Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие
— Мне.
— Это хорошо. Ты уверена, что не вернешься к лорду, благо. он теперь богат?
— Уверена.
— Господи! — вскричал Джос. — Если бы я не проспал, мы бы не встретились!
— Да?
— Да. Меня ждали к десяти. Но я заигрался в карты, проспал, и ты меня застала в кабинете. Какой урок! Буду опаздывать.
— И на свою свадьбу?
— На свадьбу… Когда она еще будет! Что нам делать, как ты думаешь?
— Не знаю.
— Что-то сделать можно. Люди все время женятся. Не богаты же они! Вот что, дай мне этот портрет, я отнесу его к себе и выйду погуляю. Может, осенит… в общем, жди. Скоро обо мне услышишь.
Когда он вернулся в усадьбу, дождь прошел, светило запоздалое солнце. Оно и выманило на прогулку лорда Холбтона.
И как тут не гулять? Он свободен от опрометчивой помолвки, в кармане — чек на крупную сумму. Если уж это не удачный день, то второй барон просто не знал, где они, эти дни.
Естественно, он пел романс и дошел до самых чувствительных пассажей, когда услышал особенно мрачный пассаж песни «Старик-река», а вскоре и увидел нового лакея.
Если один человек поет романс, а другой — «Реку», кто-то должен уступить. На сей раз уступил лорд Холбтон, немного жалея, что не удалось вывести любимую трель.
— Добрый вечер, — сказал он. — Как поживаете? Обычно он не был так приветлив, но чего не сделаешь на радостях! Тем не менее Джос, как и старик-река, катил свои волны вперед. Оглянулся он не сразу, а тогда мрачно буркнул:
— Здрасьте.
— Знаете, — сказал барон, — Салли мне о вас говорила.
— Да?
— Она говорила, что вы не лакей. Вы просто хотели быть там, где она.
— Да?
— Очень романтично. Они помолчали.
— Вы ведь знаете Даффа?
— Да.
— Служили, хе-хе, под его знаменами?
— Да.
— Странно, что мы с вами не встречались. Вы к нему ходили по службе, я — за деньгами, могли и встретиться.
— Да.
— А вот не довелось.
Джосу показалось, что он не совсем вежлив.
— Вас надо поздравить, — сказал он, чтобы это возместить.
— С чем?
— С деньгами. Я слышал, он их дал наконец.
— А, вот что! Дал, как не дать. После обеда еду в банк, пока не передумал. Мало ли что!
— А что?
— Да он вечно так. Разболеется, умилится — а потом приходит в себя, и все сначала.
Джос вздрогнул.
— Вы серьезно говорите?
— Куда уж серьезней!
— Значит, вы думаете… Ну, возьмем такой случай. Человек болен, к нему пришла дама, он решил, что любит ее…
— Кто, Дафф?
— Неважно. Это пример.
— По-моему, Дафф вообще не…
— Сказано, пример. Может так быть, чтобы он одумался?
— Что, что?
— Ну, пожалел.
— Если это Дафф — вполне.
Джос ощутил что-то такое, приятное. То была надежда.
— Вы мне подали мысль, — сказал он. — Уже уходите?
— С вашего разрешения. Подумать надо.
— О, подумать! — лорд Холбтон широко повел рукой. — Пожалуйста, не держу. Салли — большой привет.
Джос опять смутился.
— Простите, — сказал он.
— За что?
— Ну, за Салли. Мне так жаль…
— Как, уже?
— Нет, я вас жалею. Нетрудно понять, что вы чувствуете…
— Я? Дорогой мой, не волнуйтесь! Я очень рад, очень рад. Получу деньги — и в Италию. Надо ставить голос. Поверьте, все к лучшему. Да, да, да, она прелесть, но не для меня же! Лично я считаю, что жениться глупо. В жизни своей не женюсь! Только полный осел…
Джос мог бы с этим поспорить; мог бы — но не хотел. Он думал о том, согласен ли с лордом мистер Дафф. Если согласен, все в порядке.
Дойдя до дома, он поспешил к телефону для слуг и застал там Чибнела.
— Да? — говорил тот. — Уэзерби? Как раз пришел. Сейчас попрошу. Это вас.
Джос схватил трубку.
— Алло!
— Уэзерби? Кто-нибудь слышит? Джос огляделся.
— Вроде бы нет.
— Можете сейчас прийти?
— Смотря зачем.
— Несите портрет.
— Он вам нужен?
— Еще бы!
— А вы сказали, не нужен.
— Передумал.
— Да?
— Да. Вы меня поняли?
— Еще бы!
— Тогда — ноги в руки, — закончил мистер Дафф.
Глава XVIII
Джосу показалось, что Чибнел несколько холоден, и он не ошибся. Голос мистера Даффа просто потряс дворецкого. Беседа в «Гардении» была недолгой, но он его сразу узнал и чрезвычайно всполошился. Мыль о том, что злодеи беспардонно сговариваются по телефону своих жертв, очень тяжела.
Чтобы подумать, он пошел к себе, в затвор кельи, оставляя суету гостиной более веселым минутам. Придя, он налил себе портвейну и стал думать.
К раздумьям исподволь примешивалась досада — почему он, дворецкий, должен играть роль бесплатного сыщика? Очень может быть, что ночью эта шайка что-то предпримет. Значит, снова надо там спать. Вспомнив былое, он пожалел, что наделен чувствительной совестью.
Когда, допив портвейн, он прикидывал, налить ли еще, явился мальчик на посылках и позвал его к телефону. Голос в трубке принадлежал божественной Вере.
— Сидни!
— Да?
— Это ты?
— Да.
— Сидни!
— Да?
Вера произнесла 250 слов за время, отведенное слов на пять, и Чибнел ее упрекнул.
— Это ты?
— Да.
— А я думал — трещотка. Телефон сломаешь. Вера упрек приняла.
— Сидни, они тут!
— Где?
— У меня, в баре. Сговариваются.
— Иди слушай. Разве можно их оставлять?
— А ты не кричи.
— Я не кричу.
— Ладно, иду к ним. Вообще-то я уже слушала.
— Что они говорят?
— Ничего особенного.
— А ты сказала, сговариваются.
— Ждали, пока я уйду. При мне говорили, что кто-то женится.
— Женится?
— Да. Тонкий — за, толстый — против. Ой, Сидни!
— Что такое?
— Он без усов. Ну, иду. Спрячусь за этим окошком, из кухни. Все будет слышно.
— Ладно, иди, и звони скорей.
— Иду, иду, иду, иду, иду! — сказала Вера, выдавая волнение. — А я что делаю?
Она повесила трубку и мягким, упругим шагом сыщика побежала к окошку. Приоткрыв его дюйма на два, она услышала такое, что даже свистнула.
Толстый: Где он?
Тонкий: У меня в комнате.
Толстый: Несите сюда!
Тонкий: Нет. Сперва обговорим условия.
Мисс Пим вцепилась в створку, потрясенная этими словами, но мы не последуем ее примеру. Серьезному летописцу важна и первая часть беседы. Когда такие умы обсуждают таинство брака, это вам не кот начхал. Мало сказать «тонкий — за, толстый — против», необходимо привести подлинные слова.
Когда Джос вбежал в вестибюль, он обнаружил там мистера Даффа, скрючившегося в кресле, словно скульптура Эпштейна.[59] Однако еще больше его поразило отсутствие усов.
— Слава Богу! — воскликнул Джос.
— Э?
— Вы их сняли.
— Она заставила.
— Кто?
— Беатрис, — мрачно отвечал Дафф. Усы он не так уж любил, но гордый дух возмущался. Воспользовавшись этим ответом, Джос прямо перешел к делу.
— Вы что, на ней женитесь?
— Э?
— Ну, на леди Чевендер.
— Хоть бы мне кто сказал! Я и сам не знаю.
— Не знаете?
— Нет.
— Очень странно. А почему?
— Не могу вспомнить, что я говорил.
— Ну, ну! Предложение делали?
— Что вы!
— Тогда в чем дело?
— Вот, послушайте…
Он помолчал и подождал, словно робкий посетитель французского ресторана, которому впервые в жизни подали буйябес. Прошлое пугало его.
— Послушайте, — сказал он наконец. — Лежу я, значит, в постели, всю ночь промучился…
— К утру полегчало?
— Нет. Правда, боль прошла…
— Но ее сменила слабость. Вы мелко дрожали, словно коляска от мотоцикла. Хорошо, молчу!
— А вы не лезьте.
— Я жду любовного мотива. Входит она…
— Именно. Я чуть не умер.
— И вслед затем…
— Она говорит: «Джимми, вид у тебя поганый». А я говорю: «Мне худо». А она говорит: «Что-нибудь съел». А я говорю: «Ха-ха!» А она говорит: «Бедный ты, бедный! Красив, ничего не скажешь, но брюхо — хуже некуда».
— Первые слова, которыми вы обменялись за пятнадцать лет?
— Да. А что?
— Я часто думал, что говорят в таких случаях. Теперь — знаю.
— Кто говорит? При чем тут мы? Что я ей, жених?
— А разве нет?
— Сказано вам, не знаю.
— Подушку поправила?
— Нет. Пошла в аптеку и принесла что-то вроде дуста. Легче мне стало, ничего не скажу, гораздо легче, но во рту — до сих пор конюшня.
— Так. Дальше что?
— Мы поболтали.
— О чем?
— О том, о сем.
— Ах, вон что!
— Ну, о прошлом. «Ты помнишь?», «А ты помнишь?», «Как там этот?», «Как тот?». Сами знаете. Потом она спросила, как я дошел до жизни такой.
— А как вы дошли?
— Долго рассказывать.
— Ну, не надо. У нас будет время в этом разобраться, когда вы пригласите к ужину своего любимого сподвижника, возглавившего отдел рекламы.
