Пэлем Вудхауз - Том 3. Лорд Аффенхем и другие
— Почему «П»?
— Мое второе имя — Пармали.
— Вот это да!
— В честь крестного. И зря, ничего не оставил. Так вот, разве можно иметь с ним дело? Нет, ни в коем случае.
— Значит, и вы иногда ошибаетесь.
— Что вы имеете в виду?
— Вы прекрасно поняли.
— Понять-то понял, а принять — боюсь. Салли, ты правда…
— Да, Пармали.
Он снова обнял ее. Великое дело — практика. Через какое-то время они заговорили.
— Это и есть рай, — сказал Джос.
— Да?
— Да. Самый настоящий. — Он помолчал. — Рай. И все-таки…
— Ты жалеешь?
— Чтотычтотычтотычтотычтотычтотычтоты! Я недостоин.
— Странно. Ты очень высокого мнения о Дж. П. Уэзерби.
— Конечно. Прекрасный человек. А тебя — недостоин. Вот я подумал: чем я это заслужил? Не знаю. Просто стыд! Я не смею застегнуть твои туфли.
— Они на завязочках.
— Ну, завязать. Очень может быть, что ты сочла меня немного наглым. Нет. Это не так, я очень тихий. Помнишь свинопаса и принцессу? Мы с тобой. Не пойму, что ты во мне нашла.
— Красоту. Характер. Славу.
— Она меня ждет?
— Еще как! Отдашь Даффу картину, он возьмет тебя обратно…
— Мало того, повысит. Мы, женатые люди, должны думать о будущем. Возглавлю отдел рекламы. Не согласен — не получит портрета.
— Ты уверен?
— В чем?
— Что ему так нужен портрет.
— Не знаешь ты старого Даффа. Истинный мул. Вобьет себе что-нибудь в голову, молотком не выбьешь. Он просто помешался на этом портрете.
Салли молчала.
— О чем ты думаешь?
— Надо мне с ним поговорить.
— Вместо меня?
— Да. Ты не очень деликатен.
— Я? Не деликатен?
— Можешь из комнаты выгнать.
— Ты не понимаешь. Это очень тонкое дело. Тут — не я один, тут целый синдикат. Надо защитить интересы каждого!
— Не понимаю!
— Так я и сказал. Тайну хранить можешь?
— Вряд ли.
— Ну, эту — сохрани. Мистер Дафф даст деньги мне. Я уделю немалую часть Стиптоу, он едет в Голливуд.
— Не знала, что он играл.
— Пока — в эпизодах, но была и роль, целых три реплики. Спроси, он тебе расскажет. А еще… интересно, можешь ты уподобиться могиле?
— Зачем?
— Затем. Чтобы никто ничего не узнал. Это — про леди Чевендер.
— А что с ней такое?
— Ей тоже нужны деньги.
— Ты не спутал? Она очень богатая.
— Нет. Разорилась. Как говорит Дж. Б., вот послушай…
— Он и тебе это говорил?
— Сотни раз.
— Мне тоже сказал, тогда.
— Вот как? Ну слушай.
Что-что, а рассказывать он умел. Салли слушала как зачарованная.
— Ой, бедная! — сказала она.
— Именно, бедная. Если твоя тебя Мейбл узнает, она ее заест.
— Не без того. Острыми зубами. Значит, часть денег — ей. Получим от Даффа.
— Ты его не испугаешься?
— Конечно, нет.
— Хорошо. Вот картина. Засунь под платье, держи крепко. Ты поедешь или пойдешь?
— Поеду. И приеду.
— Буду ждать. Где?
— У ворот.
— Ладно. Хвост пистолетом!:
— Держу. Пип-пип!
Когда дверь затворилась, Джос рухнул в кресло. Через некоторое время он подтянул к нему столик, чтобы положить куда-нибудь ноги, вынул трубку и раскурил. Происшедшие чудеса надо было обдумать как следует, вспомнить каждый миг, высосать его, словно лист артишока.
Дойдя до нежданных объятий, он только начал улыбаться нежной, умиленной улыбкой, как вдруг сзади раздался достаточно мощный взрыв. Он посмотрел туда. Миссис Стиптоу стояла в дверях, подобно мистеру Даффу в другом, тоже историческом случае.
Джос поднялся. Хотя в манере его мы заметили бы лишь старомодную учтивость, сам он немного взволновался, неожиданно припомнив, что, собственно говоря, находится в дамской спальне. Очень может быть, думал он, что хозяйка рассердится.
Чутье его не обмануло. Миссис Стиптоу вообще была не в духе. Дождь погубил ее прием, загнав самых скучных гостей в душную комнату. Баронет с прыщами, резво смеясь, только что рассказал ей об игре в кости. Наконец, посланцы уходили и возвращались без часиков. Недоставало увидеть лакея, положившего ноги на ее столик.
— Так! — сказала она.
Трудно ответить на это, но Джос попытался, предложив виноватую улыбку. Хозяйка затряслась, словно он ударил ее мешком по голове. Бывают минуты, когда улыбка, сколь угодно виноватая, оказывается последней каплей. Для миссис Стиптоу такая минута пришла.
— Нет, он еще ухмыляется! — проговорила она. — Сидит В Моей Спальне, — голос ее повышался, будто она беседовала с глухим, но понятливым гостем. — Курит Трубку… Ноги На Столе… И Ухмыляется!!!
— Поверьте, мадам…
— У-ХМЫ-ЛЯ-ЕТ-СЯ! — вскричала миссис Стиптоу. — Как полоумная горилла, — прибавила она для точности.
Джосу оставалось обиженно завыть, что он и сделал.
— Тихо, — сказала ему хозяйка. — Говорю я.
Говорила действительно она, и голос ее звенел, а Джос какое-то время слушал, склонив голову. Он не мог бы сказать, когда именно ощутил, что с него хватит; но ощутив, тут же и произнес, благо она остановилась, чтобы набрать воздуху:
— Мадам, я буду счастлив, если вы примете мою отставку. С завтрашнего дня я у вас не служу.
— Нет, что же это такое! — возопила миссис Стиптоу. — Отставку! Да я вас увольняю, с этой минуты!
— Прекрасно, мадам, — сказал Джос. — А я вас оставлю. Мне надо повидаться с одним человеком.
Время быстро пролетело в беседах, он боялся опоздать и, действительно, застал Салли у ворот. Она явно волновалась.
— Как ты долго.
— Прости, заговорился с твоей тетей. Ну как?
— Джос! Что случилось!
— Что?
— Я видела мистера Даффа.
— И что же?
— Ему не нужен портрет!
— Что?!
— Портрет не нужен, — объяснила Салли чуть не плача — и заплакала.
Глава XVII
Не так уж легко оттащить плачущую деву от руля и осушить ее слезы, но Джос это все проделал. Рыдания сменились бульканьем, бульканье — молчанием.
— А теперь, — сказал он, — расскажи мне все по порядку. Салли судорожно глотнула.
— Прости, не сдержалась.
— Ничего, плакать полезно. Что же случилось?
— Я говорила. Он не берет картину.
— Ты что-то спутала.
— Нет. Все очень просто.
— Скорее — сложно.
— Просто. Он женится на леди Чевендер…
— Что?!
— Женится. Она зашла сегодня к нему, и они договорились. Он ее любил столько лет. Ты не знал?
— Понятия не имел.
— Так вот, раз они поженятся, зачем ему портрет? Понимаешь, он хотел на него смотреть и думать о ней. Неужели он даже тебе не сказал?
— Как-то не довелось.
— А ты сам не думал, зачем ему картина?
— Что же тут странного? Ранний Уэзерби! Но мы отвлеклись. Значит, ты пришла в гостиницу…
— Да. Он меня дожидался, ужасно бледный. Видимо, что-то съел.
— А!
— Ночью он чуть не умер. А утром она пришла.
— Так, так, так, так… Понимаю. Он лежит в изнеможении, после бессонной ночи, и тут входит она, принося отраду. Верно?
— Да, да! Ангел.
— Вот именно. Помню, я набросал стишки об этом самом явлении. Когда легко, горда и холодна (писал я), но стоит горю омрачить чело, она, подобно ангелу, и так далее.[58] Словом, мне все понятно. Леди Чевендер влетает в комнату, касается прохладным крылом пылающего лба, и мистер Дафф говорит ей: «Зачем мы расстались? Почему не ценили небесного блаженства? Начнем сначала!» Она соглашается.
— Да, наверное, так.
— Желудок — великая сила! До чего он только не доводит…
— При чем тут желудок? Мистер Дафф ее любил столько лет!
— А, прости, из памяти выпало.
— Трогательно, правда?
— Куда уж трогательней!
— Хотя для нас и плохо.
— Куда уж хуже! Ты говорила обо мне?
— Конечно. Я сказала, что мы поженимся.
— А он что?
— Удивился. Посоветовал сходить к психиатру.
— Какой милый!
— Он говорит, лучше уж за Джорджа. Ночью он много думал и решил, что в Джордже что-то есть.
— Как его скрутило, однако! Не думал, что желудок влияет на мозг.
— Он отдал Джорджу деньги.
— Это хорошо. Я уж беспокоился. А меня обратно не возьмет?
— Нет. Ночью он думал…
— Не вредно ли столько думать?
— … и решил, что ему так плохо из-за тебя.
— Вот гад какой! Я же спас ему жизнь.
— Да, я напомнила, а он сказал, что двух лет за это достаточно. Ты поил его вчера бренди?
— Почему «поил»? Предложил, он и накинулся. А что?
— Нет, ничего. Он считает, что с этого и началось. Все-таки желудок…
— Скорее мозг. Разум его туманен. Что ж, если он меня не берет, придется нам подождать. Конечно, рай — в шалаше, но у нас и на это нет денег. Лично у меня — пятнадцать фунтов. Заработать негде. Кому нужен художник?
