никакой в нем думы и тревоги и жалости к своей холостой свободе.
"Чудно!" — вымолвил он про себя, чувствуя, как что-то простое, мужицкое, только без мужицкого презрения к «бабе», заливает его душу. Что тут разбирать да анализировать? Надо семьей обзаводиться; сладко и лестно — отдать свою тихую, прочную любовь вот такому немудрому, беззащитному «суслику». Это слово, брошенное Серафимой в припадке женской ярости, полюбилось ему.
— Василий Иваныч! — окликнула его Саня. -
Посмотрите… там за селом вправо, за вашим лесом… дым какой… Что это? Неужели пожар? стр.476
Он встрепенулся, встал, отошел к самому обрыву, воззрился своими дальнозоркими большими глазами, и внутри его сейчас же екнуло.
Дым в надвигавшихся сумерках расстилался действительно правее от села, за сосновым заказником.
"Лесной пожар!" — выговорил он про себя, и ладони рук у него захолодели. Заказник шел по левому берегу Волги широкой полосой и сливался с другой лесной дачей.
— Ведь там предводительское имение? — спросил он быстро Саню.
— Кажется… Там он не живет… а завод у него…
— Завод?
Он начал ходить взад и вперед по площадке.
— Вы боитесь, Василий Иваныч, за ваш лес?..
— Только бы лес не горел! Выше этой беды нет!
Саня ничего не ответила и опустила голову.
В аллее показалась длинная фигура отца ее.
— Иван Захарыч! — громко окликнул Теркин. Пожалуйте сюда поскорее! Видите дым? Что это может быть?
Иван Захарыч двигался так же медленно. В домашней голубоватой тужурке, выбритый и с запахом одеколона, он курил сигару и шел, не сгибая колен. С самого дня продажи усадьбы он имел вид человека, чем-то обиженного и с достоинством носящего незаслуженный им крест.
— Что вы изволите? — спросил он чопорно.
— Да вот дым… Что это?
— Едва ли не леса горят, — процедил он.
— Едва ли!.. Ха-ха!..
Теркина взорвало. Он подошел к нему, взял его за пуговицу его сюртука и заговорил пылко и скоро:
— Ну, а если б вот на ваших глазах начало драть заказник — вы бы тоже ухом не повели, благо вы его продали?
— Не знаю-с…
— Вот так вотчинное чувство!.. Что не мое, то пропадай пропадом.
— Это еще далеко, — все так же чопорно и невозмутимо продолжал Иван Захарыч. — Там завод Петра Аполлосовича и еловый лесок… Где-нибудь там занялось; деревень в той местности нет; да и дым, надо полагать… стр.477
— Надо полагать! — чуть не передразнил его Теркин. — Да вы бы спосылали кого-нибудь.
