Марк Твен - Письма с Земли
Из прежних моих поучений вы могли вывести, что мужчина – дурак; теперь вам известно, что женщина – дьявольская дура.
Вот если бы вы, или еще кто-нибудь по-настоящему умный, занялись бы установлением честных и справедливых взаимоотношений между мужчиной и женщиной, вы дали бы одному мужчине двухпроцентную долю в одной женщине, а женщину снабдили бы гаремом. Не правда ли? Само собой разумеется. Так вот, представьте себе, что этот скот с оплывшей свечкой устроил все как раз наоборот. Соломон, один из любимцев бога, располагал совокупительным кабинетом, составленным из семисот жен и трехсот наложниц. Даже под угрозой смерти он не сумел бы удовлетворить как следует хотя бы двух из этих юных созданий, хотя бы ему в этом помогало еще пятнадцать экспертов. Следовательно, почти целой тысяче приходилось голодать из года в год. Представьте себе, каким жестокосердым должен быть человек, способный ежедневно созерцать подобные страдания и ничего не делать, чтобы смягчить их. А он с бессмысленной жестокостью еще усугубил эти муки, приставив к этим женщинам дюжих стражей, так что у бедняжек только слюнки текли при виде столь великолепно сложенных молодцов, которым нечем было утешить подсвечник ввиду того, что они были евнухами. Евнух – это мужчина, чья свеча погашена. Искусственным способом[7].
В дальнейшем я буду время от времени разбирать отдельные библейские статуты и показывать вам, что всякий раз они прямо нарушают какой-нибудь закон бога, после чего попадают в кодексы различных стран и закрепляют это нарушение. Но всему свое время, торопиться с этим незачем.
ПИСЬМО ДЕВЯТОЕ
Ковчег, продолжая свое плавание, носился по водам без компаса и без руля – игрушка ветров и бурных течений. И все время – дождь, дождь, дождь. Он лил, хлестал, затоплял. Никогда еще не бывало подобного дождя. Прежде иной раз выпадало до шестнадцати дюймов осадков в день. Но это было нечто неслыханное: сто двадцать дюймов в день – целых десять футов! И вот этот невероятный дождь шел сорок дней и сорок ночей, так что затопило все холмы высотой до четырехсот футов. Но тут небеса и даже ангелы совсем иссякли, и влаги больше взять было неоткуда.
Это был не слишком-то удачный Вселенский потоп, но, впрочем, он ничем не уступал другим многочисленным Вселенским потопам, которые засвидетельствованы в библиях всех народов.
В конце концов ковчег взмыл высоко в воздух и причалил к вершине горы Арарат – в семнадцати тысячах футов над уровнем долины. Его живой груз выбрался на волю и спустился с горы.
Ной насадил виноградник, и выпил вина, и совсем осовел.
Он был избран из всего земного населения потому, что лучше никого не нашлось. Ему предстояло положить начало новому человечеству на новой основе. Вот это и была новая основа. Предзнаменование оказалось скверным. Продолжать опыт значило подвергаться большому и совершенно напрасному риску. Настала минута поступить с этой публикой так же мудро, как и с их предшественниками, – утопить их. Каждый, кроме Творца, понял бы это. Но он не понял. То есть, может быть, не понял.
Утверждается, будто с начала времен он предвидел все, чему суждено было произойти в мире. Если это правда, значит, он предвидел, что Адам и Ева съедят яблоко; что их потомство будет из рук вон скверным и его придется утопить; что потомство Ноя в свою очередь окажется из рук вон скверным и что со временем ему самому придется покинуть свой престол на небесах, спуститься на землю и подвергнуться распятию, чтобы еще раз спасти это надоедливое человечество. Спасти целиком? Нет. Часть его? Да. Какую же часть? Сотни раз миллиард людей, составляющий одно поколение, будет, уступая место новому поколению, отправляться на вечную гибель – весь миллиард, за исключением примерно десяти тысяч избранников. Эти десять тысяч придется подбирать из ничтожной кучки христиан, но и в этой кучке шанс на спасение будет лишь у каждого сотого: только у тех католиков, которым повезет заручиться в смертный час священником, чтобы он прочистил наждачком их душу, да у двух-трех пресвитериан. Все остальные спасению не подлежат. Все остальные прокляты. Оптом по миллиону.
Неужели вы согласитесь, что он предвидел все это? Так утверждает церковь. А ведь тем самым она утверждает, что их бог в интеллектуальном отношении – Первый Нищий во вселенной, а в нравственном отношении стоит где-то на уровне царя Давида.
ПИСЬМО ДЕСЯТОЕ
И Ветхий и Новый заветы очень интересны – каждый по-своему. Из Ветхого мы узнаем, каким был бог этих людей до того, как он обрел истинную веру, а Новый показывает, каким он стал после этого. Ветхий завет рисует главным образом кровопролития и сладострастные сцены. Новый посвящен спасению душ. Спасению с помощью огня.
Когда бог в первый раз сошел на землю, он принес жизнь и смерть; когда он сошел вторично, он принес ад.
Жизнь была не слишком ценным даром – в отличие от смерти. Жизнь была бредовым сновидением, слагавшимся из радостей, испорченных горем, из удовольствий, отравленных болью, – кошмаром, где краткие и судорожные восторги, экстазы, блаженства, мимолетные минуты счастья перемежались бесконечными бедами, печалями, опасностями, ужасами, разочарованиями, горькими неудачами, всяческими унижениями и отчаянием; жизнь была страшнейшим проклятием, какое только могла придумать божественная изобретательность. Но смерть была ласковой, смерть была кроткой, смерть была доброй, смерть исцеляла израненный дух и разбитое сердце, дарила им покой и забвение, смерть была лучшим другом человека – когда жизнь становилась невыносимой, приходила смерть и освобождала его.
Однако со временем бог понял, что смерть – это ошибка; ошибка потому, что в смерти чего-то не хватало; не хватало потому, что, хотя она была великолепным орудием, чтобы причинять горе живым, сам умерший находил в могиле надежный приют, где его уже нельзя было больше терзать. Это бога не устраивало. Следовало найти способ мучить мертвых и за могилой.
Бог безуспешно ломал над этим голову в течение четырех тысяч лет, но, как только он сошел на землю и стал христианином, его озарило и он понял, что надо сделать. Он изобрел ад и широко оповестил об этом мир.
Тут мы сталкиваемся с одной очень любопытной деталью. Принято считать, что, пока бог пребывал на небесах, он был суров, упрям, мстителен, завистлив и жесток; но стоило ему сойти на землю и принять имя Иисуса Христа, как он стал совсем другим, то есть кротким, добрым, милосердным, всепрощающим – суровость и злоба исчезли и их заменила глубокая, исполненная жалости любовь к его бедным земным детям. А ведь именно как Иисус Христос он изобрел ад и объявил о нем миру.
Другими словами, став смиренным и кротким Спасителем, он оказался в тысячу миллиардов раз более жестоким, чем во времена Ветхого завета, – о, несравненно более свирепым, какими бы ужасными ни казались нам его прежние поступки.
Смиренный и кроткий? Со временем мы исследуем эти ходовые эпитеты при свете изобретенного им ада.
Однако, хотя пальма первенства в злобности должна быть присуждена Иисусу, изобретателю ада, он обладал поистине божественной жестокостью и бессердечием еще задолго до того, как стал христианином. Насколько можно судить, ему ни разу даже в голову не пришло, что в дурных поступках человека повинен он, бог, поскольку человек поступает лишь в согласии с натурой, которую он же ему навязал. Нет, он наказывал человека вместо того, чтобы наказать самого себя. И наказание, как правило, бывало гораздо строже, чем того заслуживал проступок. И очень часто наказывался не преступник, а кто-нибудь другой – старейшина, глава общины, например.
«И жил Израиль в Ситтиме, и начал народ блудодействовать с дочерями Моава…
И сказал Господь Моисею: возьми всех начальников народа и повесь их Господу перед солнцем, и отвратится от Израиля ярость гнева господня».[8]
Справедливо ли это, как по-вашему? Насколько можно судить, «начальники народа» в блудодействе не участвовали, а повесили все-таки их, а не «народ».
Если это было честно и справедливо тогда, это должно быть честно и справедливо и теперь, ибо церковь учит, что правосудие божие вечно и неизменно и что бог – источник всякой морали и мораль его вечна и неизменна. Отлично. Следовательно, мы должны верить, что, если народ Нью-Йорка начнет блудодействовать с дочерьми Нью-Джерси, будет только честно и справедливо воздвигнуть перед ратушей виселицу и вздернуть на ней мэра, шерифа, судей и архиепископа, хотя бы они даже не попробовали этого удовольствия. Мне лично это справедливым не кажется.
Однако, можете не сомневаться, ничего подобного не произошло бы. Люди этого не допустили бы. Они все-таки лучше своей библии. Ничего бы не случилось – просто, если бы скандал не удалось замять, кто-нибудь подал бы в суд, требуя возмещения убытков; и даже на Юге они не тронули бы тех, кто не блудодействовал, там взяли бы веревку и пошли бы искать соучастников, а не найдя их, линчевали бы какого-нибудь негра.
