Кришан Чандар - Самый тяжкий грех
Обзор книги Кришан Чандар - Самый тяжкий грех
Кришан Чандар
Самый тяжкий грех
Когда Шанкар встал с постели, лучи утреннего солнца едва пробивались сквозь густую листву растущих перед домом манго. Шанкар распахнул окно и, перепрыгнув через подоконник, выскочил на веранду. Вдруг взгляд его упал на лежавшую на подоконнике газету. Шанкар быстро взял газету, но едва он открыл ее, как в глаза ему бросился жирный заголовок. Сердце тревожно дрогнуло в груди Шанкара, на глаза против воли навернулись слезы. Он пытался получше разглядеть заголовок, но за сверкающей пеленой застилавших его глаза слез буквы сливались, словно он смотрел на них сквозь толщу воды. Шанкар ничего не мог прочесть и лишь молча стоял на веранде.
В это время в комнату с чашкой чая в руках вошла его жена Баля.
– Опять всю ночь готовился к лекции? Неужели и до сих пор еще не кончил? – недовольно спросила она.
– Я… нет… но… – бессвязно пролепетал Шанкар.
– Что «но»? – сказала Баля, забирая у него из рук газету. – Быстрее собирайся. Если ты тут долго еще будешь размышлять, мы так и не выберемся из дому. Ты что, забыл, что мы собрались сегодня на прогулку? Ведь у тебя же сегодня нет занятий в колледже.
– Но…
– Не хочу слышать никаких «но». Ты уже три месяца никуда не водил нас. И я вовсе не собираюсь лишаться сегодняшней прогулки. Дети давно уже готовы и ждут. Давай быстрее. Посмотри, какой сегодня чудесный день, – уже мягче сказала Баля, подходя ближе к Шанкару.
Шанкар поднял голову и посмотрел на улицу.
День был такой же, как все предыдущие дни, такой же чистый, ясный, теплый, сверкающий, весь пронизанный золотыми солнечными лучами, словом – прекрасный день. Ярко сияло солнце. Белые, как снег, облачка расправили свои паруса и, словно величественные лебеди, медленно плыли по небу.
Некоторое время спустя Шанкар вместе со всем своим семейством уже ехал в автобусе по направлению к Чаупати.[1] Все они – и Шанкар, и его жена Баля, и сын Ранджан, и старшая дочь Дэви, и младшая Канта – сидели на втором этаже автобуса. Ветви склонившихся над тенистой улицей деревьев шелестели о стенки автобуса, мелькали мимо его окон, временами просовывая в них свои лапы. Вдруг Ранджан, сидевший у окна, ухватился за доносившуюся мимо ветку, она тут же вырвалась у него из рук, и в кулачке его остался лишь сухой манговый лист.
– Папа, папа! – радостно закричал Ранджан, показывая отцу лист манго. – Золотой листочек!
– Не золотой, а манговый, – поправил его Шанкар.
– Но он совсем как золотой, – возразил Ранджан, высовывая из окна руку. – Смотри, как он сверкает на солнце.
И мальчик отпустил трепещущий лист. Ветер подхватил листочек на свои плечи, и тот долго еще, танцуя, кружился в воздухе, пока не скрылся за поворотом. Автобус ехал дальше.
Шанкар задумался…
Повернувшись к заднему сиденью, на котором сидели его сестренки, Ранджан сказал:
– А мы сначала поедем в зоопарк.
– Нет, Ранджан, сначала мы поедем в Чаупати. Папа взял билеты до Чаупати, – возразила своему младшему брату рассудительная Данта.
Черные жесткие, с трудом поддающиеся гребню волосы Ранджана упали ему на лоб, в глазенках заблестели слезы, а надувшиеся губы стали похожи на маленький красный бутончик.
– Папа, ведь мы же сначала поедем в зоопарк, правда? – спросил он отца, теребя его за руку.
– Нет, сначала в Чаупати, – упрямо сказала Дэви.
– Нет, в зоопарк, – грозно посмотрев на старшую сестру, сказал Ранджан, – он был еще упрямее Дэви.
– Замолчите вы или нет! – раздраженно крикнула мать. Характер у нее был еще более упрям и вспыльчив, чем у детей. Ее громкий крик привлек внимание сидевшей в автобусе публики. Кондуктор улыбнулся.
Теперь наступила очередь до сих пор молчавшей Канты. Она была очень спокойной девочкой, и на ее лице всегда играла улыбка, однако она любила дразнить и злить других.
– А автобус идет в Чаупати, в Чаупати, – хитро улыбаясь, пропела она. – Билеты у нас до Чаупати, до Чаупати. В зоопарк мы не пойдем, не пойдем.
Это окончательно вывело Ранджана из себя, и он, обернувшись, ударил Канту. Та тут же дала ему сдачи. Когда Дэви попыталась было разнять драчунов, удары посыпались на нее с обеих сторон. Баля надавала подзатыльников всем троим, и автобус огласился дружным ревом.
– Остановить автобус? – спросил кондуктор, обращаясь к Шанкару.
– Нет, не надо, брат, – безучастно ответил Шанкар. – Это ведь ежедневное представление, не стоит останавливать.
– Очень уж шумливые у вас детки, – сказал кондуктор.
– Что правда, то правда, брат.
– А ты что, не можешь ничего сказать им, что ли? – сердито обернулась к Шанкару жена. – Разве тебя это не касается? С самого утра смотрю, как они на головах ходят и слушать ничего не хотят, а ему и дела нет!
– Не хочу-у-у в Чаупа-а-ати, – ныл Ранджан, – в зоопа-а-арк хочу-у-у… Не хочу-у в Чаупа-а-ати… в зоо-па-а-арк хочу-v-y…
– Остановите, пожалуйста, автобус, – сказал Шанкар, обращаясь к кондуктору.
В зоопарке росли привезенные из Африки деревья, за решетками больших клеток лежали львы, на просторных огороженных лужайках паслись жирафы, важно расхаживали страусы. Были здесь звери из Бирмы, бенгальские пантеры, бурые медведи из Кашмира, в водоемах лежали и ползали крокодилы, повсюду летали голуби с ярким оперением, печально стояли похожие на клерков верблюды, без умолку, словно завзятые ораторы, болтали попугаи, лежали, развалившись, как эмиры, толстобрюхие кабаны.
Зацепившись хвостом за перекладину, качались на трапециях черно-бурые павианы из штата Уттар Прадеш. Были здесь и бесхвостые обезьяны с Танганьики, про которых говорят, что если бы человек отличался от обезьяны только отсутствием хвоста, то людей тоже можно было бы засадить в клетку. В одном углу клетки сушила на солнце свою длинную золотистую шерсть горилла.
Ранджан бросил ей земляной орех, но горилла не обратила на него никакого внимания. Она сидела в высокомерной, безразличной ко всему позе, лишь изредка мигая своими голубыми глазами.
– Все обезьяны едят земляные орехи, почему она не хочет? – спросил мальчик у отца.
– У нее, наверно, живот болит, – ответил Шанкар. – А может быть, она принадлежит к какой-нибудь чистой благородной касте и не может брать орехи из рук какого-то черного мальчика.
– Ишь какая, – презрительно сказал Ранджан и отошел от клетки.
На небольшой лужайке, огороженной решеткой, рядом с густыми зарослями бамбука, дремал на солнышке леопард. Неподалеку от него самка леопарда играла со своими детенышами. Ее глаза сонно слипались. Время от времени она лениво поднимала лапу и, тихо рыча, скидывала с себя чересчур разыгравшихся малышей. На ветке бамбука сидели два попугая – самец и самка – и оживленно обсуждали на своем попугайском языке входивших в зоопарк посетителей. Заросли бамбука кишели птицами: тут были и коричнево-пестрые куропатки, и павлины с красивыми радужными хвостами, и прекрасные музыканты майны,[2] горлицы, ласточки, соловьи и какие-то неизвестные птицы с высокими пурпурными султанами. Дэви, Канта и Ранджан с интересом разглядывали их. У Ранджана восторженно блестели подведенные каджалом глаза. Косы Дэви расплелись, и, чтобы не потерять розовые шелковые ленты, она отдала их на сохранение матери. В руках у Шанкара были сандалии Канты, которой захотелось босиком побегать по траве. Все трое ребят были очень довольны, поэтому довольны были и родители.
Взяв Шанкара за руку, Баля сказала:
– Я покатаюсь с детьми на слоне, ладно?
Она нежно и в то же время настойчиво посмотрела на Шанкара – так смотрит на отца заупрямившаяся девочка. Когда Шанкар взглянул на нее, ему и впрямь показалось, что перед ним стоит маленькая упрямая девочка.
– Что скажут люди? – улыбнулся он. – Ведь ты же мать троих детей…
– Подумаешь! А что они скажут? Другие женщины тоже катаются. Посмотри, вон сколько их на слоне вместе с детьми. Мы тоже сядем вместе. Я еще никогда не каталась на слоне…
– Ладно, ладно, иди, – улыбаясь, согласился Шанкар.
И вот Баля, Ранджан, Дэви и Канта уселись на слона. Шанкар отвернулся и стал молча созерцать лотос, распустившийся на голубой глади пруда, затем он перевел взгляд на стоявшего за расположенной неподалеку оградой оленя. Маратхская девушка, нежная и прекрасная, как мечта, с цветком чампака, вплетенным в ее волосы, кормила оленя горохом со своей маленькой ладошки; другой рукой она ласково гладила его по голове. Рога оленя были покрыты нежным пушком, похожим на мох. которым обрастают старые камни на берегах озер. Когда горох кончился, олень своим мягким красным языком стал лизать ладонь девушки, и глаза ее засветились материнской любовью.
Вдруг в ушах Шанкара, словно свист крыльев пролетевшей мимо ласточки, внезапно прозвучал звонкий детский смех. Шанкар обернулся и увидел, что Ранджан, который только что слез со слона, отнял у Канты нож и, пронзительно визжа, побежал к нему. Следом за мальчиком бежала Канта, пытаясь догнать его.
