Пэлем Вудхауз - Том 8. Дживс и Вустер
Я вспомнил. Тогда нам казалось, что мы придумали очень ловкий ход.
— Ну, знаете, Дживс, это ни на что не похоже, черт подери! Она считает, что я нахлебник! Околачиваюсь тут, выставляю мистера Тодда на дармовую еду и клянчу у него рубашки.
— Весьма вероятно, сэр.
— Это же просто отвратительно, знаете ли.
— Крайне огорчен, сэр.
— И вот еще что. Как быть с мистером Тоддом? Необходимо как можно скорее его вызвать. Принесите чай и пойдите дайте ему телеграмму, пусть мчится сюда первым же поездом.
— Я уже это сделал, сэр. Взял на себя смелость написать мистеру Тодду. Письмо отправил с посыльным.
— Черт побери, Дживс, оказывается, у вас все схвачено!
— Благодарю вас, сэр. К чаю подать тосты с маслом? Вот именно, сэр. Благодарю вас.
Я вернулся в гостиную. Мисс Рокметеллер застыла в той позе, в какой я ее оставил. Сидит на краешке стула, выпрямив спину, точно аршин проглотила; зонтик зажат в руке наподобие метательного снаряда. Снова окинула меня этим своим леденящим взглядом. Сомнений быть не могло — она меня почему-то невзлюбила. Наверное, потому, что я не Джордж М. Коуэн. По-моему, это уж чересчур.
— Однако какая приятная неожиданность! Не правда ли? — сказал я, нарушив гробовое молчание, длившееся никак не менее пяти минут, в надежде завязать хоть какой-то разговор.
— Неожиданность?!
— Ну да. Ваш приезд в Нью-Йорк, знаете ли, ну и все такое.
Мисс Рокметеллер подняла брови и сквозь очки кинула на меня цепкий взгляд.
— Что тут неожиданного? Разве я не могу навестить единственного племянника? — сказала она.
— Ну конечно! Конечно! Непременно! Я хотел сказать…
Тут в гостиной возник Дживс с чаем. Я пришел в неописуемый восторг. Когда не знаешь, что сказать, самое лучшее — занять себя каким-нибудь делом. Я принялся суетиться вокруг чайника и почувствовал себя почти счастливым.
— Чай, чай, чай! Вот и чай! Вот он, чай! — приговаривал я. Вообще-то я собирался сказать совсем не то. И держаться намерен был гораздо более сухо и официально, ну и все такое. Тем не менее дело пошло на лад. Я налил ей чаю. Она чуть-чуть отхлебнула и, передернувшись, поставила чашку.
— Молодой человек, неужели вы вообразили, что я буду пить это пойло? — осведомилась она ледяным тоном.
— О да! Встряхивает, знаете ли, просто классно.
— Что значит «классно встряхивать»?
— Это значит, что человек взбодряется и ловит кайф, ну, то есть кайфует.
— Не поняла ни слова из того, что вы тут наговорили. Послушайте, вы англичанин?
Я постарался рассеять ее сомнения. В ответ — ни слова. Уж лучше бы она тараторила без умолку, чем так молчать. В общем, я твердо уяснил, что англичане ей не по душе. И возникни у нее крайняя нужда общаться с англичанином, я последний, кого она выбрала бы для этой цели.
Итак, наша беседа снова иссякла. Но я не оставлял усилий, хотя с каждой минутой убеждался, как трудно поддерживать непринужденный светский разговор, особенно если ваш партнер цедит слова в час по чайной ложке.
— Удобно ли вы устроились в гостинице? — вежливо осведомился я.
— В какой гостинице?
— Ну в той, где вы остановились.
— Не собираюсь останавливаться в гостинице.
— Значит, у друзей?.. Да?
— Естественно, я поселюсь здесь, у племянника.
Я остолбенел, до меня сначала даже не дошло, о чем она говорит.
— Как! Здесь?! — с трудом выдавил я.
— Разумеется. А где же еще?
Меня точно волной окатило — я живо представил себе весь ужас моего положения. Я не знал, как поступить. Сказать, что квартира принадлежит мне, значит с головой выдать Рокки. Ведь тетка начнет расспрашивать, где он живет, и бедолага пропал на корню. Я еще не успел оправиться от потрясения, а она говорит:
— Будьте столь любезны, скажите слуге моего племянника, чтобы он приготовил мне комнату. Я хочу прилечь.
— Слуге вашего племянника?
— Ну да, тому, которого вы называете Дживсом. Раз Рокметеллер отправился на автомобильную прогулку, вам нет нужды его ждать. Уверена, что, когда он вернется, ему захочется побыть со мной без посторонних.
Нет, это выше моих сил! Не помню, как выбрался из гостиной и оказался в прибежище Дживса.
— Дживс! — еле выговорил я.
— Сэр?
— Дживс, приготовьте для меня бренди с содовой. Силы мои на исходе.
— Слушаю, сэр.
— Дживс, чем дальше, тем хуже.
— Сэр?
— Она считает, что вы слуга мистера Тодда. Что и квартира и все вообще тоже принадлежит ему. Вам ничего не остается, как поддерживать ее в этом убеждении. Мы должны молчать, иначе она обо всем догадается. А я не хочу подводить мистера Тодда. Кстати, Дживс, она желает, чтобы вы приготовили ей постель.
Дживс был оскорблен в лучших чувствах.
— Едва ли это уместно, сэр…
— Знаю… знаю. Однако прошу вас сделать это из личного расположения ко мне. Если уж на то пошло, едва ли уместно уезжать из собственной квартиры в гостиницу. Что?
— Вы хотите переехать в гостиницу, сэр? А как же ваш гардероб? Что вы будете надевать?
— Господи Боже мой! Я об этом не подумал. Вы могли бы тайком от мисс Рокметеллер сложить кое-что из одежды в чемодан и привезти его мне в «Святую Аурелию»?
— Приложу все усилия, сэр.
— Ладно. Ну вот, кажется, и все. Когда мистер Тодд появится, скажите ему, где я нахожусь.
— Слушаю, сэр.
Я огляделся. Настала минута прощания. Мне сделалось грустно. Вспомнилась одна душещипательная история — там какого-то бедолагу выгоняют из уютного дома на улицу, на холод и снег.
— Прощайте, Дживс, — сказал я.
— Прощайте, сэр.
И я поплелся прочь.
А знаете, пожалуй, я склонен согласиться с разными там поэтами и философами, которые полагают, что если с человеком стряслась беда, он должен ужасно этому радоваться. Вообще, знаете ли, много всякого понаписано об очищении через страдание. Будто оно делает человека более терпимым и участливым. Ты начинаешь лучше понимать других людей с их горестями, если нечто подобное испытал на собственной шкуре.
Я стоял в своей унылой гостиничной спальне и тщился сам себе повязать белый галстук, как вдруг меня пронзила мысль о том, как много, должно быть, в мире несчастных, о которых некому позаботиться, потому что у них нет камердинера. Я всегда смотрел на Дживса как на нечто само собой разумеющееся. Но, ей-богу, если вдуматься хорошенько, сколько же молодых людей вынуждены сами гладить себе брюки, и никто не принесет им утреннего чаю, ну и все такое. Весьма глубокое суждение, знаете ли. В том смысле, что теперь я понимаю, на какие ужасные лишения обрекает людей бедность.
С горем пополам я оделся. Дживс, упаковывая чемодан, не забыл ни одной мелочи. Предусмотрел все до последней запонки. Тут уж меня, кажется, совсем развезло. Так невыносимо грустно сделалось. Помнится, кто-то здорово про это написал: вот, мол, прощальный привет от того, кого уже нет с нами.
Пообедал я где придется, потом смотрел какое-то представление. Ничто меня не радовало. Идти ужинать не хотелось, и я завалился спать. Не помню, чтобы когда-нибудь мне было так худо. Однажды поймал себя на том, что тихонько брожу по комнате, точно в доме покойник. Если бы было с кем словом перемолвиться, то я, наверное, говорил бы шепотом. И в самом деле, когда зазвонил телефон, я ответил глухим, замогильным голосом. На том конце провода решили, должно быть, что ошиблись номером. Рокки — а это оказался он — раз пять прокричал в трубку: «Алло, алло!» Бедный малый был явно не в себе.
— Берти! Это ты? О Господи, Берти, я пропал!
— Откуда ты говоришь?
— Из «Пирушки». Уже час, как заявились сюда, боюсь, всю ночь здесь проторчим. Тетушке Изабель я сказал, что пойду позвоню приятелю, приглашу его сюда. Она как приклеилась к стулу, так и сидит кайфует, на лице телячий восторг, вот это, мол, жизнь! Прямо сама не своя от счастья, а я вот-вот свихнусь.
— Старина, давай-ка выкладывай все по порядку, — говорю я.
— И выкладывать нечего. Смоюсь отсюда потихоньку, и прямо к реке, головой в воду, и конец. Берти, неужели ты каждый вечер терпишь такую пытку, да еще и радуешься? Уму непостижимо! Я прикрылся меню, хотел было вздремнуть минутку, но какое тут! Откуда ни возьмись целое стадо девиц с воздушными шарами. Вопят, руками машут. И еще два оркестра гремят, стараются друг дружку заглушить. Я разбит и телом и душой! Как хорошо, покойно мне было дома — валялся, покуривал трубку, а тут твоя телеграмма. Пришлось одеваться и целых две мили мчаться как угорелому к поезду. Чуть инфаркт не хватил. А потом ломал себе голову, придумывал, что наплести тетушке. В довершение всего вынужден был втиснуться в этот твой проклятый фрак.
Из моей груди вырвался стон отчаяния. Меня как обухом по голове хватило — Рокки распоряжается моим гардеробом!
