Толстой Л.Н. - Полное собрание сочинений. Том 83
2 31 мая С. А. Толстая писала: «тебе спокойно можно жить еще четыре недели. К концу июня или первого июля я и так жду тебя. Береги здоровье и помни меня и люби, хотя и недостойную, не такую, какой бы ты меня хотел».
3 Зачеркнуто: ясность
4 A. M. Кузминский вследствие отсутствия денег приехал из Петербурга в Ясную поляну только 21 июня.
5 Кн. Л. Д. Урусов. С. А. Толстая писала: «Читаю я из стола твою рукопись с большим интересом. Ее только теперь привез Урусов, он ее переписывал. Урусов благодарит тебя за память и кланяется тебе» (письмо от 19 июня).
6 Телеграмма была послана 13 июня.
В ответ на это письмо С. А. Толстая писала 19 июня: «Сегодня получила еще письмо от тебя, милый Левочка, то, которое ты послал в Самару с Бибиковым, письмо вялое, не веселое, и тем мне не понравившееся, что ты на себя взял этот землемерческий труд, который кроме вреда ничего не принесет. На солнце, на жаре нагибаться, отходить далеко от кумыса, и всё это из трехсот рублей, стоит ли того! Я понимаю, что тебе приятно думать, что ты заработал, как будто. Но ведь ты теперь лечишься и это главное надо было помнить» (ПСТ, стр. 224—225).
* 240.
1883 г. Июня 13. Богатово.
Отв. уплоченъ. Москов. Курск. дор. Ст. Козловка Засѣка.
Графинѣ Толстой.Мы благополучны. Телеграфируйте про себя и своихъ Богатое.
Толстой.
Телеграмма. Печатается по телеграфному бланку № 48, хранящемуся в ГТМ. Публикуется впервые. Подана 13 июня в 4 ч. 20 м. дня, получена 14 июня в 1 ч. 30 м. ночи.
241.
1883 г. Июня 15. Самарский хутор.
15 Іюня.
Вчера ночью 15 получилъ и телеграму твою отвѣтную и три письма1 — послѣднее отъ 7-го Іюня. Я ужъ засыпалъ. Ив[анъ] Мих[айловичъ] еще гулялъ, услыхалъ возвращающагося Ал[ексѣя] Ал[ексѣевича], взялъ письма и телеграмму и принесъ ко мнѣ. Въ тотъ же вечеръ меня уже напугали телеграмой изъ Богатаго. Это была телеграмма отъ Громова.2 Онъ спрашиваетъ адресъ, гдѣ сворачивать съ желѣзной дороги. Я пишу къ тому, что по тому страху, к[оторый] я испыталъ, распечатывая телеграму, я узналъ, какъ сильна моя любовь къ тебѣ и дѣтямъ. И вотъ я получилъ радостную телеграму, что всѣ здоровы и веселы, и твое письмо; я первымъ распечаталъ твое письмо отъ 7-го Іюня, послѣднее; и чѣмъ дальше я читалъ, тѣмъ большимъ холодомъ меня обдавало.3 — Хотѣлъ послать тебѣ это письмо, да тебѣ будетъ досадно. Ничего особеннаго нѣтъ въ письмѣ; но я не спалъ всю ночь, и мнѣ стало ужасно грустно и тяжело. Я такъ тебя любилъ, и ты такъ напомнила мнѣ все то, чѣмъ ты старательно убиваешь мою любовь. Я писалъ, что мнѣ больно то, что я слишкомъ холодно и поспѣшно простился съ тобой; на это ты мнѣ пишешь, что ты стараешься жить такъ, чтобы я тебѣ былъ не нуженъ, и что очень успѣшно достигаешь этаго. Обо мнѣ и о томъ, что составляетъ мою жизнь, пишешь, какъ про слабость, отъ которой ты надѣешься, что я исправлюсь посредствомъ кумыса. О предстоящемъ нашемъ свиданіи, кот[орое] для меня радостная, свѣтлая точка впереди, о к[оторой] я стараюсь не думать, чтобы не ускакать сейчасъ, ты пишешь, предвидя съ моей стороны какія то упреки и непріятности. О себѣ пишешь такъ, что ты такъ спокойна и довольна, что мнѣ только остается желать не нарушать этаго довольства и спокойствія своимъ присутствіемъ. О Вас[иліи] Ив[ановичѣ], жалкомъ, добромъ и совершенно для меня не интересномъ, пишешь, какъ о какомъ то врагѣ и разлучникѣ. — Я такъ живо вспомнилъ эти ужасныя твои настроенія, столько измучавшія меня, про к[оторыя] я совсѣмъ забылъ; и я такъ просто и ясно люблю тебя, что мнѣ стало ужасно больно. —
Ахъ, если бы не находили на тебя эти дикія минуты, я не могу представить себѣ, до какой степени дошла бы моя любовь къ тебѣ. Должно быть такъ надо. Но если бы можно было избѣгать этаго, какъ бы хорошо было!
Я утѣшаюсь, что это было дурное настроеніе, к[оторое] давно прошло, и теперь, высказавъ, стряхнулъ съ себя. Но все-таки далеко до того чувства, к[оторое] я имѣлъ къ тебѣ до полученія письма. — Да, то было слишкомъ сильно. Ну, будетъ; прости меня, если я тебѣ сдѣлалъ больно. Вѣдь ты знаешь, что нельзя лгать между нами. —
Сережа ѣдетъ 21 съ Ив[аномъ] Мих[айловичемъ], а я вѣроятно 28-го. Я здоровъ, много работаю въ полѣ, землю мѣряю каждый день, и очень хорошо. Пью кумысъ и чувствую себя хорошо, т. е. уже теперь очень освѣженнымъ. — У насъ дней 5 были ужасные холода, я дрожу за васъ и за коклюшныхъ. — У насъ живется хорошо. Если бы у меня не было работы въ полѣ, то было бы ужасно скучно, что и требуется доказать. —
Боюсь за это письмо, какъ бы оно не огорчило тебя. По себѣ знаю, когда любишь (но это я про себя говорю), то такъ натянуто сердце въ разлукѣ, что каждое неловкое, грубое прикосновеніе отзывается очень больно. — Обнимаю тебя, душенька, цѣлую дѣтей. Хочешь, не хочешь, а долженъ признаться — радостнѣе всѣхъ вспоминать о Мишѣ.
На конверте: Тула. Графинѣ Софьѣ Андревнѣ Толстой.
Печатается по автографу, хранящемуся в АТБ. Впервые напечатано по копии, сделанной С. А. Толстой, ПЖ, стр. 196—198. Дата Толстого.
1 От 4, 5 и 7 июня 1883 г.
2 Федор Федорович Громов, сын архитектора Ф. В. Громова и Елизаветы Николаевны, рожд. Карповой, инженер; шурин Н. В. Толстого, племянника Толстого.
3 С. А. Толстая писала 7 июня: «Милый Левочка, сегодня получила еще одно (четыре всего) письмо от тебя. На счет здоровья твоего я успокоилась, но твои разговоры с молоканами меня смутили столько же, сколько и нездоровье. Какая тебе охота, зная, что за тобой наблюдают, пускаться хотя бы в простые разговоры! Наделаешь и себе и мне хлопот и горя, а счастливее от этого никто не будет. Меня очень трогает, что ты так о нас тревожишься. Если б не коклюш, который относительно всё-таки легкий, всё было бы тихо и хорошо. Ты мне неприятно напомнил о твоем холодном, внезапном отъезде; я забыла уже. Но тогда, ты даже забыл проститься со мной. Ты уехал, а я заплакала; потом стряхнула с себя горькое чувство и сказала себе: «не нужна я, так и не надо, постараюсь и я также быть свободна от всяких чувств». И мне уж не так был тяжел твой отъезд, как бывало; я стала жить спокойно, и часто очень мне бывало хорошо, особенно от природы. — Если и тебе спокойно, то не спеши домой. Освежайся умом и телом. — Неприятно мне думать, что тот свежий взгляд на людей, живущих там и мне чуждых, которым ты взглянул на них, когда приехал, — теперь уже пропал и затемняется. Видно, опять, особенно с помощью Сережи, ты подпадаешь под их обдуманное и ненавистное мне влияние, и опять поднимается во мне утихнувшая буря. С грустью иногда думаю: вот приедешь, будет у всех радость свиданья и опять тебе, и, следовательно, и мне станет тяжело, что жизнь, кажущаяся нам нормальная и даже очень хорошая и счастливая, тебе будет тяжела. — Ведь всё тот же крокет по вечерам, катанье, гулянье, купанье, болтовня, ученье греческих, русских, немецких, французских и проч. грамматик по утрам, одеванье к обеду, ситчики и проч. и пр. Но мне всё это освещено красотой лета и природы, чувством, любви и исполнением долга к детям; радостью чтения (читаю Шекспира теперь), прогулок и многим другим. А ты уж не можешь этим жить — и грустно, очень грустно. Ради Бога, не сочти это за упрек; я так чувствую весь трагизм твоего положения и вместе так ценю и благодарю тебя, что ты трудишься и мучаешься с скучным тебе хозяйством, чтоб сделать мне и детям приятное и удобное» (ПСТ, стр. 215—216).
242.
1883 г. Июня 20. Самарский хутор.
Понедѣльникъ — вечеръ.
Сережа завтра ѣдетъ и свезетъ это письмо, въ Самару. Самъ онъ ѣдетъ на пароходѣ съ четой Богоявленскихъ и съ Ив[аномъ] Мих[айловичемъ]. — Послѣднее письмо мое къ тебѣ у меня на сердцѣ. Можетъ быть, я былъ въ дурномъ расположеніи духа, когда писалъ. Во всякомъ случаѣ не сердись на меня и не скучай, если только у тебя все хорошо. Совсѣмъ хорошо съ такой большой семьей не можетъ быть всегда; но если нѣтъ особенно дурнаго. Послѣднія письма твои1 успокоили меня насчетъ коклюша. Но справедливо ли? — Я все время былъ очень здоровъ; но вчера разстроился желудкомъ, и нынче опять поправился — безъ всякихъ лекарствъ. Скучно мнѣ безъ тебя и всѣхъ нашихъ — мочи нѣтъ; но потративъ уже столько времени, надо кончить, и потому пробуду всѣ 5 недѣль, т. е. выѣду, если буду живъ, во вторникъ, т.-е. 28, если не ошибаюсь. Сокращаетъ мнѣ здѣсь время — работа землемѣрства и хозяйство; и какъ разъ къ этому же времени и дѣла всѣ кончу. Работа землемѣрства немного отрывала меня отъ правильнаго питья кумыса, и ужъ очень я изжегся на солнцѣ, такъ что весь луплюсь; но эту послѣднюю недѣлю хочу себя2 беречь. — Несмотря на скуку, впечатлѣній я получилъ пропасть; но именно впечатлѣній, а не мыслей. Мыслей нѣтъ. И не скажу, чтобы безъ нихъ было хорошо. Чувствуешь себя глупымъ и дряннымъ. — Желаешь себѣ всего получше и боишься смерти и болѣзни, А это все дурно. — Письмо это вѣроятно ты получишь незадолго до моего пріѣзда и вмѣстѣ съ Сережей. Онъ хоть плохой разсказчикъ, все таки разскажетъ все про меня и нашихъ жителей, кот[орые], я знаю, тебя тревожатъ — напрасно. Народъ все добрый, но для меня совсѣмъ неинтересный. Все ихъ міросозерцаніе мнѣ давно знакомо.
