Михаил Булгаков - Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных
Шервинский. Я лгу? Нет… У рояля. Я пел «Бога всесильного», и мы были одни. И даже скажу когда — восьмого ноября. Мы одни, и ты меня поцеловала в губы.
Елена. Я тебя поцеловала за голос. Понял? За голос. Матерински поцеловала. Потому что голос у тебя замечательный. И больше ничего.
Шервинский. Ничего?
Елена. Это мученье, честное слово. Нашел время, когда объясняться. Дым коромыслом. Посуда грязная… Эти пьяные… Муж куда-то уехал… Кругом свет…
Шервинский. Свет мы уберем. (Тушит верхний свет.) Так хорошо? Слушай, Лена, я тебя очень люблю. Я ведь тебя все равно не выпущу. Ты будешь моей женой.
Елена. Пристал, как змея. Как змея.
Шервинский. Какая же я змея? Лена, ты посмотри на меня.
Елена. Пользуется каждым случаем и смущает меня и соблазняет. Ничего ты не добьешься. Ничего. Едкой бы он ни был, не стану я ломать свою жизнь. Может быть, ты еще хуже окажешься. Все вы на один лад и покрой. Оставь меня в покое.
Шервинский. Лена, до чего ты хороша.
Елена. Уйди. Я пьяна. Это ты сам меня напоил нарочно. Ты известный негодяй.
Часы бьют три, играют менуэт.
Вся жизнь наша рушится. Все кругом пропадает, валится.
Шервинский. Елена, ты не бойся. Я тебя не покину в такую минуту. Я возле тебя буду, Лена.
Елена. Выпусти меня. Я боюсь бросить тень на фамилию Тальберг.
Шервинский. Лена, ты брось его совсем и выходи за меня, Лена!
Целуются.
Разведешься?
Елена. Ах, пропади все пропадом!
Целуются
Николка (появился в дверях, совершенно подавлен). Ээ…
Елена. Ну что, пришел он в себя? Слава Богу. Я пойду на него погляжу. Пусть он там и спит, а Алеше здесь постелим. Пора спать. (Уходит.)
Шервинский. Ты чего рот раскрыл? Хочешь, может быть, мне что-нибудь сказать?
Николка (заикнувшись). Который час?
Занавес
Конец первого акта
АКТ ВТОРОЙ
У Турбиных. Ночь. Близко к рассвету. Алексей спит на тахте.
Алексей (говорит во сне). Кто там? Кто. Кто. Кто. (Пауза.) Да кто же здесь, Боже мой? (Просыпается, поднимается, берет со стула револьвер, целится в портьеру.) Фу ты, черт, халат. (Засыпает, бормочет.) Чертова водка.
Сцену затягивает туман. Халат на стене внезапно раскрывается, из него выходит Кошмар. Лицом сморщен, лыс, в визитке семидесятых годов, в клетчатых рейтузах, в сапогах с желтыми отворотами.
Кошмар. Голым профилем на ежа не сядешь. Святая Русь страна деревянная, нищая и опасная, а русскому человеку честь — одно только лишнее бремя. (Поет.)
Здравствуйте, дачники,
Здравствуйте, дачницы,
Съемки у нас опять начались…
Сцена наполняется гитарным звоном.
Я бы этого вашего гетмана повесил бы, честное слово. (Вскакивает на грудь Алексею, душит его.)
Алексей (во сне). Пусти.
Кошмар. Я к вам, Алексей Васильевич, с поклоном от Федора Михайловича Достоевского. Я бы его, ха, ха… повесил бы… Игривы Брейтмана остроты, а где же сенегальцев роты. Скажу вам по секрету, уважаемый Алексей Васильевич, не будет никаких сенегальцев, они, кстати, и сингалезы. Впрочем, правильнее говорить не сингалезы, а гансилезы. А союзники — сволочь.
Алексей. Отойди. Гансилезы — это вздор. Такого слова нет. И тебя нет. Я вижу тебя во сне. И сейчас же проснусь. Проснусь. Проснусь, проснусь.
Кошмар. Ошибаетесь, доктор. Я не сон, а самая подлинная действительность. Да и кто может сказать, что такое сон? Кто? Кто?
Алексей (во сне). Кто? Кто? Кто?
Кошмар. Вот то-то. А чтобы доказать вам, что я не сон, я вам скажу, милейший доктор, я превосходно знаю, что с вами будет.
Алексей. Что? Что? Что?
Кошмар. Очень нехорошие вещи. (Кричит глухо.) Доктор, не размышляйте, снимите погоны.
Алексей. Уйди, мне тяжело… Ты Кошмар. Самое страшное — твои сапоги с отворотом. Брр… Гадость. Таких отворотов никогда не бывает наяву.
Кошмар. Как так не бывает? Очень даже бывает, если, например, кожи нет в Житомире?
Алексей. Что ты мучаешь мой мозг. Я ничего не понимаю — в каком Житомире. Уйди. Ты — миф. Ты — харя, такая же, как та, что Николка нарисовал на печке. Сгинь.
Кошмар. Вот как? Стало быть, ее нет на самом деле? А гляньте-ка, доктор.
Рисунок на камине превращается в живую голову полковника Болботуна.
Алексей. Петлюровец. Капитан Мышлаевский, сюда!
Болботун угасает.
Вздор. Миф. Ты дразнишь меня. Пугаешь. Я прекрасно сознаю, что я сплю и у меня расстроены нервы. Вон, а то я буду в тебя стрелять. Это все миф, миф.
Кошмар. Ах, все-таки миф? Ну, я вам сейчас покажу, какой это миф. (Свистит пронзительно.)
Стены турбинской квартиры исчезают Из-под полу выходит какая-то бочка, ларь и стол. И выступает из мрака пустое помещение с выбитыми стеклами, надпись «Штаб I-й кiнной дивiзiи». Керосиновый фонарь у входа. Фонарь со свечой на столе. В стороне полевой телефон, возле него на скамейке гайдамак-телефонист. Кошмар проваливается. Исчезает Алексей. На сцене полковник Болботун — страшен, изрыт оспой, в шинели, в папахе с красным хвостом, так же, как и телефонист. За окнами изредка стук лошадиных копыт, громыхание двуколок и изредка тихо наигрывает гармоника знакомый мотив. Внезапно за сценою свист, удары. Голос за окном кричит отчаянно: «Що вы, панове, за що, за що?» Визг. Голос сотника Галаньбы: «Я тебе, жидовская морда, я тебе!» Визг. Выстрел.
Телефонист (в телефон). Це я, Франько, зновь включився в цепь. В цепь, кажу. Слухаете? Слухаете? Це штаб кинной дивизии.
Телефон поет сигналы. Шум за сценою. Гайдамаки в черных хвостах вводят дезертира-сечевика. Лицо у него окровавленное.
Болботун. Що такое?
Гайдамак. Дезертира поймалы, пан полковник.
Болботун. Якого полку?
Молчание.
Якого полку, я тебе спрашиваю?
Молчание.
Телефонист. Та це ж я. Я из штабу, Франько, включився в цепь!
Болботун. Що ж ты, Бога душу твою мать! А? Що ж ты? В то время як всякий честный козак вийшов на защиту Украинськой республики вид билогвардейцев та жидив коммунистов, в то время як всякий хлибороб встал в ряды украинской армии, ты ховаешься в кусты? Ты знаешь, що роблють з нашими хлиборобами гетманские офицеры, а там в Москве комиссары? Живых в землю зарывают. Чув? Так я ж тебе самого закопаю в могилу. Самого. Сотник Галаньба!
Голоса за окном: «Сотника требуют к полковнику». Суета.
Деж вы его взялы?
Гайдамак. По за штабелями, сукин сын, бежав, ховався.
Болботун. Ах ты зараза, зараза!
Входит Галаньба, холоден, черен, с черным шлыком.
Допросить, пан сотник, дезертира.
Галаньба с холодным лицом. Берег со стола шомпол, бьет дезертира по лицу. Тот молчит.
Галаньба. Якого полку? (Молчание, удар.)
Дезертир (плача). Я не дезертир. Змилуйтесь, пан сотник. Я до лазарету пробырался. У мене ноги поморожены зовсим.
Телефонист (в телефон). Деж диспозиция? Прохаю ласково. Командир кинной дивизии прохае диспозицию. Вы слухаете?
Галаньба. Ноги поморожены? А чему ж це ты не взяв посвидченя вид штабу своего полка? А? Якого полку? (Замахивается.)
Слышно, как лошади идут по бревенчатому мосту.
Дезертир. Второго сечевого.
Галаньба. Знаем вас, сечевиков. Вси зрадники. Изменники. Большевики. Скидай сапоги, скидай. И если ты не поморозив ноги, а брешешь, то я тебе тут же расстреляю. Хлопцы, фонарь!
