Артур Дойл - Сошел с дистанции
Обзор книги Артур Дойл - Сошел с дистанции
Артур Конан Дойл
СОШЕЛ С ДИСТАНЦИИ
К северу от Батсера протянулась застывшей волной холмистая гряда Гемпшир-Дауне. Милях в двух от нее в низине лежит городок Питерсфилд. Серые крыши и красные стены домов едва видны среди густой зелени деревьев. От гребня холмов местность понижается широкими дугообразными уступами, чем-то напоминая окаменевшее в доисторические времена зеленое море. Внизу в долине, как раз в том месте, где пологий склон плавно переходит в равнину, расположилась крупная ферма. В центре ее находится кирпичный дом квадратной формы, из трубы которого лениво струится серый дым. Владение принадлежит явно процветающему фермеру, о чем наглядно свидетельствуют два коровника, несколько стогов сена и обширные поля, желтые от наливающейся пшеницы.
На зелени склонов то тут, то там темнеют скопления кустов дрока, ветви которых пламенеют ярко-желтыми цветами. По левую сторону от фермы проходит широкий Портсмутский тракт, вдоль которого цепочкой тянутся от гребня высокие телеграфные столбы. За границей хозяйства открывается зияющий гигантский провал, резко выделяясь белым пятном на зеленом фоне. Это знаменитая меловая каменоломня. Из глубин провала доносятся отдаленные голоса людей и звяканье инструментов. В седловине меж двух зеленых холмов, возвышающихся над карьером, виднеется крохотный треугольник — окрашенный в свинцовые тона морской пейзаж с белой блесткой одинокого паруса.
По тракту спускаются в долину две женщины: пожилая полная матрона с красным лицом в грубом саржевом платье и накинутой на плечи темно-желтой пейслейской шали и совсем юная девушка, хорошенькая, с большими серыми глазами и приятным личиком, усеянным множеством веснушек, словно перепелиное яйцо. На ней аккуратная белая блузка с узким черным пояском и простая короткая юбка, придающие девушке утонченно-изящный вид, чего никак нельзя сказать о ее старшей спутнице. Впрочем, в глаза сразу бросается заметное сходство между ними, откуда легко прийти к выводу, что перед нами мать и дочь. Если у первой от тяжелого крестьянского труда давно огрубела кожа, покрылось морщинами лицо и расплылась фигура, то вторая являет собой наглядный пример благотворного влияния обучения в частном пансионе на свежий цвет лица и гибкость стана. Тем не менее, характерные особенности походки обеих женщин, изгиб плеч, одинаковые движения бедер при ходьбе — все указывает на кровное родство между ними.
— Матушка, мне кажется, я вижу отца на пятиакровом поле, — воскликнула девушка, указывая вниз, в направлении фермы.
Пожилая женщина прищурилась и приставила ладонь козырьком к глазам.
— А это еще что за тип рядом с ним? — спросила она.
— Билл, по-моему.
— Ах, да причем тут этот недоумок? Я спрашиваю, с кем он разговаривает?
— Никак не разберу, матушка. Он в соломенной шляпе. Адам Уилсон с карьера носит такую же.
— Ну, конечно! Как же я сразу не узнала Адама? Что ж, очень хорошо. Мы вернемся домой как раз вовремя, чтобы повидаться с ним. Негоже будет, если он понапрасну потратит время, а с тобой так и не поговорит. Провались пропадом эта пыль! В таком виде и на глаза приличным людям показаться стыдно.
Та же мысль пришла, должно быть, и в голову дочери. Она вытащила носовой платок и теперь старательно счищала пыль с рукавов и переда юбки.
— Это ты правильно сообразила, Долли. А ну-ка, пройдись еще по оборкам — там осталось немного. Ты хорошая девочка, Долли, благослови тебя Господь, да только зря стараешься. Его ведь не платье твое интересует, а мордашка. На платье-то он, поди, и не глянет. А знаешь, дочка, я не удивлюсь, ежели он сегодня к отцу сватать тебя заявился!
— Не мешало бы ему сначала меня спросить, — заметила девушка.
— Но ведь ты же согласишься, когда он спросит, разве нет?
— Я пока не совсем уверена, матушка.
— Ну и дела! — всплеснула руками мать. — Ума не приложу, чего теперешним девкам надобно? Просто ума не приложу! Это тебе в пансионе твоем головку невесть чем забили. Вот когда я в девках ходила, коли к кому сватался достойный человек, то ему прямо отвечали: «да» или «нет», а не держали в подвешенном состоянии, как какую-нибудь полуобстриженную овцу. Взять хотя бы тебя — сразу два ухажера за тобой увиваются, а ты ни одного из них никак выбрать не можешь!
— В том-то и дело, мамочка! — воскликнула Долли, то ли смеясь, то ли плача. — Если бы они не ухаживали за мной сразу вдвоем, тогда я, может быть, нашла, что ответить.
— Ты что-нибудь имеешь против Адама Уилсона?
— Ничего, матушка. Но и против Элиаса Мейсона я тоже ничего не имею.
— Да и я, признаться, тоже, зато я точно знаю, который из двух лучше выглядит.
— Ах, хорошо выглядеть — это еще не все, матушка. Ты бы послушала, как умеет говорить Элиас Мейсон. А как он стихи читает!
— Вот и отлично — выходи тогда за Элиаса.
— Но у меня язык не повернется отказать Адаму!
— Ну и ну! В жизни не встречала такую взбалмошную девчонку. Ты как теленок между двумя копнами сена — то от одной отщипнешь, то к другой тянешься. А между тем, одной на сотню выпадает такая удача, как тебе. Возьми Адама: три с половиной фунта в неделю, уже мастер на каменоломне, а коли повезет, так и до управляющего дослужится. Да и Элиас зарабатывает неплохие деньги. Старший телеграфист на почте — должность немаленькая. Но нельзя же обоих на поводке водить. Пора остановиться на ком-нибудь одном, а иначе — помяни мое слово — останешься ты вообще на бобах, ежели глупости свои не прекратишь.
— Ну и пусть! Мне все равно. Никого мне не нужно! И вообще я не понимаю, чего они за мной бегают?
— Такова уж человеческая природа, девочка моя. Мужчинам так положено. А вот если бы они вдруг начали вести себя по-другому, ты бы первая стала возмущаться. Разве не записано в Священном Писании: «Мужчина стремится к женской любви, как искра от костра — к небу». — При этом мать краем глаза глянула на дочку, будучи, похоже, не совсем уверенной в точности приведенной цитаты. — Разрази меня гром, если это не Билл шкандыбает. В Писании сказано, что все мы сотворены из глины, но у Билла это куда заметнее, чем у всех знакомых мне парней!
Они как раз свернули с дороги в глубокую узкую колею, ведущую к ферме. Навстречу им несся, сломя голову, долговязый малый удивительно расхлябанной наружности. Он мчался напрямик неуклюжим галопом подростка, бесстрашно шлепая желтыми безразмерными деревянными башмаками по грязи и лужам. На нем были коричневые короткие штаны и грязная рубаха неопределенного цвета, а довершал туалет красный шейный платок. Старая потертая соломенная шляпа сбилась на макушку. Из под нее выбивались наружу спутанные вихры жестких темнокаштановых волос. Рукава рубашки были подвернуты выше локтей, так что лицо и руки парня загорели и огрубели до такой степени, что цветом и текстурой напоминали кору молодого деревца. Услышав звук шагов, он поднял голову и остановился. Голубые глаза, бронзовый загар и темный пушок от пробивающихся усов над верхней губой могли бы сделать лицо юноши вполне привлекательным, если бы не застывшее на нем, подобно маске, туповато-вялое, тяжелое и угрюмое выражение, придающее ему облик деревенского дурачка.
— День добрый, мэм, — проговорил он, коснувшись полей шляпы в знак приветствия. — Хозяин увидал, как вы идете, и послал, стало быть, меня, сказать вам, чтобы вы знали, что он сейчас, значитца, работает на пятиакровом поле.
— Беги назад, Билл, и передай, что мы скоро придем, — сказала женщина, и гонец пустился вприпрыжку обратно через поле, нелепо вскидывая на бегу ноги.
— Послушай, мамочка, а как фамилия нашего Билла? — спросила внезапно Долли, просто так, из любопытства.
— Да нет у него никакой фамилии.
— Нет фамилии?
— Нет, дочка. Он ведь подкидыш, и никто не знает, кто были его отец и мать. Мы взяли его из богадельни в семилетнем возрасте рубить кормовую свеклу на силос, и вот уже почти двенадцать лет он живет на ферме. Как он был тогда просто Биллом, так и остался.
— Как интересно! Не представляю, как это можно жить без фамилии? А как будут называть его жену?
— Понятия не имею. Об этом будем думать, когда он сможет себе позволить таковую иметь. А теперь, милая моя, приготовься. Вон идут по полю твой отец и Адам Уилсон, Я ведь хочу только надежно пристроить тебя, доченька. Адам — очень порядочный молодой человек. Он носит синий бант и имеет счет в почтовом отделении.[1]
— Хотелось бы мне знать, который из двух любит меня сильнее, — молвила девушка, вглядываясь из-под полей шляпки в приближающиеся фигуры, — тогда и я полюбила бы его всей душой. Но ты не волнуйся, мамочка, я знаю, как мне это выяснить, и нечего тебе лишний раз переживать.
Кандидат в женихи оказался молодым человеком довольно высокого роста, в сером костюме и соломенной шляпе, украшенной черно-белыми ленточками. Он курил трубку, но, приблизившись к дамам, поспешно спрятал ее в нагрудный карман, шагнул им навстречу и протянул руку, нервно сжимая другой часовую цепочку.
