Юрий Рытхэу - Сон в начале тумана
– Какомэй! – слышалось со всех сторон.
Джон пожал руки представителям Ревкома, кивнул тем, кого он раньше встречал на улицах Уэлена, но особенно тепло и сердечно поздоровался с Тэгрынкеу.
– Будешь моим гостем, – сказал тот. – И твой сын Яко.
Джон не удивился тому, что Тэгрынкеу назвал Яко. Здесь осведомленный человек знал по именам всех жителей от Уэлена до устья Амгуэмы.
Антона окружили его товарищи, хлопали по плечам, обнимали, громко восхищались его здоровым видом, спрашивали о невесте.
– Какая невеста? – смущенно отвечал Антон. – Я уже женат.
И он достал из кармана аккуратно сложенный листок бумаги, где было написано: «Туземный Совет селения Энмын в лице его председателя Орво подтверждает брак между Тынарахтыной и Антоном Кравченко». Внизу темнело какое-то пятно.
Алексей Бычков внимательно прочитал бумагу и догадался, что пятно – это оттиск неграмотного председателя Совета.
– Ты ведь писал, что жену твою зовут Таня.
– Официальное ее имя Тынарахтына, а по-домашнему зову ее Таня, – пояснил Кравченко.
Кравченко повели в дом, где и проживали ревкомовцы.
– Затопим сегодня баню, – мечтательно произнес Гаврила, – вымоемся. Небось в своем Энмыне даже не умывался?
– Как только мы поженились, – ответил Антон, – Таня сразу побежала к Пыльмау и хотела у нее забрать единственный на весь Энмын рукомойник, но та не дала. Тогда Таня попросила нашего умельца Тнарата. Тот достал где-то большую банку из-под технического масла с надписью «Стандарт-Ойл», приделал медный сосок – и рукомойник был готов. Им теперь пользуются все мои ученики.
В честь приезда товарища Бычков постарался: сварил что-то наподобие борща из моржатины и наготовил пельменей из утятины.
– Где вы муку берете? – поинтересовался Антон, уплетая за обе щеки пельмени.
– Как только лед разошелся – чукчи стали привозить, – ответил Алексей. – Сначала не могли понять откуда. Оказалось очень просто: южнее Кытрынского залива проживало несколько мелких торговцев, о которых мы не знали. Местные жители организовали Советы и постановили конфисковать товар, а самих торговцев выселили.
– Школа как?
– Нормально работает, если не считать того, что у нас совершенно нет письменных принадлежностей, – на этот раз ответил Алексей. – Обстановка усложняется… Получили известие из Облревкома: бочкаревские белогвардейские банды намереваются отрезать нас от Петропавловска и Анадыря. Камчатский ревком готовится уйти в сопки. А нам придется с Гаврилой пробираться в Питер.
– В Питер? – от удивления Антон отставил кружку с чаем.
– В Питер, – с серьезным видом ответил Бычков. – Почти весь Дальний Восток занят японцами, белогвардейцами и американскими экспедиционными войсками…
– Как же вы собираетесь попасть в Питер? По воздуху, что ли? – недоумевал Антон.
– У нас накопились большие ценности, – продолжал Бычков. – Валюта, конфискованная у торговцев. Эти деньги очень нужны республике. Мы тут все обмозговали и решили пробираться в Россию через Америку.
– Через Америку? – Антон был поражен дерзостью замысла. – Но вас же схватят в первом же попавшемся порту! В Номе вас опознает Роберт Карпентер и выдаст.
– И это мы тоже предусмотрели, – улыбнулся Бычков. – С Робертом мы договорились.
– Как? – удивился Антон.
– Зимой он тайком перебрался в Кэнискун. Надо отдать должное – он человек смелый. В зимнее время Берингов пролив почти непроходим из-за постоянного движения льда. Бывает всего два или три дня, когда лед стоят. Роберт прошел и явился в Кэнискун, к своей семье. Там мы его и накрыли. Поговорили. Клялся, что соскучился по своей семье, даже прослезился. Но я чую, что у него тут совсем другие интересы. Золотишком пахнет. Предлагал сотрудничать с нами, сулил большие барыши. Мы ответили уклончиво и отправили обратно. Мне показалось, что он так крепко привязан к чукотской земле, что вряд ли посмеет испортить с нами отношения. Во всяком случае, на современном этапе.
– Но ведь всё разно это очень большой риск, – заметил Антон. – Даже больше риску, чем надежд на благоприятный исход.
– Но попытаться надо, – сказал Алексей. – Здесь ценности в большой опасности. Со дня на день может прийти белогвардейский корабль. Вот почему мы и тебе предлагаем вернуться в Уэлен.
– Я этого не могу сделать, – ответил Антон.
– Почему?
– Во-первых, у меня семья в Энмыне, во-вторых, не могу бросить школу, а в-третьих, если действительно белогвардейцы высадятся в Уэлене, то надо иметь опору в других селениях.
– А вот это дельное замечание! – сказал Гаврила. – Ведь в Уэлен остаются Драбкин и Тэгрынкеу!
– Да, верно, Тэгрынкеу, – согласно кивнул Бычков. – Ну что же, твои доводы, кажется, убедительны.
А тем временем в яранге у Тэгрынкеу происходил разговор о будущей жизни.
Чукчи, пришедшие на огонек, и уэленцы, и жители окрестных селений, прибывшие на моржовую охоту, и эскимосы из Унмына, разный бродячий народ, который неожиданно и негаданно появляется на мысе Дежнева в весеннее моржовое время, уселись поодаль от негасимого костра, пили чай и внимательно слушали Тэгрынкеу, который осипшим голосом рассказывал о том, как приедут сюда вскоре знающие русские люди, которые умеют лечить любые болезни, не то что какую-то там чесотку. Говорят, что они могут отрезать пришедшую в негодность часть человеческого тела и на ее место пришить другую. Гуват неожиданно спросил:
– А где же берут другую, новую часть? У живых отрезают, что ли?
Тэгрынкеу, не готовый к такому вопросу, смешался и умоляюще посмотрел на Джона, прося у него поддержки.
Пришлось Джону включиться в разговор и поведать немногие сведения о хирургических операциях, которые у него были.
– Часть желудка отрезают! – удивился вслух Гуват. – Еды, значит, меньше понадобится!
Эскимос из Унмына на ломаном чукотском языке задал длинный вопрос:
– Говорят – власть бедных. Это понятно. И еще утверждают, что чем беднее человек, тем он лучше. Но вот у нас был такой человек Итук. Беднее его в нашем селении могла быть разве только бездомная собака. И дошел человек до того, что стал поворовывать. Так что – власть ему отдавать? И зачем вообще власть? Я думаю, она никому не нужна, кроме тех, кто ее имеет. Ведь для всех, кто под властью, это только одно неудобство, а тем, кто схватил власть, удовольствие и возможность громко кричать на подвластных.
Тэгрынкеу порывался ответить, но эскимос продолжал вопрос:
– Бедность ставится в заслугу, и почему-то забывают посмотреть, откуда происходит эта бедность. Хорошо, будет власть бедных – откуда мы будем брать необходимое? Кто нам будет продавать патроны, материал на камлейки, железные капканы, чай, сахар, табак, горючий жир для моторов? Кто-то все равно должен быть богатым и продавать все это нам? Мне что-то непонятно.
– Большевики говорят…
– Слова без дела – это пустое, – не обращая внимания на поднятую руку Тэгрынкеу, продолжал эскимос. – Большевики говорят, а товаров у них нет, все равно покупаем у американцев… Я видел этих большевиков, приезжали они к нам, я вижу их здесь. Они ведут себя нехорошо…
Со всех углов обширного чоттагина послышались протестующие возгласы.
– Да, они ведут себя нехорошо и неправильно! – повысил голос эскимос. – Они говорят о равноправии женщины, живут, как мы, не брезгуют лечить наших детей, мыть их, учат грамоте. Даже одеваться стали по-нашему. Посмотреть издали на такого большевика – не отличить его от чукчи или эскимоса. Но разве был когда-нибудь белый человек наравне с нами? Никогда! – твердо произнес эскимос, быстро посмотрел на Джона и как бы между прочим заметил: – Кроме Сона Маглялина.
Джон отметил, что его уже который раз называют Маглялиным, переиначивая на привычный лад его имя. Маглялин – Едущий на Собаках. Не так уж это и плохо…
– В этом и сила большевиков! – громко прервал рассуждения эскимоса Тэгрынкеу и уже не давал ему больше раскрыть рта. – Это они открыли нам глаза на то, что все люди равны. Равны, потому что работают. Никто не зовет нас к бедной жизни. Это ошибка. Там, в далекой России, живет товарищ Ленин…
– Чей товарищ? – встрепенулся эскимос.
– Мой, – дерзко ответил Тэгрынкеу, – и твой тоже.
– Не видел его никогда, – огрызнулся эскимос.
– Послушай, что он говорит, и ты поймешь, чей он товарищ, – продолжал Тэгрынкеу. – В России как люди жили? Там были богатые и бедные. Люди, которые работали, и те, кто не работал, а только брал то, что делали трудовые люди. Там ведь не охотой живут, а иными делами. В больших домах собираются много людей и сообща делают машины. На полях, на земельных пространствах, растят и собирают растения, из которых потом мелют муку. Эти люди работают, а другие, которых меньшинство, только смотрят, а потом берут все сделанное, оставляя работавшим самую малость, чтобы им не умереть с голоду…
