Георг Эберс - Уарда
Согнав сюда несколько тысяч рабочих, везиру удалось возвести этот дворец за каких-нибудь две или три недели. Предусмотрено было все, что только могло порадовать глаз фараона, любившего блеск и роскошь.
Широкая парадная лестница вела из большого сада, разбитого буквально на пустом месте, в целую анфиладу комнат, за которыми открывался огромный зал.
Зал этот был необычайно высок, а потолок его, изображавший звездное небо, где на синем фоне сияли тысячи сверкающих звезд, покоился на огромных колоннах. Одни из них были сделаны в виде финиковых пальм, другие – в форме ливанских кедров. Пальмовые листья и хвоя кедров были искусно изготовлены из раскрашенной материи. Изящные арки из голубоватой ткани повисли между колоннами над всем залом. А у задней, восточной стены ткань эта была собрана складками в виде раковины, усеянной зеленым и синим бисером, перламутром, прозрачными пластинками слюды и другими украшениями, являясь своеобразным балдахином над высоким троном. Сам трон представлял собой щит, охраняемый двумя львами, образовывавшими его подлокотники, а ножки были сделаны в виде четырех связанных пленных азиатов, изнемогающих под бременем щита.
Тяжелые ковры, устилавшие пол, изображали морское дно: на голубом фоне виднелись причудливые раковины, рыбы и морские растения. Для вельмож государства и военачальников вокруг столов тонкой работы было расставлено триста кресел.
Во дворе висели тысячи ламп в форме лилий и тюльпанов; около лестницы стояли огромные корзины, полные роз, – ими должны были усыпать пол перед фараоном, когда он войдет во дворец.
Спальни фараона и членов его семьи тоже были роскошно убраны. Стены покрывала пурпурная ткань, затканная золотом, легкие облака белой материи, слегка отливавшей голубизной, покрывали потолки, а полы вместо ковров были застелены шкурами жирафов.
Ближе к городу располагались помещения для гвардии и телохранителей, а также конюшни, отделенные от дворца садом.
Сверкающий позолотой павильон, весь убранный цветами, предназначался для тех коней, что были запряжены в колесницу фараона во время сражения при Кадеше, – Рамсес посвятил их богу солнца.
Везир Ани вместе с Катути обходил роскошные покои этого спешно сооруженного здания.
– Мне кажется, все удалось как нельзя лучше, – заметила вдова.
– Одного только не пойму, – сказал Ани. – Чему я должен больше удивляться: то ли твоей изобретательности, то ли твоему тонкому вкусу?
– Оставь это, – улыбнулась Катути. – Если во мне что-нибудь и заслуживает похвалы, так это мое усердие на службе тебе. Чего только не пришлось придумывать, изобретать, учитывать в этой противной болотистой местности, где воздух кишит омерзительными насекомыми, пока удалось построить этот дворец! Но вот все кончено. Надолго ли?
Ани посмотрел в пол и со вздохом повторил:
– Надолго ли? – Затем, после краткого раздумья, продолжал: – Одно рискованное предприятие не удалось. Амени тоже притих и не шевелится. Войска, на которые я рассчитываю, может быть, еще верны мне, но их слишком мало. Иудеи, пасущие здесь свои стада, которых мне все же удалось привлечь на свою сторону, освободив их от принудительных работ, никогда не брали в руки оружия. Ну, а народ – сама знаешь! Покрытому славой победителю они целуют ноги, пусть даже он придет к ним по колена в крови их детей. Нет у меня доверия к народу! А кроме того… случилось еще одно… ну, словом, ястреб, которого выкармливает для меня старая Хект, как раз сегодня что-то заболел и сделался скучным…
– А завтра он еще горделивее поднимет голову, если только ты будешь мужчиной, – не дала ему докончить Катути, и глаза ее злобно сверкнули. – Отступать некуда. Здесь, в Пелусии, встреченный тобой, как бог, Рамсес не отвернется от тебя на празднике. Я знаю фараона! Он слишком горд, чтобы не доверять, и слишком высокомерен, чтобы признаться перед самим собой, что он обманулся в человеке, будь то друг или враг. Ну, а человека, которого он, назначив своим наместником, объявил достойнейшим в стране, ему не захочется осуждать. Сегодня уши его обращены к тебе, но завтра – уже к твоим врагам. А в Фивах произошло слишком многое, чего уже не загладишь. Сейчас ты похож на льва, стоящего между своим укротителем и клеткой. Если ты не воспользуешься случаем, то будешь в клетке; если же ты хотя бы сегодня будешь храбр, как лев, то твоему укротителю конец!
– Ты все наседаешь на меня, – проворчал Ани. – А что, если после неудачи превосходно задуманного плана Паакера, провалится и твой план?
– Даже тогда положение твое будет ничуть не хуже, чем сейчас, – спокойно возразила Катути. – Боги, а не люди управляют стихиями! Кому придет в голову, что ты так старался построить этот прекрасный дворец только для того, чтобы сжечь его? Соучастников в нашем деле нет, да мы в них и не нуждаемся!
– Но кто же подожжет то помещение, куда Нему и мой немой раб натаскали соломы и смолы?
– Я, – решительно заявила Катути. – А вместе со мной тот, кому нечего ждать добра от Рамсеса.
– Кто же это?
– Паакер!
– Махор здесь? – испуганно воскликнул везир.
– Ты сам его видел.
– Ты ошибаешься, – сказал Ани. – Я бы…
– Так припомни же седого одноглазого негра, вручившего тебе вчера мое письмо. Это он, сын моей сестры!
Везир схватился за голову и, содрогнувшись, пробормотал:
– Несчастный!
– Да, он страшно изменился, – продолжала Катути. – Ему не было надобности красить себе кожу – его и так не узнала бы даже родная мать. В схватке с Мена он потерял глаз, кроме того, возничий пронзил ему легкое, и он с трудом говорит и дышит. Его широкие плечи стали костлявыми, а крепкие ноги, которыми он так хвастался, сделались тоньше, чем у негра. Я, не задумываясь, взяла его в число моих слуг. Он еще не знает моего замысла, но я уверена – пусть даже грозит ему тысяча смертей, все равно он поможет нам. Ради всех богов, преодолей свою нерешительность! Мы станем трясти для тебя дерево, а ты будь рядом на случай, если завтра придется подбирать осыпавшиеся плоды. Одного только я требую от тебя: прикажи своему управителю винными складами не жалеть вина, чтобы гвардейцы и сардинцы-телохранители не доставили нам хлопот. Мне известно, что ты приказал разгрузить только три корабля из тех пяти, что доставили сюда вино с твоих складов. Мне кажется, что будущему властелину Египта не подобает быть трусливым скупцом!
Губы Катути презрительно скривились, когда она произнесла последние слова.
Эта презрительная гримаса не ускользнула от Ани.
– Ты считаешь меня нерешительным, – сказал он. – Да, я признаю это и был бы счастлив, если бы не сделал многого из того, что уже предпринято по твоему наущению. Я охотно отказался бы и от твоего нового плана, как ни тщательно мы подготовились к его исполнению уже при закладке этого дворца. А вина мне не жалко. Правда, там есть кувшины, хранящиеся еще со времен моего отца; но я отдаю его все, без остатка. Ты права. Многое вызовет гнев фараона! Ты – умная женщина, Катути. Поступай по своему усмотрению. После торжества я буду ночевать в лагере со своими эфиопами.
– Они и провозгласят тебя фараоном, как только эти выскочки сгорят заживо! – воскликнула Катути. – Стоит только крикнуть одному, как за ним последуют другие, и пусть ты даже разгневал Амени, все же он присягнет тебе охотнее, чем Рамсесу. А вот сам он едет, и уже поднимают флаги!
– Они приближаются, – слабым голосом проговорил везир и в легком замешательстве продолжал: – И вот еще что: позаботься о том, чтобы дочь фараона Бент-Анат заняла отведенные ей комнаты… Она не должна сгореть!
– Ах, ты еще не забыл о ней! – лукаво, но вместе с тем горько усмехаясь, сказала Катути. – Не беспокойся: ее комнаты находятся внизу и к тому же она будет предупреждена.
Ани распрощался с вдовой.
Бросив напоследок еще один взгляд на огромный зал, он тяжело вздохнул:
– Как тоскливо у меня на сердце! Как мне хотелось бы, чтобы этот день и ночь уже миновали!
– Ты напоминаешь мне наш разукрашенный праздничный зал, – с усмешкой проговорила Катути. – Сейчас он пуст и выглядит почти зловеще, но сегодня вечером, когда его заполнят гости, все будет выглядеть иначе. Ты рожден быть царем, но ты не царь! Самим собой ты станешь лишь тогда, когда корона и скипетр будут принадлежать тебе.
Ани благодарно улыбнулся ей и ушел. Оставшись одна, Катути пробормотала про себя:
– Бент-Анат сгорит вместе со всеми. У меня нет никакого желания делить с ней власть над ним.
В Пелусий со всех концов Египта стекались мужчины и женщины, чтобы встретить возвращающегося победителя [217] и его войска на границе государства.
Каждая мало-мальски значительная жреческая община выслала своих представителей для встречи Рамсеса; депутация фиванского некрополя состояла из пяти человек во главе с верховным жрецом Амени и вторым пророком Дома Сети стариком Гагабу.
