Колин Маккалоу - Первый человек в Риме. Том 1
– Трагедия – трагедией, – мягко сказал этнарх, – а деньги – деньгами. Мы назвали цену. Не хочешь – не надо.
– Согласен, – сказал Котта.
Сципиону не нужно было делать крюк, чтобы попасть в Массилию. Он, ветеран Нарбо и Испании знал, что в Галльском море всегда дуют встречные ветры. Он делал в среднем по семьдесят миль в день, часто меняя мулов. Сципион все больше уверялся в том, что обгонит даже курьера сенаторов. Он так быстро пересек Альпы, что воконтии, вечно подстерегавшие отдельных римских путников на виа Домиция, не успели напасть на две бешено несущиеся повозки.
К тому времени, когда он достиг Ариминума, Сципион удостоверился, что может достигнуть Рима за семь дней: дороги были хороши, свежих мулов хватало. Пусть он устал, пусть голова у него болит, но свою версию случившегося под Арозио он должен первым изложить Риму. Когда показалась Фанум Фортунае, и повозки свернули на Виа Фламиния, чтобы пересечь Аппенины и спуститься в долину Тибра, Сципион понял, что победил. Именно его версии поверит Рим!
Но у Фортуны был другой любимчик – Марк Аврелий Котта. Он переплыл Галльское море из Массилии в Остию на маленьком корабле, похожем на боевой, хотя жителям Массилии было запрещено иметь военный флот без позволения римлян. Судно легко могло быть превращено в боевое. Пиратство было занятием выгодным, распространенным по всему Средиземному морю. Корабль вышел из прекрасной гавани Массилии на заре одиннадцатого дня октября и бросил якорь в маленькой грязной гавани Остии на заре – за день до начала ид. Спустя три часа Котта вошел в дом консула Публия Рутилия Руфа, разгоняя клиентов, как лиса куриц.
– Прочь! – рявкнул он на клиента, сидевшего у стола Руфа, и когда тот трусливо убежал за дверь, устало опустился на стул.
В полдень Сенат был созван на срочное заседание. В это время Сципион с сыном преодолевали последний участок виа Эмилия.
– Оставьте двери открытыми, – велел Публий Рутилий Руф. Народ должен нас слышать. И пусть писцы запишут все дословно.
Сторонники Сципиона были угрюмы: они боялись новых доказательств своей неправоты. Неделями не получая вестей от Сципиона, доблестный Марк Эмилий Скавр попал в трудное положение, и знал это. Поэтому, когда консул Рутилий Руф приказал оставить двери Сената открытыми, Скавр даже не пошевелился, чтобы настоять на отмене этого решения. Все взоры были устремлены на Котту, которому поставили стул в первом ряду.
– Марк Аврелий Котта сегодня утром прибыл из Остии, – сказал Рутилий Руф. – Три дня назад он был в Массилии, а за день до того – в Арозио, возле которого стояла наша армия. Я прошу Марка Аврелия Котту рассказать, что ему ведомо. Учтите все: ход заседания записывается.
Конечно, Котта привел себя в порядок после долгой дороги, но тень усталости лежала на его лице.
– За день до октябрьских нан, избранные мужи, под Арозио состоялась битва, – сказал Котта. Ему не пришлось повышать голос: в собрании стояла мертвая тишина. – Германцы уничтожили нас. Восемьдесят тысяч наших солдат погибли.
Ни восклицания, ни движения, ни стона. Тишина.
– Я сказал – восемьдесят тысяч. Именно так. Раненых – больше двадцати четырех тысяч. Конница тоже – сгинула…
Котта рассказывал сенаторам о том, что произошло в Арозио: препирательства Сципиона с Маллием Максимом обезглавили войско. Из-за этой распри конница оказалась на отшибе.
– Пять тысяч конников – и их лошади – убиты. Легат Марк Аврелий Скавр был захвачен в плен германцами. Его пытали. Его сожгли заживо. Свидетели рассказывали, что он вел себя храбро.
Сенаторы сидели с мрачными лицами – у большинства из них в этих армиях были сыновья, или братья, или племянники. Мужчины молча плакали, пряча лица в ладонях. Лишь принцепс Скавр оставался спокоен. Но на его лице горели багровые пятна.
– Вы должны сегодня разделить ответственность за поражение, – сказал Котта. – Вы не отрядили к армиям ни одного влиятельного лица. Я, бывший претор, единственный из шестерых, был при должности. В результате Квинт Сервилий Сципион отказался говорить с нами как равными ему – по рождению, положению и даже опыту. Более того, состав делегации он принял за знак поддержки Сената в его, Сципиона, противостоянии с Гнеем Маллием Максимом. И был прав! Если бы вы, избранные мужи, серьезно отнеслись к тому, что Квинт Сервилий не подчиняется приказаниям консула, вы бы включили в делегацию бывших консулов! Но вы этого не сделали. Вы безответственно послали пятерых педариев и одного экс-претора, чтобы мы призвали к порядку одного из самых знатных и высокопоставленных членов Сената!
Ни одна голова не поднялась. Все больше и больше сенаторов закутывались в тоги, как в саваны. Только Скавр продолжал сидеть прямо, не сводя с Котты глаз.
– Распря между Квинтом Сервилием и Гнеем Маллием не позволила им соединить свои силы. Вместо крепко спаянной армии римляне встали в поле двумя армиями на расстоянии двадцати миль друг от друга. Сципион лично говорил мне, что не собирается делить триумф с Гнеем Маллием Максимом, и безответственно отвел свою армию слишком далеко, чтобы не дать Гнею Маллию возможности принять участие в его битве.
Голос Котты зазвучал так резко в тишине, что Рутилий Руф вздрогнул. Скавр продолжал сидеть. Метелл Нумидиец приспустил с лица тогу, чтобы посмотреть на окаменевших соседей.
– Нужно посмотреть правде прямо в глаза и признать: ни Квинт Сервилий, ни Гней Маллий не обладали достаточным талантом, чтобы победить германцев! Однако, из двух командующих именно Квинт Сервилий должен нести главную ответственность. Он – не просто плохой начальник, как Гней Маллий, но и преступил закон. Поставил себя над законом, будто законы существуют только для черни. Марк Эмилий Скавр, принцепс Сената, должен знать правду. Должен знать, что перед законом все равны. Квинт Сервилий Сципион вел себя, как первый человек в Риме. Но законом не предусмотрен такой статус. И я утверждаю, что Квинт Сервилий нарушил закон.
Гробовая тишина.
Котта вздохнул:
– Арозио – более страшная беда, чем Канны, друзья мои. Погибли лучшие из наших мужчин. Я знаю, потому что был там. Около тринадцати тысяч солдат спаслось. Они беспорядочно отступали, бросая оружие. Они все еще слоняются без командиров где-то к западу от реки. Говорят, они так напуганы германцами, что скорее станут возить дерьмо, чем вернутся в армию. Когда Секст Юлий Цезарь попытался остановить их бегство, на него напали собственные солдаты. Рад сообщить, что он жив. Я сам нашел его на поле боя. Нас было так мало – готовых помогать раненым… Без сомнения, многие могли выжить, если бы им оказали помощь.
Метелл Нумидиец не выдержал и жестом выдал волнение. Котта уловил его движение.
– Твой сын, Квинт Цецилий Метелл спасся. Но не потому, что был трусом. Он спас консула Гнея Маллия и нескольких человек из его окружения. Зато оба сына Гнея Маллия погибли. Из двадцати четырех солдатских трибунов в живых осталось трое: Марк Ливий Друз, Секст Юлий Цезарь и Квинт Сервилий Сципион-младший. Марк Ливий и Секст Юлий тяжело ранены. Квинт Сервилий-младший, командовавший самым неопытным легионом в армии, остался цел и невредим, переплыв реку. Как это согласуется с его понятием о чести – не знаю.
Котта перевел дыхание и взглянул в глаза Метелла: тот явно приободрился – от того ли, что сын его жив, или от того, что не прослывет трусом.
– Но главное – не уцелел ни один центурион. Рим остался без центурионов. Великая армия больше не существует, – Котта немного подождал и добавил:
– Да ее никогда и не было – благодаря Квинту Сервилию Сципиону.
Те, кто стоял ближе к огромным бронзовым дверям, передавали новости дальше в толпу. Толпа прибывала. Римляне не безмолвствовали. Они плакали. Рим потерпел страшное поражение, Италия была открыта германцам.
Перед тем как Котта сел, заговорил Скавр:
– Где же сейчас германцы, Марк Аврелий? Много ли их просочилось на юг от Арозио?
– Не знаю, принцепс. Через час после сражения германцы ушли на север. Скорее всего, чтобы забрать свои повозки, женщин и детей. Но когда я уезжал, они еще не вернулись. Я разговаривал с одним германцем, которого Марк Аврелий Скавр нанял в толмачи для переговоров с германскими танами. Он был взят в плен, но ему, как своему, не причинили вреда. Если верить ему, то германцы рассорились и раскололись на три группы. Похоже, что ни одна из них не уверена в своих силах настолько, чтобы прорываться на юг. Они собираются идти в Испанию через Галлию, каждая своим путем. Ссору подогрело римское вино, захваченное в лагерях. Как долго будет действовать вино – кто знает? Да я и не уверен, что толмач говорил правду. Он сказал, что бежал, потому что не хочет снова жить, как германец. Но вполне возможно, что его подослали германцы – чтобы обманом успокоить нас и сделать еще более легкой добычей. Единственное, что я могу сказать с уверенностью, так это то, что, когда я уезжал, признаков продвижения германцев на юг не было.
