Робертсон Дэвис - Мантикора
Обзор книги Робертсон Дэвис - Мантикора
Робертсон Дэвис
Мантикора
I. Почему я поехал в Цюрих
1
— Когда вы решили, что вам следует приехать в Цюрих, мистер Стонтон?
— Когда услышал свой крик в театре.
— В этот момент и решили?
— Кажется, да. Я, конечно же, после этого подверг себя обычному освидетельствованию, чтобы не оставалось никаких сомнений. Но могу сказать, что решение было принято сразу же, как только я услышал собственный крик.
— Обычному освидетельствованию? Не могли бы вы рассказать об этом поподробнее?
— Конечно. Я говорю о том освидетельствовании, которое мы всегда проводим, чтобы определить причины своего поведения, степень своей ответственности и тому подобное. Все было предельно ясно. Я больше не контролировал свои действия. Нужно было принимать какие-то меры, и я должен был сделать это до того, как это придется сделать за меня другим.
— Расскажите мне еще, пожалуйста, о том эпизоде, когда вы закричали. Поподробнее, пожалуйста.
— Это случилось позавчера, то есть девятого ноября, приблизительно без четверти одиннадцать вечера в Театре королевы Александры в Торонто, где я живу. Я сидел в заднем ряду на галерке. Это само по себе уже было необычно. Шло представление под довольно помпезным названием «Суаре иллюзий» — выступал фокусник Магнус Айзенгрим. Насколько я понимаю, он широко известен среди людей, которые любят вещи такого рода. У него был номер, который он назвал «Медная голова Роджера Бэкона».[1] Большая голова, похожая на латунную, но изготовленная из какого-то почти прозрачного материала, словно бы плавала посредине сцены. Не знаю уж, как это достигалось, наверно, с помощью каких-нибудь проводов. Голова изрекала то, что могло сойти за советы кое-кому из публики. Именно это и вывело меня из себя. Всякие рискованные глупости, скандальные намеки — супружеские измены, маленькие сплетни, глупая скабрезная чушь… Во мне нарастало раздражение из-за того, что подобная дребедень может быть кому-то интересна. Понимаете, это же было несанкционированное вторжение в частную жизнь, а иллюзионист вдобавок явно ощущал такое превосходство над всеми… просто шарлатан, который словно бы снисходит до серьезных людей! Я чувствовал, что завожусь, но только услышав свой голос, я осознал, что вскочил и ору в сторону сцены.
— И что вы орали?
— А что, вы думаете, я орал? Я орал во весь голос — а голос у меня ого-го, натренированный… Я орал: «Кто убил Боя Стонтона?» И тут такое началось!..
— Разразился скандал?
— Еще бы! Кто-то стоявший в ложе громко вскрикнул и рухнул как сноп. Многие начали шептаться, а некоторые поднялись, чтобы увидеть, кто это кричал. Но они сразу же угомонились, как только Медная голова начала говорить.
— И что же она сказала?
— Мнения разнятся. В новостях передавали, будто бы Голова намекала, что это был целый заговор. Я только услышал что-то о «женщине, которую он знал… женщине, которую он не знал», а это могло относиться только к моей мачехе. Но я уже спешил на выход. На этом балконе очень крутой подъем к дверям, а я был возбужден и мне было стыдно за то, что я сделал, потому я почти ничего и не услышал. Я хотел уйти до того, как меня узнают.
— Потому что вы и есть Бой Стонтон?
— Нет-нет-нет, Бой Стонтон был мой отец.
— И его убили?
— Конечно, его убили. Вы что, не читали об этом? Это же не какой-нибудь там трущобный бродяга, зарезанный из-за нескольких сотен долларов. Мой отец был очень важной персоной. Не будет преувеличением сказать, что это была новость международного масштаба.
— Понимаю. Извините, пожалуйста, что я не знал. А теперь, может быть, пройдемся по некоторым эпизодам вашей истории еще раз?
И мы прошлись. Это продолжалось довольно долго и было порой болезненно, но он оказался умным аналитиком, а я время от времени осознавал, что свидетель из меня никудышный, поскольку предполагаю, что доктор знает то, чего я ему не говорил, и то, что он никак не мог знать. Мне было стыдно за то, что я так часто вставлял свое «конечно», будто излагал твердые факты, а не беспочвенные домыслы; сам бы я ни за что не стал терпеть такого свидетеля. Я смущался из-за того, что выглядел таким дураком, причем в ситуации, в которой, как я бессчетное число раз говорил себе и другим людям, никоим образом не должен был оказаться: беседую с психоаналитиком и делаю вид, будто ищу помощи, но не надеюсь ее получить. Я никогда не верил, что они могут сделать для умного человека что-то такое, чего он не может сам. Я знаю многих, кто полагается на психоаналитиков, но все они люди по природе зависимые, они бы и на священника полагались, если бы жили во времена, когда была сильна вера, или на гадалку по кофейной гуще, или на астролога, если бы у них не хватило денег на жулика более высокого полета. Но вот я сам сидел перед ним, и теперь мне ничего не оставалось, как пройти все до конца.
У этого дела была и смешная сторона. Я не знал, чего мне следует ждать, но полагал, что мне предложат лечь на кушетку и будут задавать вопросы о моей половой жизни, что было бы пустой тратой времени, так как половой жизни у меня все равно что нет и рассказывать тут не о чем. Но в кабинете директора цюрихского института Юнга, на Гемайндештрассе, не было никакой кушетки — не было ничего, кроме стола и двух стульев, одной или двух ламп и нескольких картин — в восточном, кажется, стиле. И доктора Чуди. И его огромной восточноевропейской овчарки, чей взгляд, исполненный вежливого и пытливого любопытства, таинственным образом походил на взгляд самого доктора.
— Это ваш телохранитель? — спросил я, войдя в кабинет.
— Ха-ха, — хохотнул доктор Чуди.
С подобным смешком я частенько сталкивался в Швейцарии. Так смеются, когда вежливо признают, что вы пошутили — а теперь, мол, шутки в сторону. Но у меня создалось впечатление (впечатления — мой конек), что в этом насквозь швейцарском кабинетике доктору с кем только не приходится иметь дело и что собака призвана отнюдь не только развеивать скуку.
Вся атмосфера института Юнга, насколько мне удалось его увидеть, озадачила меня. Это был один из тех высоких цюрихских домов, у которых вид не жилой и не конторский, а серединка на половинку. Мне пришлось несколько раз нажать кнопку звонка, прежде чем дверь отворилась, а тонированное стекло ее не позволяло увидеть, идет кто-нибудь открывать или нет; секретарша, встретившая меня, сама походила на доктора и не ослепляла улыбкой, как то свойственно работникам «паблик рилэйшнз». Чтобы добраться до доктора Чуди, мне пришлось одолеть длинный гулкий лестничный пролет, навевавший воспоминания о старой школе моей сестры. Я ни к чему такому не был готов; думаю, я ждал найти здесь что-то, сочетающее дух клиники и пугающую атмосферу сумасшедшего дома из плохого фильма. Но тут все было как… в общем, это была Швейцария. Настоящая Швейцария. И хотя ничто здесь не напоминало о часах с кукушкой, о банковских сейфах или о молочном шоколаде, в институте царила домашняя, но лишенная особой теплоты обстановка. Это была реальность, в пределах которой не верилось в ее реалии, что сразу поставило меня в невыгодное положение. Направляясь на прием к психоаналитику, я, конечно, догадывался, что утрачу толику моей профессиональной привилегии всегда быть в выгодном положении, однако вряд ли следовало рассчитывать, что мне это понравится.
Целый час провел я с директором, и за это время выяснилось несколько важных вещей. Во-первых, он полагал, что некоторое количество пробных сеансов у психоаналитика могут пойти мне на пользу. Во-вторых, этим психоаналитиком должен быть не он, а кто-то, кого он порекомендует, у кого есть возможность принять в настоящее время еще одного пациента и кому он пошлет подробный отчет о нашем разговоре. В-третьих, предварительно я должен пройти всестороннее медицинское обследование, чтобы выяснить, в самом ли деле мне необходим психоанализ, а не, скажем, физиотерапия. Доктор Чуди встал и пожал мне руку. Я хотел было пожать лапу овчарке, но пес с презрением отверг мою шутку, а на лице директора появилась ледяная улыбка.
Я снова оказался на Гемайндештрассе, чувствуя себя дураком. На следующее утро в отель мне пришло письмо с указаниями, где я должен пройти медицинское обследование. Еще там говорилось, что через три дня в десять часов утра я должен явиться к доктору по имени И. фон Галлер — меня будут ждать.
2
Настолько досконального клинического обследования я не проходил еще ни разу в жизни. Кроме привычных унижений (торчишь полуголый в компании полуголых незнакомцев; писаешь в бутылочку, а потом вручаешь ее, пахучую и еще теплую, молоденькой медсестре; кашляешь по просьбе доктора, который тыкает тебя сзади в мошонку; отвечаешь на сугубо личные вопросы, пока тот же врач засовывает тебе в задний проход свой длинный палец и пытается уличить твою простату в тех или иных отклонениях от нормы; с трудом поднимаешься, а потом спускаешься по специальной лесенке, а врач ведет отсчет, вслух и с выражением; то разеваешь рот, то пыхтишь, то тужишься, то высовываешь язык, то закатываешь глаза, то делаешь еще какую-нибудь глупость, которая о многом говорит доктору, но заставляет пациента чувствовать себя полным идиотом) я подвергся и тем, что были для меня в новинку. Я был вынужден расстаться в итоге с изрядным количеством крови — куда больше, чем та капелька, что берут из мочки уха. Выпил целый стакан какой-то смеси, приправленной шоколадом, после чего каждый час в течение последующих шести меня привязывали к поворотному столу рентгеновского аппарата и опрокидывали вниз головой, отслеживая передвижение этой дряни по моим кишкам. Ко мне лепили множество проводов, о назначении которых я мог только догадываться, но поскольку при этом кресло, где я сидел, вращалось и кренилось, то, видимо, таким образом проверяли мою нервную систему, вестибулярный аппарат, слух и прочее. А еще мне задавали бессчетное множество вопросов — сколько лет прожили мои бабушки, дедушки и родители и отчего они умерли. Когда я назвал причину смерти отца — убийство, — врач моргнул, и я порадовался, что хоть на секунду, но все же пробил брешь в броне его швейцарской невозмутимости. Я был не в себе, когда приехал в Цюрих, а проведя два дня в этой медицинской живодерне, совсем приуныл и хотел теперь только уехать — но не домой, конечно же, ни в коем случае не домой, куда-нибудь в другое место. Однако я полагал, что хоть раз должен встретиться с доктором И. фон Галлером, даже если только ради удовольствия хорошенько с ним поскандалить.
