Иван Панаев - Прекрасный человек
Выходя, Владимир Матвеич увидел из каких-то боковых дверей высунувшуюся фигуру инженерного офицера, пускавшего изо рта тучу дыма.
- Куда вы, господа? - закричал он басом, - бежать!.. Владимир Матвеич схватил свою шубу и выбежал на улицу, не оглядываясь. Ростовщик насилу догнал его.
- Не угодно ли садиться? - вот сани, - сказал он улыбаясь, - старушка-то эта добрая, только, признаюсь, я не охотник бывать у нее. Ведь вы в Садовой изволите жить? Нам по дороге, кажется. Я ваш сосед. Прошу о продолжении знакомства.
Мысли Владимира Матвеича начали немного проясняться: он облегчил себя вздохом.
- Покорно вас благодарю, - отвечал он, - милости прошу ко мне, я очень рад…
Рысак ростовщика быстро домчал Владимира Матвеича до дома.
- До приятного свидания, - проговорил ростовщик.
- Покорно вас благодарю; прощайте…
Старушка сделала такое сильное впечатление на Владимира Матвеича, что недели полторы после этого вечера ему все мерещилась она и ее шевелящаяся бородка.
Изредка также сильно смущала его мысль о черноглазой Катерине Яковлевне.
Глава VI, из которой, между прочим, можно усмотреть, что у благонадежных чиновников служба никогда не выходит из головы и сердца и что самые неожиданные обстоятельства покровительствуют прекрасным людям.
Дня через два после этого замечательного для Владимира Матвеича вечера отец его пришел из департамента в особенно приятном расположении духа. Он все ходил по зале, загнув руки назад и моргая глазами. Когда же Настасья Львовна вошла в залу, он подошел к ней и с особенным выражением поцеловал ее руку.
- Поздравьте меня, душечка.
У Настасьи Львовны засверкали глаза.
- Что… денежное награждение?
- Нет, Настасья Львовна, дороже всякого денежного награждения, ей-богу, дороже… Сегодня я в присутствии разрюмился, как дурак! И столоначальник, и начальник отделения Володеньки, и даже сам директор такие рассыпали похвалы
Володе… Говорят: "прекраснейший молодой человек, старательный, ученый, такая сметка у него во всем"; а его превосходительство прибавил: "воспитание его делает вам честь; я назначил его старшим помощником столоначальника". Вот что,
Настасья Львовна!..
- Да я не понимаю, с чем же вас-то поздравлять?
- Как с чем? - да ведь, я думаю, я отец его; разве отцу не награда, когда хвалят его дитя? - разве у меня каменное сердце, Настасья Львовна?..
И Матвей Егорыч снова заходил по комнате. На глазах его дрожали слезы, а лицо сияло улыбкой.
- Бог с ними совсем, денежное награждение, - продолжал он. - Я становлюсь стар и слаб, а надо взять в расчет, что он заменит вам меня, когда я умру. Надо подумать о смертном часе!
- Слава богу! я рада за Вольдемара, - сказала Настасья Львовна. - А сколько он будет получать жалованья?
- Тысячу шестьсот рублей… Это для такого молодого человека чудесно; я в его лета…
Настасья Львовна пошла сообщить об этой радости сестрице, а Маша подошла к отцу поздороваться с ним.
- Здравствуй, Маша, - сказал Матвей Егорыч, гладя ее по голове, - здравствуй.
И ты у меня доброе дитя… Маша, поди сюда.
Матвей Егорыч отвел ее в угол комнаты и, озираясь во все стороны, с некоторою боязнью, но переполненный чувством, вынул из кармана бумажник и достал из него пятнадцать рублей.
- Маша, вот тебе… купи, друг мой, себе платочек или что тебе нужно… да не говори об этом матери… Возьми, Маша…
Маша поцеловала руку отца и сказала ему робким голосом.
- Я люблю вас, папенька, очень люблю.
- Хорошо, Маша, хорошо, я верю. Смотри же, чтоб мать не знала о моем подарке…
Скоро явился и Владимир Матвеич - виновник общей радости. Настасья Львовна обнимала его, а он попеременно целовал ручки то у нее, то у отца и говорил:
- Мой долг утешать вас.
Анна Львовна при его входе сказала:
- Же ву фелисит.
По случаю получения Владимиром Матвеичем места старшего помощника столоначальника Анна Львовна присоветовала сестре дать парадный званый вечер: ей смертельно хотелось потанцевать, и особенно с офицером, который был пропитан
"Жуковым". (Говорят, будто все пожилые девушки очень любят табачный запах.) Она также уверила Настасью Львовну, что ей необходимо сшить к этому вечеру новое платье и купить новый чепец, потому что все другие чепцы на ней уже видели. У
Настасьи Львовны не было денег; но она через свою торговку достала несколько сот рублей, под залог фермуара, у того самого ростовщика, с которым так нечаянно сошелся Владимир Матвеич.
Между тем герой наш познакомился с Рожковыми и был приглашен к ним по понедельникам на танцы.
Настасья Львовна, узнав о новом знакомстве сына, тотчас догадалась, что он неравнодушен к дочери почетного гражданина, и обрадовалась этой догадке. "Он женится, - подумала она, - и будет жить вместе с нами или мы переедем к нему, я буду управлять всем… буду ездить в карете четверней… заказывать все мадам
Сихлер… в свете будут говорить обо мне… я заплачу все долги свои…"
Розовая будущность открывалась пятидесятидвухлетнему воображению статской советницы, и очарованная мечтами, полная надежд, она ни в чем не отказывала ни себе, ни Анне Львовне.
В понедельник, раздушенный и распомаженный более обыкновенного, Владимир Матвеич отправился на извозчике в Болотную улицу, что близ Ямской. Дорогой он все думал о том, как хорошо иметь двадцать тысяч дохода и как можно различными оборотами к двадцати прибавить по крайней мере десять… Черные глаза соблазнительной
Катерины Яковлевны мелькнули перед ним в тумане, как две звездочки.
Приятно мечтая, он катился в санях незаметно, и уже извозчик его поворотил в
Болотную улицу, как вдруг мурашки пробежали по всему телу Владимира Матвеича; он схватил извозчика за руку в испуге и закричал страшным голосом:
- Стой!
Извозчик остановился.
- Назад, назад! - поворачивай… в Садовую! - продолжал кричать Владимир
Матвеич, совершенно расстроенный. - Пошел скорей, скорей!..
Но я должен объяснить причину такого внезапного испуга. Утром этого дня он сочинял и потом переписывал одну министерскую бумагу, в которой беспрестанно должно было повторяться: "вашим сиятельством", "вашего сиятельства", "вашему сиятельству". Владимиру Матвеичу вдруг, уже при самом повороте в Болотную улицу, показалось, что он вместо "сиятельства" везде написал - "превосходительство", и эта-то бумага, вероятно, не замеченная ни начальником отделения, ни директором, с такой страшной, неизвинительной ошибкой, отослана вместе с другими к министру для подписания!.. "Боже мой, - думал Владимир Матвеич, - моя репутация, моя трехгодовая репутация! И в то время, когда я получил место старшего помощника столоначальника мимо младшего! И что скажет министр?.." Сердце его стонало и разрывалось… Он воротился назад, в департамент, чтобы взглянуть на отпуск и на черновую бумагу, в которой было слишком много помарок и которую он поэтому, разодрав пополам, бросил в ящик, находящийся под столом… А у Рожковой теперь танцуют… и, может быть, в эту минуту кто-нибудь волочится за Любовью
Васильевной (так звали девицу Рожкову), и может быть…
Тут мысли Владимира Матвеича совершенно смешались… ему вдруг сделалось жарко, нестерпимо жарко, хотя в этот вечер было 12 градусов мороза.
Вбегая по лестнице департамента, он два раза споткнулся, туман застилал глаза ему. В дежурной комнате в одном углу храпел сторож, а в другом, у печки, канцелярский чиновник, присвистывая, читал "Три водевиля", изданные Песоцким.
Увидев Владимира Матвеича, внезапно явившегося в шубе, осыпанной инеем, дико озиравшегося кругом, канцелярский чиновник вскочил со стула и подбежал к нему с вопросом:
- Какими судьбами-с, Владимир Матвеич-с?
- Мне нужно здесь бумаги, - отвечал сухо Владимир Матвеич.
И начал будить сторожа:
- Брызгалов! Брызгалов!
- Чего изволите, ваше благородие?
Брызгалов вскочил, вытаращив глаза.
- Ты не выбрасывал бумаги из ящика, который под нашим столом?
- Никак нет, ваше благородие.
- Свечку!..
Владимир Матвеич с нетерпением бросился к ящику и принялся в нем шарить. Найдя разодранную черновую бумагу и сложив ее на столе, он быстро стал пробегать ее глазами… Краска постепенно возвращалась на его щеки, глаза его принимали постепенно выражение тихое, веселое… Он улыбнулся и, бросая бумагу опять в ящик, сказал вполголоса:
- С чего же мне это пришло в голову?.. Случаются же этакие странности!..
И Владимир Матвеич выбежал из департамента, вскочил в сани и закричал:
- Пошел, пошел туда же!
"Эх, досадно, что попусту ворочался, - думал он, - теперь, верно, все духи выдохлись из платья и от меня ничем не будет пахнуть. Да и на извозчика, черт знает для чего, проездил лишние".
Вечер у Рожкова он провел не совсем приятно, хотя и танцевал много. Любовь
Васильевна несколько раз смотрела на него томно, но она еще томнее смотрела на
