Эмиль Золя - Собрание сочинений. Т.1.Из сборника «Сказки Нинон». Исповедь Клода. Завет умершей. Тереза Ракен
А Водяной цветок, ничего не видя и не слыша, скользила все дальше и дальше на лунном луче. Симплис с ужасом чувствовал, что она вот-вот исчезнет.
И задыхаясь, в безумном отчаянии, он все бежал и бежал вслед за нею.
VIIIОн слышал, как старые дубы гневно кричат ему вслед:
— Почему ты нам не сказал, что ты человек? Знай мы это, мы бы тебя остерегались, мы не стали бы учить тебя нашему языку и ты в своей человеческой слепоте не увидел бы нашу русалочку. Ты явился к нам как невинное создание, а теперь мы видим в тебе душу человека. Подумай, что ты делаешь? Ты давишь жучков, ты обрываешь листья и ломаешь ветви. Обуреваемый себялюбием, ты хочешь похитить нашу душу.
И боярышник крикнул:
— Остановись, сжалься, Симплис! Не будь подобен капризному ребенку, который, желая насладиться ароматом моих душистых цветов, срывает их, чтобы вскоре бросить.
А мох воскликнул:
— Стой, Симплис! Приляг на мой бархатистый, свежий ковер и сквозь ветки деревьев любуйся издали игрой Водяного цветка. Ты увидишь, как она плещется в ручье, как примеряет ожерелья из жемчужных брызг. Мы позволим тебе любоваться ею, и жизнь твоя, подобно нашей, будет протекать в созерцанье ее красоты.
И весь лес зашумел:
— Остановись, Симплис! Не целуй ее! Разве ты не знаешь, что она умрет от твоего поцелуя? Разве наш вестник, ветерок, не рассказал тебе об этом? Водяной цветок не земное создание, благоуханье этого цветка таит в себе смерть. Увы, бедняжка! Ее судьба ужасна! Вместе с поцелуем ты выпьешь ее душу. Сжалься над ней, Симплис!
IXНо тут Водяной цветок обернулась и увидела принца. Она с улыбкой знаком велела ему приблизиться и, обратившись к лесу, сказала:
— Вот пришел мой возлюбленный.
Прошло ровно три дня, три часа и три минуты с тех пор, как Симплис начал преследовать русалочку. В ушах его все еще звучали слова старых дубов. Он повернулся и хотел убежать, но Водяной цветок уже держала его за руки и, поднявшись на цыпочки, любовалась отражением своей улыбки в глазах юноши.
— Как долго ты медлил! Мое сердце чуяло, что ты в лесу. Я села на лунный луч и целых три дня, три часа и три минуты искала тебя повсюду.
Симплис молчал и слушал, затаив дыхание. Она же, усадив принца рядом с собой на берегу ручья, ласкала его взором, и он не мог отвести от нее глаз.
— Разве ты не узнаешь меня? — спросила она. — Я часто видела тебя во сне. Ты брал меня за руку, и мы с тобой шли куда-то, молчаливые и трепещущие. Разве ты не видел меня? Ты помнишь свои сны? Он хотел ответить, но она воскликнула: — Молчи! Я Водяной цветок, а ты мой возлюбленный. И мы должны умереть.
XВысокие деревья склонились, чтобы получше разглядеть юную чету. Они содрогались от скорби, и от дерева к дереву мчалась весть о том, что душа леса покидает их.
Умолкли все голоса. Великая жалость охватила обитателей леса, от могучих дубов до хрупкой былинки. Замерли в чаще гневные крики, ведь Симплис, возлюбленный Водяного цветка, стал теперь сыном старого леса.
А русалочка положила головку на плечо принцу. Склоняясь над ручьем, они улыбались друг другу. Или, поднимая время от времени взор, любовались золотистой пыльцой, трепещущей в лучах заходящего солнца. Их объятие становилось крепче и крепче, и они ждали лишь первой звезды, чтобы слиться навеки и улететь.
Они безмолвствовали, и души их, воспарившие в любовном экстазе, мало-помалу соединялись в едином дыхании.
И по мере того как день угасал, уста их все больше сближались.
Лес оцепенел в смертельной тоске. Огромные скалы, из расщелин которых вытекал ручей, простерли над озаренной последними лучами заходящего солнца четой широкий покров тени.
Вот вспыхнула вечерняя звезда; уста влюбленных сомкнулись в последнем поцелуе; тяжкое рыдание сотрясло могучие дубы.
Уста слились, и души отлетели.
XIПо лесу брели двое: умный человек и человек ученый. Умный глубокомысленно рассуждал о вреде лесной сырости и о том, какие бы превосходные получились пастбища, если бы повырубить эти нелепые деревья и засадить всю площадь люцерной.
А ученый мечтал о том, как бы прославиться, найдя еще неизвестное науке растение. Он обшаривал каждый уголок леса, но, как назло, ему попадались один пырей да крапива.
Дойдя до ручья, они увидели тело Симплиса. Принц спал мертвым сном и улыбался во сне. Ноги его омывали прохладные струи ручья, голова покоилась на прибрежной траве. К навеки сомкнувшимся устам он прижимал (необычайно нежный розовый с белым цветок, разливавший терпкий аромат.
— Несчастный безумец! — изрек умный человек. — Верно, хотел нарвать цветов и утонул.
А ученый не обратил никакого внимания на труп; завладев цветком и желая установить, к какому классу растений он принадлежит, этот человек обрывал один за другим его лепестки. Покончив с цветком, он воскликнул:
— Ценнейшая находка! В память об этом глупце я назову цветок Anthapheleia limnaia[7].
Ах, Нинетта, Нинетта! Мой идеал, мой Водяной цветок, этот варвар назвал Anthapheleia limnaia!
Перевод Г.Еременко
БАЛЬНАЯ КНИЖЕЧКА
Помнишь ли ты, Нинон, наши долгие прогулки по лесам? Осень уже докрыла багрянцем листву деревьев, золотившуюся в лучах заходящего солнца. Трава под ногами казалась светлее, чем в первые дни мая, а порыжевший мох давал ненадежный приют редким уже насекомым. Мы все дальше углублялись в чащу, полную печального шума, и нам чудились в нем порою глухие жалобы женщины, заметившей у себя на лбу первую морщину. Деревья, которых не мог обмануть этот бледный и тихий вечер, чувствовали приближение зимы в порывах посвежевшего ветра и, убаюканные им, грустно покачивались, оплакивая свой потемневший убор.
Мы долго блуждали по лесу, мало заботясь о том, куда заведут нас тропинки, и выбирая меж них самые тенистые и укромные. Наш звонкий смех пугал дроздов, свистевших в лесных зарослях, а порою зеленая ящерица, чью блаженную дремоту потревожил шум наших шагов, с громким шуршаньем скользила в кустах ежевики. Наша прогулка не имела определенной цели. К вечеру, после облачного дня, небо вдруг прояснилось, и мы просто вышли полюбоваться заходом солнца. Мы то бежали взапуски, догоняя друг друга, то шли медленно, рука об руку, рядом, и запах шалфея и тимьяна поднимался от наших следов. Я собирал для тебя последние цветы или рвал красные ягоды боярышника, которые тебе, как ребенку, хотелось достать. А ты, Нинон, украсив головку венком, бежала в это время к ближайшему источнику, чтобы напиться воды, а вернее, полюбоваться собою, моя кокетливая, ветреная девочка!
Вдруг в неясный гул леса ворвались отдаленные взрывы смеха; послышались звуки флейты и тамбурина, и ветер дюшес до нас приглушенный шум танца. Мы остановились, прислушиваясь, готовые увидеть таинственную пляску сильфов. Прячась за деревьями, мы тихонько продвигались на звук инструментов, и когда осторожно раздвинули последние ветви, вот какое зрелище предстало нашему взору.
Посередине поляны, на траве, окаймленной можжевельником и дикими фисташковыми деревьями, мерным шагом расхаживали взад и вперед человек десять крестьян и крестьянок. Женщины с непокрытой головой, в косынках, завязанных на груди, с увлечением подпрыгивали и смеялись — это их смех мы услышали в лесу; мужчины, чтоб легче было плясать, сбросили куртки и оставили их тут же на траве, рядом с поблескивавшими инструментами.
Эти славные люди обращали мало внимания на музыку. Худой, угловатый человек, прислонившись спиной к дубу, играл на флейте, издававшей жидкие звуки, по провансальскому обычаю ударяя левой рукой в тамбурин. Казалось, он с любовью следил за быстрым и резким темпом танца. Порою его взгляд падал на танцующих, и тогда он снисходительно пожимал плечами. Эти люди остановили его, когда он проходил мимо; признанный сельский музыкант, он не мог видеть без негодования, как эти деревенские жители нарушают законы прекрасного танца. Возмущенный прыжками и топотом во время кадрили, он покраснел от негодования, когда по окончании музыки крестьяне продолжали скакать еще добрых пять минут, нимало не смущаясь тем, что флейта и тамбурин умолкли.
Без сомнения, было бы восхитительно подсмотреть волшебные забавы лесных духов. Но эльфы исчезли бы при малейшем дуновении, и, устремившись к месту их пляски, мы едва обнаружили бы следы их бегства — несколько чуть примятых травинок. Они просто подразнили бы нас: заманив своим смехом, пригласив участвовать в играх, разбежались бы при нашем приближении, — только бы их и видели!
Нельзя танцевать с сильфами, Нинетта; но пляска крестьян более чем реальна и очень заманчива.
Мы быстро вышли из чащи. Наши шумные танцоры вовсе не собирались исчезать. Они даже не сразу заметили наше присутствие. Веселый танец возобновился. Флейтист, который уже собирался уходить, заметил блеснувшие монеты и опять взялся за свои инструменты; он снова начал дуть в флейту и бить в тамбурин, вздыхая о том, какому поношению подвергается искусство. Мне казалось, я узнаю медленный и неуловимый ритм вальса. Я уже обвил рукою твою талию, выжидая минуту, когда смогу увлечь тебя в своих объятиях, но ты вдруг выскользнула из моих рук и принялась смеяться и прыгать, совсем как одна из этих смуглых задорных крестьянок. Человеку с тамбурином, который встрепенулся, признав во мне настоящего танцора, оставалось только отвернуться и оплакивать упадок искусства.
