Тобайас Смоллет - Приключения Родрика Рэндома
Хотя у меня не было оснований оспаривать эту истину, тем не менее я был осведомлен о близких отношениях между ее хозяином и ею, и, воспользовавшись этим обстоятельством, я разъяснил ей, сколь глупо складывать ношу у моей двери, когда она может распорядиться с большей для себя выгодой, указав на мистера Крэба. Она вняла моему совету и на следующий день сообщила ему о достигнутом якобы успехе их совместных усилий. Он нисколько не обрадовался этому доказательству своей мощи, которое, как он предвидел, могло доставить ему много неприятностей; не то чтобы он страшился домашней передряги и упреков жены, во всем ему покорной, нет, но он знал, что это доставит его сопернику Пошну повод чернить его и подрывать его репутацию, потому что во мнении обитателей той части острова, где проживал он сам, ни один скандал нельзя было равнять со скандалом, вызванным развратным поведением.
Поэтому он принял решение, вполне его достойное, убедить служанку, что она не беременна, но только страдает хворью, нередкой у молодых женщин, которую он легко может излечить; с этой якобы целью он прописал ей такие лекарства, какие, по его мнению, неизбежно должны были вызвать выкидыш, но тут он потерпел неудачу: служанка, предупрежденная мною о его замысле и в то же время прекрасно понимавшая свое положение, наотрез отказалась следовать его предписаниям и пригрозила разгласить о своем состоянии, ежели он немедленно не обеспечит ее перед важным событием, ожидаемым ею в ближайшие месяцы. Я догадался о результате его размышлений, ибо он вскоре обратился ко мне с такими словами:
— Удивляюсь, как это такой молодой человек, как вы, не проявляет желания испытать фортуну в широком мире! Я был моложе вас, а уже жарился на берегу Гвинеи. Чорт подери! Что мешает вам воспользоваться войной, которую вот-вот мы объявим Испании? Вы легко могли бы поступить на военный корабль помощником морского врача, где у вас, конечно, была бы большая практика и немало шансов получить призовые деньги{13}.
Я ухватился за это предложение, о котором давно мечтал, и сказал, что с радостью последовал бы его совету, будь это в моей власти, но у меня нет никакой возможности воспользоваться благоприятным случаем, так как у меня нет ни единого друга, который одолжил бы мне немного денег, чтобы я купил все необходимое и оплатил путешествие в Лондон. Крэб сказал мне, что «необходимого» понадобится очень мало, а что до расходов на путешествие, то он готов ссудить мне денег не только для этой цели, но и для безбедного проживания в Лондоне, пока я не добуду приказ о назначении на борт какого-нибудь корабля. Я принес ему тысячу благодарностей за его любезную готовность (хотя я хорошо понимал его намерение возложить после моего отъезда на меня вину за рождение незаконного ребенка) и спустя две-три недели отправился в Лондон, располагая следующим имуществом: одним костюмом, полудюжиной гофрированных сорочек, таким же количеством простых, двумя парами шерстяных и двумя парами нитяных чулков, ящичком с инструментами, томиком Горация, лечебником Уайзмана{14} и десятью гинеями, за которые Крэб получил от меня долговую расписку из пяти процентов годовых, а также дал мне письмо к члену парламента от нашего города, которое, по его словам, должно было помочь мне уладить все мои дела.
Глава VIII
В этой стране нет такого способа передвижения, как пассажирский фургон, а мои средства не позволяли мне нанять верховую лошадь, и потому я решил присоединиться к возчикам, перевозящим товары вьюками на лошадях из города в город. Этот план я привел в исполнение в первый день ноября 1739 года, усевшись в седло между двумя корзинами, в одной из которых находился мешок с моими пожитками, но когда мы прибыли в Ньюкесл на Тайне, я был так утомлен длительным путешествием и так окоченел от холода, что положил закончить путь пешком, только бы не продолжать его столь тягостным образом.
Конюх на постоялом дворе, где мы остановились, узнав, что я направляюсь в Лондон, посоветовал мне плыть на угольщике, что будет и быстро, и дешево, и, во всяком случае, гораздо легче, чем итти пешком в гору по глухим дорогам в зимнее время, — переход, на который, по его мнению, у меня не хватит сил. Я уже склонялся последовать его совету, но зашел как-то побриться в цырюльню, где молодой человек, намыливая мне лицо, обратился вдруг ко мне с такими словами:
— Мне кажется, вы шотландец, сэр… Я не отрицал этого.
— Из какой части Шотландии? — продолжал он.
Едва успел я ответить, как он пришел в крайнее возбуждение и, не ограничиваясь одним подбородком и верхней губкой, намылил мне в великом волнении всю физиономию. Я был столь возмущен этим обилием мыла, что, вскочив, спросил его, какого чорта он со мной так обращается; он попросил прощения, объяснив, что радость при встрече с земляком привела его в замешательство, и с жаром спросил, как меня зовут. Когда же я объявил ему, что моя фамилия Рэндом, он воскликнул в восторге:
— Как? Рори Рзндом?
— Он самый, — ответил я, взирая на него с изумлением. -
— Да неужто вы забыли вашего старого школьного товарища Хью Стрэпа?
Сразу узнав его, я бросился ему в объятия и под наплывом чувств вернул ему половину мыльной пены, которую он с такой щедростью налепил на мое лицо; у нас был очень комический вид, и мы весьма развеселили его хозяина и подмастерьев, бывших свидетелями этой сцены. Когда мы покончили с поцелуями, я снова уселся бриться, но от этой неожиданной встречи у бедняги в такой мере расходились нервы, что он едва мог держать в руке бритву, хотя и ухитрился справиться со своим делом в три приема, порезав меня, однако, в трех местах. Видя такой непорядок, хозяин приказал другому подмастерью заменить его и по окончании сей операции разрешил Стрэпу провести остаток дня со мной.
Мы тотчас отправились на постоялый двор, где, потребовав пива, я выразил желание узнать о его приключениях, которые заключались в том, что после смерти своего прежнего хозяина, умершего до истечения срока его обучения, он примерно год назад приехал в Ньюкесл в надежде на поденную работу вместе с тремя знакомыми парнями, работавшими на угольщике; ему посчастливилось попасть к доброму хозяину, у которого он намерен остаться до весны, а весной отправиться в Лондон, где, он уверен, ему повезет. Когда я сообщил ему о моем положении и о планах, он не одобрил их ввиду опасности морского путешествия и коварности ветра в зимнюю пору да еще вдоль этого побережья, предполагая, что это может задержать меня на долгое время к великому ущербу для моего кармана. Но ежели я решусь двигаться дальше сушей, он готов сопутствовать мне и нести всю дорогу мои пожитки, случись же нам устать до конца путешествия, нетрудно было бы найти либо порожние повозки, либо лошадей, возвращающихся в Лондон, которыми мы могли бы воспользоваться за ничтожную плату. Я был чрезвычайно обрадован этим предложением, дружески обнял его и объявил, что мой кошелек в его распоряжении до последнего фартинга, но он дал мне понять, что накопил достаточно денег для своих нужд, а в Лондоне есть у него приятель, который не преминет ему помочь в столице пристроиться к делу и, может случиться, окажется полезным даже для меня.
Порешив на этом и уладив в тот же вечер наши дела, мы на рассвете пустились в путь, вооруженные крепкими дубинками (мой спутник был нагружен мешком с нашим добром), а деньги мы зашили в пояс штанов, оставив лишь немного серебра для дорожных расходов.
Весь день мы шли ровным шагом, но, не зная дороги, были застигнуты сумерками на большом расстоянии от постоялого двора, и нам пришлось сделать привал в маленьком дрянном трактире, который находился на отлете, в полумиле от большой дороги. Здесь мы нашли коробейника из наших краев и перед уютным камельком подкрепились копченой грудинкой, яйцами и стаканом доброго эля, дружелюбно беседуя с хозяином и его дочерью, цветущей, проворной девицей, весело с нами шутившей, чью благосклонность, как мне казалось, я начал завоевывать.
Часов в восемь нас всех троих, по нашему желанию, проводили в комнату с двумя кроватями; на одной из них расположились мы со Стрэпом, а другую занял коробейник, который предварительно долго импровизировал молитвы, обыскивал все углы комнаты и, наконец, укрепил дверь изнутри крепким железным болтом, всегда находившимся при нем для этой цели.
До полуночи я крепко спал, как вдруг почувствовал, что кровать подо мной непрерывно трясется; потревоженный этим необычным явлением, я толкнул моего соседа, который, к большому моему удивлению, был весь в поту и дрожал с головы до ног. Стрэп сказал мне тихо и заикаясь, что мы погибли, потому что в соседней комнате находится отчаянный разбойник с большой дороги, вооруженный пистолетами; попросив меня как можно меньше шуметь, он показал мне щелку в перегородке, и я увидел коренастого дюжего парня со зверской физиономией, сидевшего с нашей молодой хозяйкой за столом перед бутылкой эля и парой пистолетов. Я навострил уши и услышал, как он говорит страшным голосом:
