Пэлем Вудхауз - Том 7. Дядя Динамит и другие
Сэнди тоже решила быть суровой. Увидев, как Сэм выходит из таверны, она сразу догадалась, что виноват не столько он, сколько его наставник. Словом, встреча получилась не очень сердечной. Она процедила сквозь зубы: «Добрый вечер», он отозвался: «Выньте лимон изо рта. Тоже мне, Мона Лиза! Поговорить надо.».
Сэнди выпрямилась во весь свой небольшой рост.
— Если вы собираетесь говорить о Сэме… — начала она.
— Естественно, — ответил Галли. — О ком же еще?
— … я слушать не буду.
— Будете. Сэм рассказал мне про этот синдикат. Нет, бывает же такая глупость! Продать свою долю за сто фунтов!
— Ничего глупого не вижу.
— У нас разные стандарты.
— Просто я знаю Типтона.
— Я его тоже знаю. Похож на бобовый стебель.
— При чем тут внешность? Я знаю, какой он человек.
— А какой?
— Впечатлительный. Когда я служила у его дяди, он каждую минуту с кем-нибудь обручался. Ненадолго.
— Вот тут вы и ошиблись. Вероника — совсем другое дело. Три дня назад он прискакал сюда с ожерельем за восемь тысяч. Свадьба назначена, епископ ждет сигнала.
— А если она разорвет помолвку?
— Ну, что вы! Сэм прав, дело верное. Нет, я вам честно советую! Признайте, что не правы. Когда вы его увидите…
— Не увижу.
— Увидите. Он здесь.
— Да, в «Гербе».
— Ничего подобного. В замке.
— Что?!
— Под псевдонимом Огастес Уиппл.
— Что-о-о?!
— Сколько можно повторять это несложное слово? По моему совету он назвался Уипплом. Я решил, что это понравится Кларенсу, — и как в воду глядел. Кстати, подумайте о том, что ради любви к вам он будет слушать с утра до ночи песни о свинье. В общем, не тяните. Кидайтесь к нему с криком: «Прости и забудь!». Можно и с другим, если найдете получше, — разрешил снисходительный Галли.
Рассказ этот произвел свое действие. В клубе «Пеликан» говорили, что Галахад Трипвуд — мастер слова; и не ошибались. Многие полагали, что он уговорил бы мертвого осла, и способность эта не уменьшалась с бегом лет. Еще недавно мысль о примирении казалась несчастной Сэнди непозволительно странной; теперь она только этого и ждала. Подойдя к окну, она увидела, что Ниагара превратилась в дождик, грома же и молний нет вообще, словно природа сменила гнев на милость. Это ей понравилось. С того самого утра, когда Сэм сообщил свое мнение о рыжих кретинках, досада терзала ее, но любовь не угасла. Сколько она ни твердила себе, что он — упрямый дурак, какой-то голос напоминал ей, что он еще и ангел, а в наше суровое время ими не бросаются. Словом, она ощущала точно то же самое, что ощущали недавно супруги Уэдж.
Неясным оставалось одно — надежен ли Плимсол? Слишком уж много помолвок лопались на ее глазах. Припомнив всю череду невест, сменявшихся с немыслимой скоростью, она не смогла представить себе, что последняя станет женой, и решила на всякий случай проверить, не изменил ли Сэм своих взглядов на злосчастное пари.
Достигнув этой стадии, она услышала «Эй!» и впервые увидела Плимсола на английской земле. Случайно выглянув в окно, он увидел такси, а там — и весьма недурную, чем-то знакомую девицу. Когда, рассчитываясь с шофером, она подняла голову, он ее узнал и обрадовался. Не так давно она была для него снисходительной сестрой. Если надо — жалела, если надо — подбадривала и, в отличие от невест, никогда не продавала.
— Да это Сэнди, чтобы мне треснуть! — вскричал он. — Я и не знал, что ты в Англии. Что ты здесь делаешь?
— Служу у лорда Эмсворта, — ответила Сэнди. — Встретила Галли Трипвуда, а его сестра как раз искала секретаршу. Ты опять женишься?
Типтон явственно показал, что она совершила faux pas.
— Почему «опять»? Что я, все время женюсь?
— Ну, конечно!
— Были девицы две…
— Три, четыре, пять.
— … но это же чепуха! Ты их помнишь?
— Дорис Джимсон, Анджела Терлоу, Ванесса Уэйнрайт, Барбара Бессемер…
— Ладно, ладно. Я хотел сказать, ты помнишь, какие они?
— Противные.
— Вот именно. Одни — грызут, будто ты корка сыра, другие — духовно возвышают. Я бы их не вынес. Ви — совсем не такая. Мы с ней оба глупые. Помнишь Клариссу Бербанк?
— Из русского балета?
— Нет, то Марчия Феррис. Кларисса читала мне Кафку. Ви о нем и не слышала.
— Наверное, думает, это такой кофе.
— Очень может быть. Нежная английская девушка, характер — прекрасный, мозгов — нет.
— Замечательно!
— А то!
— Когда свадьба? Типтон огляделся.
— Секреты хранить умеешь?
— Нет.
— Попробуй, а то такое поднимется! Еще когда я был тут, мы решили, что шикарная свадьба — не для нас. В общем, мы сбежим. Завтра еду в Лондон, послезавтра запишемся.
— Ой!
— Вот так.
— Значит, послезавтра…
— Будем вычесывать рис, если в этих регистратурах осыпают рисом.
Салли пыхтела, благодаря Провидение за то, что еще не поздно помириться с Сэмом.
— По-моему, Типпи, ты прав, — звонко сказала она, ибо он мог не расслышать сквозь райское пение, внезапно наполнившее комнату.
— А то!
— Кому нужен этот тарарам? Епископы, служки…
— Вот именно.
— Я думаю, ты будешь счастлив.
— А то!
— Как и я.
— Ты что, влюбилась?
— Да. Ты не встречал тут такого Уиппла?
— Вроде бы встречал. Ухо покорежено, да? Голос хриплый…
— Он, он..
— Хороший парень.
— Лучше некуда. Кстати, ты не знаешь, где он?
— Знаю. Уилли ему сказал, что Эмсворт ждет его у свиньи. Значит, он там.
— Спасибо, Типпи. Иду.
2Молодым людям нелегко сохранять покой и беспечность, когда полиция запрет их в сарай; и, сидя на сломанной тачке, вдыхая запах навоза, Сэм таких настроений не сохранил. Он был бы рад взглянуть на все с лучшей стороны, если бы ее нашел, а потому — не ждал ничего.
Тщетно пытаясь припомнить, что именно полагается ему по закону, он смутно думал о кипящем масле, естественно, огорчаясь. Кроме того, он удивлялся. Не умея читать в сердцах, он не знал, почему служитель закона так стремительно исчез. Резонно сообразив, что гадать об этом не стоит, он обратил мысли к Сэнди, но стало только хуже. Галли полагал, что им надо встретиться — и все, но Сэм не разделял таких оптимистических взглядов. Начать с того, что тогда, во гневе, он назвал ее не только рыжей дурой. Навряд ли она все это простит.
Кроме того, над ним нависла тень тюрьмы. Рано или поздно, представ перед судом, он получит то, что причитается за кражу часов и нападение на силы порядка; а кто согласится соединить судьбу с узником? Все ж неудобно объяснять гостям, почему мужа нет дома.
Он тяжело вздохнул. Точнее, он думал, что вздыхает, но получилось что-то вроде тех протяжных криков, которые издают бэнши, и удивленный голос откликнулся: «О-ой!», внушая надежду истерзанной душе, практически забывшей, что такое слово.
Голос был женский, а женщины, как известно, охотно помогают тем, кто в беде. Строки об ангеле, служащем нам, всплыли в его сознании. Написал их Вальтер Скотт, не кто-нибудь, человек разумный.
В одной стене было окошко, восполнившее недостающее стекло хорошей, густой паутиной.
Подойдя к нему, Сэм спросил:
— Есть там кто-нибудь?
И услышал в ту же минуту:
— А там кто-нибудь есть?
Ощущение было такое, словно он присел на электрический стул. Мир за окошком, и без того смутный, куда-то поплыл. Голос показался ему знакомым, еще когда говорил: «О-ой!», а теперь — тем более.
— Сэнди, это ты? — сказал узник и осторожно спросил. — Ты меня не выпустишь?
— Выходи сам!
— Не могу. Меня заперли.
— Кто?
— Полицейский. Я — под арестом.
— Под чем?
— Арестом. Анемон, роза…
— Сэм, миленький!
Кресло сработало снова. Проглотив что-то вроде теннисного мячика, узник выговорил:
— Какой?
— Миленький!
— Ты так считаешь?
— Конечно!
— Значит, все в порядке?
— Еще бы!
— Слава Богу! Я чуть не умер.
— И я.
— Сколько раз я думал сунуть голову в плиту!
— И я.
— Прости, что я назвал тебя рыжей дурой.
— А кто я, как не рыжая дура! Просто с ума сошла!
— Значит, ты передумала насчет синдиката?
— Конечно. Типтон вот-вот сбежит с Вероникой. Можно сказать, они женаты. Да что мы тут стоим! Сейчас я тебя выпущу, и ты мне расскажешь, за что тебя заперли.
Сэм уложился в несколько фраз. Сэнди ужаснулась и обняла его, что и советовал Галли, который как раз появился.
— Превосходно, — с отеческой гордостью одобрил он, — но несвоевременно. Если ты бежишь, то беги. Констебль прибудет с минуты на минуту, насколько я понимаю — со стороны огорода, так что кидайтесь прямо в замок, в любое святилище. Лучше всего — курительная и бильярдная. Мы с Сэнди останемся здесь, примем удар на себя.
