Синклер Льюис - Главная улица
Закусочная Билли. Толстые кружки без ручек на прилавке, покрытом мокрой клеенкой. Густой запах лука, чадный дух от подгоревшего свиного сала. В дверях молодой человек громко сосет зубочистку.
Склад скупщика молока и картошки. Кислый запах фермы.
Гараж Форда и гараж Бьюика, деловитые одноэтажные кирпичные постройки, одна против другой. Старые и новые автомобили на почерневших от масла бетонных полах. Рекламы шин. Гул испытываемого мотора. Бьющая по нервам трескотня выхлопов. Угрюмые молодые люди в комбинезонах цвета хаки. Эти гаражи — средоточие жизненной энергии и предприимчивости города.
Большой склад земледельческих орудий. Внушительная баррикада из зеленых и золотистых колес, валов и тряских сидений, принадлежащих машинам, о которых Кэрол ничего не знала: картофелесажалкам, туковым сеялкам, соломорезкам, дисковым боронам, многолемешным плугам.
Фуражная лавка с окнами, потемневшими от пыли отрубей. На крыше намалевана реклама патентованного лекарства.
Магазин художественных изделий миссис Мэри Эллен Уилкс и бесплатная библиотека общества «Христианской науки» открыты ежедневно. Как трогательна эта робкая тяга к прекрасному! Дощатая однокомнатная хибарка, лишь недавно грубо оштукатуренная. Наивно пышная витрина: вазы, снизу похожие на древесные стволы, но увенчанные позолоченными шарами; алюминиевая пепельница с надписью «Привет из Гофер-Прери»; номер журнала «Христианская наука»; диванная подушка с набивным рисунком, изображающим огромный бант, нацепленный на крохотный мак; на подушке лежат соответственно подобранные моточки шелка. В глубине лавки виднеются скверные фотокопии неизвестных и знаменитых картин, полки с граммофонными пластинками и катушками фотопленки, деревянные игрушки и посреди всего этого — озабоченная маленькая женщина, сидящая в мягкой качалке.
Парикмахерская и при ней бильярдная комната. Мужчина без пиджака, по-видимому, хозяин ее Дэл Снэфлин, бреет клиента с большим кадыком.
Портняжная мастерская Нэта Хикса в переулке, отходящем от Главной улицы. Одноэтажное строение. Модная картинка, на которой изображены люди-вешалки в жестких, словно стальных одеяниях. В другом переулке красная кирпичная католическая церковь с желтой полированной дверью.
Почта — просто задняя половина заплесневелой комнаты, очезидно, бывшей лавки, отделенная перегородкой из стекла и медн. Покатая конторка у грязной, истертой стены, покрытой там и сям официальными сообщениями и объявлениями о наборе на военную службу.
Желтое сырое кирпичное здание школы посреди засыпанного гарью двора.
Отделение государственного банка — штукатурка, скрывающая дерево.
Национальный фермерский банк. Мраморный ионический храм. Чистый, изысканный, пустынный. На медной доске надпись: «Председатель Эзра Стоубоди».
Десятки таких же магазинов и учреждений.
Позади и вперемежку с ними — жилые дома, то скромные коттеджи, то большие, удобные, скучно трезвые строения — символы зажиточности владельцев.
Во всем городе ни одного здания, кроме ионического банка, которое порадовало бы глаз Кэрол. И едва ли найдется десять домов, чей внешний вид говорил бы о том, что за полвека существования Гофер-Прери его жители наконец ощутили необходимость придать родному городу хоть немного более приятный облик.
Кэрол подавляли не только беспощадное, беззастенчивое уродство и грубая прямолинейность зданий, но также отсутствие общего плана, какой-то временный характер всего, тусклые, неприятные краски. На улице было тесно от фонарей и телеграфных столбов, бензоколонок, ящиков с товарами. Каждый строил с величайшим пренебрежением к остальным. Между большим новым кварталом двухэтажных кирпичных магазинов и гаражом Оверленда из огнеупорного кирпича был втиснут одноэтажный домишко — лавочка модистки. В белый храм фермерского банка упиралась сбоку огненно-желтая лавка бакалейщика. У одного складского здания карниз был из оцинкованного железа, весь в заплатах; крышу соседнего увенчивали кирпичные зубцы и пирамиды, приплюснутые сверху плитами из красного песчаника.
Спасаясь от Главной улицы, Кэрол бросилась домой.
Все это было бы еще ничего, повторяла она себе, если бы люди оказались симпатичными. Она запомнила молодого человека, который глазел по сторонам перед лавкой, держась немытой рукой за веревку от тента; пожилого мужчину, пялившего глаза на женщин с таким видом, будто он слишком давно и слишком прозаически женат; старого фермера, крепкого и здорового, но неопрятного, с лицом как залежавшаяся картофелина. Все трое были небриты уже по крайней мере три дня.
«Может, они тут, в прерии, не в состоянии возводить храмы, но уж бритву-то купить они могли бы!» — негодовала Кэрол.
И тут же одернула себя:
«Наверное, я не права. Ведь живут же здесь люди. Не может же все это быть так безобразно, КДК*««KclK оно есть! Конечно, я ошибаюсь. Но я не могу этого видеть, не могу с этим примириться».
Она пришла домой, слишком удрученная для истерики. Кенникот, ожидавший Кэрол, встретил ее восклицанием:
— Гуляла? Ну что, понравился город? Хороши газоны и деревья, а?
Кэрол овладела собой и с новой для нее самой солидностью сдержанно ответила:
— Очень интересный город.
IIIПоезд, привезший в Гофер-Прери Кэрол, привез также и мисс Би Серенсон.
Мисс Би была крепкая, загорелая смешливая девушка, которой надоела работа на ферме. Она стремилась к прелестям городской жизни и поэтому решила поехать в Гофер-Прери и наняться в прислуги. С довольным видом тащила она со станции свою картонку с вещами к двоюродной сестре Тине Малмквист, служившей «прислугой за все» в резиденции миссис Льюк Доусон.
— Вот как, и ты, стало быть, подалась в город! — сказала Тина.
— Ага. Хочу найти место, — сказала Би.
— Та-ак… А ухажер у тебя есть?
— Ага, Джим Джекобсон.
— Та-ак. Рада тебя видеть. Сколько ты хочешь в неделю?
— Шесть долларов.
— Ну, столько никто не даст. Погоди!.. Доктор Кенникот, говорят, женился на барышне из Сент-Пола. Она, может, и заплатит столько. Ну ладно. Пойди теперь погуляй.
— Ага, — сказала Би.
Так вот и вышло, что Кэрол Кенникот и Би Серенсон в одно и то же время осматривали Главную улицу.
Би никогда раньше не видела города больше, чем полустанок Скандия, где было шестьдесят семь жителей.
Идя по улице, Би рассуждала о том, как невероятно, что в одном месте сразу столько народу. Ну и ну! За год со всеми не перезнакомишься. И богачи какие! Ишь важный какой господин — новая розовая рубашка и бриллиант в галстуке! Это тебе не какая-нибудь вылинявшая синяя рабочая блуза. А дама какая красивая, и платье шикарное (вот, верно, трудно стирать такое!). А лавки-то!
Не три лавчонки, как в Скандии, а целых четыре квартала!
А вот еще какой магазин — длиной в четыре амбара. И чем в нем только не торгуют! Даже войти жутко, когда на тебя таращатся семь или восемь приказчиков. А костюмы-то на куклах — ну, точно на живых людях!
А вот лавка Эксела Эгге. Тут совсем как дома — все шведы да норвежцы, и в окошке на картоне шикарные пуговицы, прямо рубины!
Аптекарский магазин с сифонами для содовой воды. Всюду мрамор, мрамор! А на нем большущая лампа с преогромным колпаком. И весь он из цветных стеклышек! А краны-то, верно, серебряные. А за стойкой стеклянные полки, и на них видимо-невидимо всяких вин в бутылках. У нас о таких напитках никто и не слыхал. Вот бы кто-нибудь сводил меня сюда!
А эта высоченная гостиница — выше нового красного сарая Оскара Толлефсона! Три этажа, один на другом; надо во как задрать голову, чтобы увидеть крышу. А внутри какой-то приезжий. Богатый: верно, сто раз бывал в Чикаго!
Да, завидный народ, ничего не скажешь. Вон прошла дама, едва ли старше самой Би, в новом сером костюме и черных туфельках. Никак, она тоже осматривает город? Кто ее знает, о чем она думает! Би не прочь бы быть такой, вроде бы строгой. К такой никакой нахал не полезет. И нарядная же!
Лютеранская кирка. Тут в городе, верно, красивое богослужение, а по воскресеньям даже два раза!
А вот и кино!
Настоящий театр, и каждый вечер, написано, меняют картины. Вот здорово!
В Скандии тоже есть кино, но только раз в две недели, и от Серенсонов туда час езды: отец — такой скряга, все не покупает форда! А здесь каждый вечер можно нацепить шляпку да в три минуты очутиться в кино и смотреть на красавцев во фраках, а то и на самого Билла Харта.
А зачем столько лавок? Ну что это: вот лавка, где торгуют только табаком, а вот другая, и какая красивая, все картины, да вазы, и всякие диковинки! А впереди самая расчудесная ваза, ну просто древесный ствол!
Би остановилась на углу Главной улицы и Вашингтон-авеню. Грохот города начал пугать ее. На улице было пять автомобилей. Один, вон тот, большущий, верно, две тысячи стоит. А вот к поезду отъезжает автобус с пятью нарядными пассажирами. Какой-то человек расклеивает красные листы с красивыми стиральными машинами, а ювелир раскладывает браслетки, часики и всякую всячину на настоящем бархате.
