Фаина Гримберг - Примула. Виктория
Витте продолжает и продолжает:
«... через много лет, а именно в прошлом 1910 г., как-то раз в Биаррице я зашёл к известной в обществе даме — Александре Николаевне Нарышкиной. Дама эта, главным образом, известна тем, что была замужем за Эммануилом Дмитриевичем Нарышкиным, обер-гофмаршалом императора Александра III и сыном незаконного сожития императора Александра I с известной Нарышкиной, по происхождению полькой (см. изданные по этому поводу несколько лет тому назад мемуары Великого князя Николая Михайловича).
Этого Нарышкина я лично знал; это был честнейший, благороднейший дворянин и царедворец. Он умер в глубочайшей старости восемь лет тому назад.
Когда я разговаривал с Нарышкиной, она вдруг обратилась ко мне с вопросом:
— Сергей Юльевич, знаете вы или нет, почему императрица к вам относится так, если не сказать враждебно, то, во всяком случае, несимпатично?
Я ответил, что понятия об этом не имею и даже вообще не имею понятия о том, чтобы императрица ко мне так относилась; видел я её очень мало и говорил с нею в жизни только несколько раз.
На это Нарышкина мне сказала:
— Мне известно, что такое чувство её происходит оттого, что вы в Ялте, когда император был болен, в предположении, что император может умереть, настаивали на том, чтобы на престол вступил Великий князь Михаил Александрович.
Я сказал, что это совершенно правильно, но я ни на чём не настаивал, а только открыто в совещании высказал своё мнение, и к этому мнению пристали все члены совещания, в том числе и Великий князь Михаил Николаевич, сын императора Николая I, которого, кажется, никто уж не может заподозрить ни в нелояльности, ни в недостатке безусловной преданности государю императору. Вообще, я высказал не своё мнение, а только объяснил точный смысл существующих законов.
Я тогда понял, что, вероятно, благороднейший и честнейший барон Фредерикс, но не обладающий гениальным умом, что-либо сбрякнул императрице, и с тех пор, вероятно, получила основание легенда, которая многим была на руку, а потому весьма распространилась, а именно, что я ненавижу императора Николая II. Этой легендой, муссированной во всех случаях, когда я был не нужен, легендой, которая могла приниматься всерьёз только такими прекрасными, но с болезненною волею или ненормальной психикой людьми, как император Николай II и императрица Александра Фёдоровна, и объясняются мои отношения к Его величеству и моя государственная деятельность».
Положение в России Александры Фёдоровны на самом деле крайне проблематично. Единственный сын тяжело болен. В случае смерти Николая II престол переходит к его младшему брату, Михаилу Александровичу. Павел I разработал правила престолонаследования, а женщин он не любил. Но Александра Фёдоровна уже усвоила, что в России нет никаких законов и правил! Она во что бы то ни стало пытается добиться передачи престола старшей дочери, Ольге. Но Николай тогда не умер.
То, что несчастную внучку Виктории окружили весьма сомнительные личности, явилось, в сущности, закономерностью.
Витте продолжает вновь и вновь:
«...две дочери князя Николая Черногорского. Он их девочками отдал в Смольный институт, там на них очень мало обращали внимания. Они кончили курс, как раз когда император Александр III разорвал традиционные узы с Германией и союз с Францией был в зародыше. Тогда он за обедом, данным в честь князя Николая Черногорского, провозгласил знаменитый тост: «За моего единственного друга, князя Николая Черногорского». Тост этот, конечно, был провозглашён не столько по любви к князю Николаю, как для того, чтобы сказать всему свету: «У меня нет союзников, и я в них не нуждаюсь». С своей стороны князь Николай делал всё от него зависящее, чтобы заслужить расположение императора. Это расположение, впрочем, совершенно естественно вытекало из того, что князь Николай был князь рыцарского народа — черногорцев, из всех славян всегда заявлявших свою наибольшую привязанность к нам, русским. При таком положении вещей естественно, что император Александр III оказывал внимание кончившим в Смольном институте черногорским княжнам. Этого было достаточно, чтобы явились из царской семьи женихи.
Ведь в это время у нас всяких Великих князей размножилось целое стадо. Слабогрудый Пётр Николаевич, младший сын Великого князя Николая Николаевича (главнокомандующего в последнюю турецкую войну), женился на черногорке № 1, а принц Юрий Лейхтенбергский, третий сын Великой княгини Марии Николаевны, женился на черногорке № 2. Но последний, женившись на черногорке № 2 (вторым браком), продолжал свою связь с куртизанкой за границей, где большею частью и проживал. Такое его поведение, конечно, не могло нравиться такому в высшей степени нравственному человеку, как Александр III, и, я помню, как-то раз на общем приёме представляющихся он спросил одного из представлявшихся, приехавшего из Биаррица, много ли там русских. Он ответил и указал, что там, между прочим, находится принц Юрий Максимилианович, на что государь заметил: «А, и он там полоскал своё поганое тело в волнах океана». Впрочем, должен сказать, что Юрий Максимилианович был, в сущности, безобидный человек и совсем недурной, это тип Великих князей последних формаций. Итак, благодаря Александру III черногорки были пристроены за второстепенных Великих князей, и этим бы при Александре III всё бы и кончилось, но вступает на престол Николай II и женится на Alix.
Молодая императрица встретила со стороны императрицы-матери и русских Великих княгинь самый радушный приём и сердечное отношение, но не такое отношение, как к императрице. А ведь она — императрица. Только черногорки не только гнулись перед нею как перед императрицей, но начали проявлять к ней бесконечную любовь и преданность.
Как раз императрица заболела какою-то желудочною болезнью; черногорки тут как тут, её не покидают, устраняют горничных и сами добровольно принимают на себя эту неприятную в подобных болезнях обязанность. Таким образом они втираются в её фавор и делаются её первыми подругами. Покуда государь не разошёлся, это было не особенно заметно, но, по мере того, как он начал расходиться и императрица-мать начала терять своё влияние, влияние черногорок всё усиливалось и усиливалось.
Конечно, прежде всего явилось у них желание раздобыть побольше денег...»
Много говорилось о влиянии, о дурном влиянии императрицы на русскую политику. Но возможно также говорить, что это ничем не ограниченное русское самодержавие сформировало характер императрицы и закономерно толкало её на поддержку самых крайних и реакционных политических тенденций.
Витте продолжает снова и снова:
«Может быть, далее мне придётся говорить о черносотенном движении, которое сыграло уже громадную роль в нашей революции и анархии, но теперь должен оговориться тем, что партия эта сыграет ещё громадную роль в дальнейшем развитии анархии в России, так как в душе она пользуется полной симпатией государя, а в особенности несчастной для России императрицы и имеет свои положительные и симпатичные стороны. Эта партия в основе своей патриотична, а потому при нашем космополитизме симпатична. Но она патриотична стихийно, она зиждется не на разуме и благородстве, а на страстях. Большинство её вожаков — политические проходимцы, люди грязные по мыслям и чувствам, не имеют ни одной жизнеспособной и честной политической идеи и все свои усилия направляют на разжигание самых низких страстей дикой, тёмной толпы. Партия эта, находясь под крылами двуглавого орла, может произвести ужасные погромы и потрясения, но ничего, кроме отрицательного, создать не может. Она представляет собою дикий, нигилистический патриотизм, питаемый ложью, клеветою и обманом, и есть партия дикого и трусливого отчаяния, но не содержит в себе мужественного и прозорливого созидания. Она состоит из тёмной, дикой массы, вожаков — политических негодяев, тайных соучастников из придворных и различных, преимущественно титулованных, дворян, все благополучие которых связано с бесправием и лозунг которых — «не мы для народа, а народ для нашего чрева». К чести дворян, эти тайные черносотенники составляют ничтожное меньшинство благородного русского дворянства. Это — дегенераты дворянства, взлелеянные подачками (хотя и миллионными) от царских столов. И бедный государь мечтает, опираясь на эту партию, восстановить величие России. Бедный государь... И это главным образом результат влияния императрицы».
Надо отметить, что российские мемуаристы крайне редко вспоминают о том, что Алиса Гессенская — внучка королевы Виктории. Но ведь и правда то, что Алиса уже в юности должна была отличаться (и отличалась) убеждениями несколько двойственными. В конце-то концов её двоюродным братом является кайзер Вильгельм, милитаризм которого пугает даже бабушку Викторию. Именно из германской идеологии Алиса — Александра Фёдоровна заимствует для себя идеи необходимости войн; и, разумеется, эти войны должны быть победоносными. Император и императрица крепко держатся друг за друга в обстановке всеобщей нелюбви к ним обоим; и, словно магнитом, притягивают в своё ближайшее окружение людей необразованных, посредственных, одиозных; военных деятелей типа Куропаткина, фактически проигравшего русско-японскую войну, или адмирала Алексеева, вообще мало смыслившего в военных действиях. Впрочем, государыня уже отлично усвоила, что Россия — не Англия бабушки Виктории. Это в Англии и королева, и парламент — всё это для народа. В России, напротив, народ — для покорного исполнения прихотей правителей и аристократии. В России солдату не платят жалованье, он — отнюдь не «наёмный лев». Российский солдат — своего рода «подневольный лев». Для того чтобы выигрывать войны, достаточно не щадить его и тысячами подставлять под пули. Но ни русско-японскую, ни первую мировую русская армия не выиграет; она не готова к ведению активных военных действий, она всё более готова к сопротивлению самому институту Российской империи. К середине двадцатых годов двадцатого уже века российскую армию зажмут в крепкий ежовый кулак тренинга. И она выиграет вторую мировую!..
