Карел Чапек - Преступление на почте
Обзор книги Карел Чапек - Преступление на почте
Карел Чапек
Преступление на почте
— Три кроны слово, — ответил Филипек, не моргнув глазом
— Вы говорите: Справедливость, — сказал жандармский вахмистр Брейха. — Хотелось бы мне знать, почему ее изображают женщиной с повязкой на глазах и весами в руке, словно она торгует перцем. Я бы представлял Справедливость я образе жандарма. Вы не поверите, сколько дел мы, жандармы, решаем без судей, без весов и без всяких церемоний. Если случай простой, бьем по морде, а более сложный — снимаем ремень: н девяноста случаях из ста — это и есть вся справедливость! Я здесь недавно изобличил двоих в убийстве, сам приговорил их к справедливому наказанию и сам их наказал, никому не обмолвившись об этом ни единым словом. Подождите-ка, сейчас расскажу вам все по порядку.
Так вот, вы, конечно, помните девушку, которая дна года тому назад работала у нас на почте: се еще Геленкой звали. Такая милая, славная девочка и красивая, как на картинке) Да как ее можно было не запомнить! Представьте себе, эта Геленка прошлым летом утопилась; прыгнула в озеро да еще шла почти пятьдесят метров, пока добралась до глубокого места. Только через два дня всплыла. И знаете, почему она утопилась? В тот день к ней из Праги неожиданно прибыла ревизия и обнаружила, что в кассе недостает двух сотен Жалких двух сотен! Болван ревизор ей сказал, что он обязан доложить об этом по начальству и рассматривает недостачу как растрату. В тот вечер, приятель, Геленка со стыда и утопилась
Когда ее вытащили на плотину, мне пришлось около нее стоять до появления комиссии. От ее красоты не осталось и следа. Но я все представлял себе, как она смеется, выглядывая из окошечка на почте; что греха таить, все мы туда из-за нее ходили, не так ли? Любили эту девочку. Будь я проклят, — говорю я себе, — Геленка этих денег не брала, прежде всего потому, что я в это никогда не поверю, и во-вторых, незачем ей было красть: отец ее — мельник, там, по ту сторону озера, а пошла она работать только из женского честолюбия, мол, сама себя прокормит. Отца я хорошо знал: он был грамотей, да к тому же — евангелист, а я вам скажу, что евангелисты и сектанты у нас никогда не воруют. Если эти две сотни исчезли, то украл их кто-то другой. Так вот, я этой мертвой девочке там, на плотине, пообещал, что этого так не оставлю. Ну, так вот. После ее смерти прислали к нам на почту одного парня из Праги; звали его Филипек; расторопный такой, острый на язык малый. Стал я к Филипеку на почту захаживать, чтобы кое что выяснить. Знаете, у нас, как и на всех почтах, у окошечка — столик с выдвижным ящиком, а в нем — деньги и марки, У почтового служащего за спиной полки, где лежат всякие тарифные справочники, документы, стоят весы для взвешивания пакетов, посылок и прочего.
— Господин Филипек, — говорю я ему, — посмотрите, пожалуйста, в ваших справочниках, сколько будет стоить телеграмма, ну, скажем, до Буэнос-Айреса?
— А сколько стоит срочная телеграмма в Гонконг? — опять спросил я
— Это уже придется посмотреть, — сказал Филипек. встал и повернулся к полкам. А пока он перелистывал справочник, стоя ко мне спиной, я просунул в окошечко плечо, дотянулся рукой до ящика с деньгами и открыл его: открывался он легко и тихо
— Ну спасибо, мне все уже ясно, — сказал я, — вот так это и могло случиться. В то время, пока Геленка искала что-нибудь в справочнике, кто-то мог стащить две сотни из ящика. Послушайте. Филипек, не могли бы вы мне показать, кто последнее время посылал отсюда какие-нибудь телеграммы или посылки?
Филипек почесал затылок и ответил:
— Господин вахмистр, этого делать я не имею права, ведь как-никак существует тайна переписки; вы, правда, могли бы осмотреть вес «именем закона»; но и тогда я обязан сообщить начальству, что была произведена проверка.
— Подождите, — прервал я его, — я бы не хотел этого делать. Вот если бы вы, Филипек, скуки ради или так… посмотрели по документам, кто в последнее время отправлял что-нибудь такое, из-за чего Геленка должна была повернуться спиной к столу.
— Господин вахмистр, — говорит Филипек, — это не составит труда — телеграммы есть: но, отправляя заказные письма и пакеты, мы записываем только фамилии адресата, а не отправителя. Я перепишу все фамилии, которые здесь найдутся: это не полагается, но для вас я такой списочек составлю. Только мне кажется, вам это ничего не даст.
Он, конечно, был прав, этот Филипек: принес мне что-то около тридцати фамилий — с сельской почты ведь много телеграмм не отправляют, да еще там были какие-то посылки паренькам, отбывающим военную службу, но все это мне действительно ровным счетом ничего не дало. Знаете, куда бы я ни шел, везде только об этом и думал: мучила меня мысль, что я свое обещание этой мертвой девочке не выполню.
И вот однажды, неделю примерно спустя, иду я опять на почту. Филипек мне улыбается и говорит:
— Господин вахмистр, играйте теперь в кегли один, я укладываюсь. Завтра сюда приезжает девушка с пардубицкой почты.
— Вот как, спрашиваю, — в наказание, что ли, переводят ее из города на сельскую почту?
— Да нет, господин вахмистр, — отвечает Филипек и глядит на меня как-то странно, — эта девушка переводится сюда по собственному желанию.
— Удивительно, — говорю я. — Ох уж эти мне женщины
— Да, — соглашается Филипек и все на меня смотрит, — а самое удивительное в том, что анонимный донос насчет экстренной ревизии тоже был послан из Пардубиц.
Я аж присвистнул и думаю, что посмотрел на Филипека так же странно, как и он на меня. А тут в разговор вмешался почтальон Угер, он как раз раскладывал корреспонденцию:
— А, Пардубице, да этот управляющий из поместья туда чуть ли не каждый день пишет какой-то девице на почте. Наверно, это его любовь, не так ли?
— Послушайте, папаша, — обращается к нему Филипек, — не знаете ли вы, как зовут эту девицу?
— Вроде Юлия Тоуф, Тоуфар…
— Тауферова, — говорит Филипек, — так это же она, та самая, что должна сюда приехать.
— Он, этот Гоудек, то есть управляющий, — продолжает почтарь, — тоже каждый день получает письма из Пардубиц. «Господин управляющий, говорю я ему, — вам опять письмецо от невесты». Он, этот управляющий, всегда встречает меня где-нибудь на середине пути. А сегодня ему и посылочка, но уже из Праги… Посмотрите-ка — ее ведь вернули с отметкой «Адресат неизвестен». Видно, господин Гоудек перепутал адрес. Так я отнесу се обратно.
— Покажите, — заинтересовался Филипек, — адресовано какому-то Новаку. Прага, Спалена улица. Два кило масла. Штамп от 14 июля.
— Тогда здесь еще работала Геленка, — заметил почтальон.
— Покажи-ка, — говорю я Филипеку и нюхаю ящичек.
— Филипек, а не кажется ли вам странным, что масло пробыло в пути десять дней и не протухло? Папаша, — говорю я, — оставьте-ка посылку здесь и топайте, разносите почту.
Не успел почтальон уйти, как Филипек мне говорит:
— Господин вахмистр, этого делать, правда, не полагается, но долото вот здесь, — и ушел: он, мол, ничего не видит.
Так вот, я этот ящичек вскрыл: в нем было два кило глины Тут пошел я к Филипеку и говорю:
— Ты, парень, об этом никому ни слова, понял? Я все беру на себя.
Само собой разумеется, собрался я и пошел к этому управляющему Гоудеку в поместье Он сидел там на бревнах, уставившись в землю.
— Господин управляющий, — говорю я ему, — тут на почте произошла путаница: не вспомните ли вы, по какому адресу дней десять — двенадцать тому назад вы отправляли посылку?
Гоудек, как мне показалось, немного побледнел и говорит:
— Это не имеет значения, я уже и сам не помню кому.
— Господин управляющий, — спрашиваю я его снова, — а какое это было масло?
Тут Гоудек вскочил, теперь уже побелев как мел, и закричал:
— Что это значит? Почему вы ко мне пристаете?
— Господин управляющий, — говорю я. — Вот что, — вы убили Геленку. Вы принесли на почту посылку с вымышленным адресом, и Геленка должна была взвесить ее на весах. Пока она взвешивала, вы наклонились через перегородку и украли из ящика стола двести крон. Из-за этих несчастных двух сотен Геленка утопилась. Вот оно как!
Сударь, этот Гоудек задрожал, как осиновый лист.
— Это ложь, — закричал он, — зачем мне было красть эти деньги?
— Затем, что вы хотели, чтобы вашу невесту Юлию Тауферову перевели на здешнюю почту. Это ваша барышня сообщила в анонимном письме, что у Геленки недостача в кассе. Вы двое загнали Геленку в озеро. Вы двое ее убили. У вас на совести преступление, Гоудек.
Гоудек упал на бревна и закрыл лицо руками; за всю свою жизнь я не видел, чтобы мужчина так плакал.
— Господи! — сетовал он. — И откуда я мог знать, что она утопится! Я только думал, что ее уволят…ведь она же могла не работать. Господин вахмистр, я хотел жениться на Юльче, но тогда один из нас должен был потерять работу… и нам не хватило бы на жизнь. Поэтому я так хотел, чтобы Юльча перешла на здешнюю почту. Пять лет мы ждали этого… Господин вахмистр, мы очень любим друг друга!
