Кнут Гамсун - Новые силы
Фру Ганка остановилась у ворот, видимо поджидая мужа. Она крикнула ему, смеясь, чтобы он поторопился немного, — она сейчас замёрзнет. И, шутливо грозя пальцем, спросила:
— Какие спекуляции вы надумали, господа великие коммерсанты? Какова сейчас цена на пшеницу за границей, и насколько вы взвинтите её у нас дома? Да поможет вам Господь в день Страшного Суда!
Тидеман подхватил тем же тоном:
— Но куда же она девала журналиста? Ага, она не желала никаких провожатых, даже собственного мужа. Она изволила находиться в таком настроении. Это-то ничего. Но вот как-то она ответит за то, что бросила бедного Грегерсена одного на улице, совершенно пьяного? Ведь это же бессердечно...
Неделю спустя Оле Генриксен возвратился из Торахуса. Ойен ещё остался на некоторое время там, а Оле привёз с собой в город молодую девушку, свою невесту, Агату Люнум.
Вместе с ними приехал и ещё один человек, личность не совсем обыкновенная.
Всходы
I
Пятого апреля Оле вернулся из Торахуса. Он сейчас же ввёл свою невесту в кружок, представил её всем своим друзьям и целые дни не расставался с нею. Впрочем, Иргенсу и адвокату Гранде он ещё не успел её представить, так как ещё не виделся с ними.
Она была молоденькая блондинка с высоким бюстом и держалась очень прямо. Светлые волосы и склонность к частому смеху придавали ей отчасти детское выражение. Когда она смеялась, на левой щеке у неё делалась ямочка, только на одной левой щеке, на правой не было, — и от этой ямочки она казалась какой-то особенной, своеобразной. Разве не странно, что одна сторона лица так разнилась от другой? Роста она была среднего.
Она была вне себя от восторга от всего, что видела и слышала в городе, так что целые дни не помнила себя от радости. В кружке тоже были совсем очарованы ею и оказывали ей всякие любезности. Фру Ганка просто обняла её и расцеловала.
Она побывала с Оле в складе, заглянула во все странные ящики и мешки в лавке, попробовала старые, крепкие вина в подвале и, шутя, перелистовала толстые бухгалтерские книги в конторе. Но особенно ей нравилось быть внизу, в складе, за узенькой перегородкой в конторе, где было так прохладно и так своеобразно пахло южными товарами. Из окна она видела гавань, пристани, суда, привозившие и увозившие товары и гудевшие так громко, что весь воздух содрогался. Прямо против склада стояла маленькая яхта с позолоченной мачтой. Это была её яхта, она, действительно, принадлежала ей на самых законных основаниях. Оле ей подарил её и сходил даже в судостроительное общество, чтобы подать заявление о том, что яхта переименована и называется теперь «Агата». У неё были уже и все бумаги.
А в контору приносят одну доску за другой, мелом написанные счета растут с каждым днём, они целиком заполняют рубрики, суммы всё нарастают. Наступил весенний сезон, самая горячая пора, как раз перед летом торговля оживает и со страстной стремительностью потрясает весь мир.
В то время как Оле записывает и считает, Агата тоже занимается чем-нибудь по другую сторону конторки. Часто она не может понять, как это Оле справляется со всеми этими счетами, не путая сумм, она сама пробовала разбираться в них, но ничего у неё не вышло. Единственно, что можно ей поручить, это списывать бесчисленные заказы в книги, и она делает это медленно и осторожно...
Оле взглядывает на неё и вдруг говорит:
— Господи Боже мой, какие у тебя маленькие руки, Агата! Ха-ха-ха, да ведь это всё равно, что ничего! Не понимаю, как это ты управляешься ими.
Этого достаточно. Агата бросает перо и бежит кругом, на другую сторону конторки. И они радуются и шалят до тех пор, пока не принесут следующую доску.
— Моя милая жёнка, — говорит он, улыбаясь, и смотрит ей в лицо, — милая моя жёнка!
Время идёт. Наконец работа окончена, счета подведены, и Оле говорит, захлопывая книги:
— Ну, теперь мне надо отправить телеграмму. Ты пойдёшь со мной?
— Да, милый, если хочешь, — отвечает она. И, подпрыгнув от радости, бежит за ним.
Дорогой Оле вспоминает, что ещё не представил свою невесту Иргенсу. «Она должна непременно видеть этого Иргенса, — говорит Оле, — он большая величина, один из величайших талантов. Это общее мнение». Они могут зайти на минутку в «Гранд», может быть, он как раз там.
Они зашли в «Гранд», прошли мимо разных столиков, где люди сидели, пили и курили, и нашли Иргенса за одним из столов в глубине залы. С ним были Мильде и Норем.
— Ага, вот вы куда забрались! — весело крикнул Оле.
Иргенс подал ему левую руку и не встал. Он прищурил глаза и покосился на Агату.
— Агата, ну, вот, это писатель Иргенс, — представил их Оле Генриксен, гордясь своим коротким знакомством с писателем. — Моя невеста, фрёкен Люнум.
Тогда Иргенс встаёт и низко кланяется. Он ещё раз взглядывает на Агату и смотрит на неё даже довольно долго. Она тоже стояла и смотрела на него, как бы удивляясь, что писатель Иргенс оказался таким. Больше двух лет тому назад она прочла его книгу, ту самую знаменитую лирическую драму. Она представляла себе автора более пожилым человеком.
— Поздравляю! — сказал наконец Иргенс и пожал Оле руку.
Все сели за стол. Всем подали по кружке пива, и начался разговор. Настроение за маленьким столиком воцарилось дружное, даже Иргенс стал общительнее и много говорил. Он обращался через стол к Агате, спрашивал её, бывала ли она в городе раньше, была ли в театре, в Тиволи, на выставке картин, читала ли ту или эту книгу.
— Вам непременно нужно осмотреть выставку картин, фрёкен. Если вам не с кем пойти, то я с удовольствием покажу вам её...
Они проговорили так, пожалуй, минут с десять, через стол. Агата быстро отвечала на всё и часто смеялась, изредка она совсем забывалась и, наклонив голову набок, спрашивала о чём-нибудь, чего не знала. Она смотрела прямо на него, и в глазах её не замечалось и следа смущения.
Но вот Оле постучал кельнеру14, ему надо идти отправить телеграмму. Агата тоже встала.
Мильде сказал:
— Но вам, фрёкен, ведь не зачем идти? Ты можешь вернуться сюда, когда отправишь телеграмму, Оле Генриксен?
— Нет, я тоже пойду, — ответила Агата.
— Нет, если ты хочешь остаться, я с удовольствием зайду за тобой оттуда, — предложил Оле, берясь за шляпу.
Она взглянула на него и спросила почти шёпотом:
— Разве мне нельзя пойти с тобой?
— Что ты, разумеется, можно!
Оле расплатился.
— Ах, — сказал Мильде, — будь милый, заплати и за нас, Оле. Мы нынче все что-то обедняли.
При этом он улыбнулся и посмотрел на Агату. Оле заплатил вторично, простился и вышел, ведя Агату под руку.
Все трое посмотрели ей вслед.
— Вот так чёрт! — пробормотал Иргенс с искренним восхищением. — Обратили вы внимание на эту девушку?
— Ну, ещё бы мы не обратили! Можете ли вы понять, каким образом этот пентюх Оле заполучил такую прелесть?
Мильде согласился с актёром, что это совершенно непонятно. Господи Боже, о чём только она думает!
— Тише, не говорите так громко, они остановились у двери, — сказал Иргенс.
В дверях они столкнулись с адвокатом. Последовало то же представление, пришлось немного поговорить, они сели в шляпах и перчатках, готовые подняться в любую минуту. Наконец они ушли.
В эту минуту от одного из последних столиков поднялся человек и пошёл по направлению к двери. На вид ему могло быть лет около сорока; у него была борода с проседью и тёмные глаза. Платье его было несколько поношенное. Он был лыс.
Он подошёл прямо к адвокату, поклонился и сказал:
— Вы ничего не будете иметь против, если я подсяду к вам? Я видел, что господин Генриксен разговаривал с вами, значит, вы с ним знакомы. Я же, со своей стороны, знаком с фрёкен Люнум, которую он вам представил. Я домашний учитель её семьи, моя фамилия Кольдевин.
Было что-то в этом незнакомце, что возбудило любопытство в маленьком, изящном адвокате Гранде. Он сейчас же подвинулся, чтобы дать ему место, и даже предложил сигару. Кельнер нёс стакан за незнакомцем.
— Я бываю здесь в городе только изредка, с большими промежутками, — начал Кольдевин. — Я живу всё время в деревне и за последние десять лет совсем не выезжал за границу, если не считать поездки в Копенгаген во время выставки. И вот теперь я попал наконец сюда, хожу целые дни и всё рассматриваю. Я вижу здесь разные перемены, большие и маленькие. Город всё растёт и растёт. Мне доставляет большое удовольствие гулять в гавани и смотреть на всё это движение.
Он говорил глухим голосом, скромно и тихо, хотя глаза его временами поблёскивали.
Адвокат слушал и отвечал: «ага» и «да».
— Да, конечно, нужно признать, город становится совсем порядочным, теперь вот проведут электрический трамвай, много улиц будет вымощено асфальтом, последняя народная перепись свидетельствует об огромном приросте населения... А постоянно жить в деревне всё-таки, наверно, довольно скучно? Неужели нет? Ну, а зимой? Кругом снег, мрак?
