Геннадий Ананьев - Риск.Молодинская битва.
Теребердей, также весьма опытный военачальник, понял состояние своих нукеров и лихорадочно искал выхода. Бросить бы резерв, но его нет. Опрометчиво поступил он, не оставив резерва. Только личная охрана под рукой. Не мог Теребердей, не теряя чести, отступить: Дев-лет-Гирей не простит второго поражения.
Велик Аллах и Мухаммед его пророк!
Теребердей-мурза выхватил саблю.
— Ар-ра-а-агш!
Полутысяча глоток подхватила боевой клич.
Какая вроде бы сила, если всего пятьсот всадников вплелось в многотысячье, но вдохновленность в сече, особенно при штурме, — великий фактор. Если не решающий.
— Теребердей-мурза с нами! — понеслись крики наседавших ногайцев, а бодрое «Ур-ра-а-агш!» свежих сил (кто будет считать, сколько их) тут же было подхвачено, и атакующие полезли к гуляям напористей, словно вдохнули глоток живительный напиток храбрости.
Теперь сникли отбивавшиеся. Не так часто стали стрелять пушки, но особенно рушницы — большая часть пушкарей и самопальщиков обнажила мечи, понадевали по-врази шестоперов на запястья, встав в ряды мечебитцев, но это не усиливало защитников, наоборот, ослабляло их.
Князь Михаил Воротынский, видя все это, думал, каким образом исправить положение; у него даже возникало желание дать сигнал либо Опричному полку, либо полку Правой руки, чтобы ударить с тыла, но решиться на это не осмеливался — можно ли главную свою задумку открывать прежде времени? Она должна сыграть свою роль во время главной сечи, пока же оставаться для татар тайной за семью печатями.
Защищаться, однако, становилось все более невмоготу. Уже в трех-четырех местах самые смелые и самые ловкие из ногайцев перемахнули через щиты. Их секли, но места посеченных занимали новые и новые. Возникла большая опасность прорыва крупных ногайских сил через гуляй.
Думай главный воевода. Ищи выход, спешно.
И тут Михаил Воротынский увидел воеводу Коркоди-нова, вставшего у пушки. Этого еще недоставало! Воеводе не заменять нужно пушкарей, взявшихся за мечи, а руководить всей пушечной стрельбой, возвернув слишком ретивых и недальновидных воинов к своим орудиям. Велел стремянному позвать к себе Коркодинова.
А тот тем временем неспешно, словно взялся обучать новика меткой стрельбе, велит подручным чуточку приподнять ствол.
— Хватит. Молодцы.
Еще раз припал щекой к стволу, проверяя, верно ли нацелено. Попросил подручных:
— Чуток левее. Еще. Вот так. Запаливай.
В общем гвалте не очень-то выделился пушечный выстрел, решивший исход упорного боя, только вдруг Тере-бердей-мурза начал валиться с седла, судорожно цепляясь за лошадиную гриву; его тут же подхватили телохранители и понеслись к Рожае-реке, стегая камчами, а то и рубя саблями тех, кто им не уступал поспешно дорогу.
А над головами штурмующих понесся дикий вопль:
— Теребердей-мурзу убили!
В один миг все изменилось. Отхлынули ногайцы от стен китай-города и пустились догонять своего лашкар-каши: воронья туча уносилась так, словно гнал ее свирепый ураган.
Пушки и самопалы успели сделать лишь по одному залпу, а гуляй-город выпустил несколько тысяч всадников, которые начали сечь отступавших в панике ногайцев.
Победа! Еще одна! Ликуют ратники, ликует с ними и главный воевода, однако не слишком долго. У него — новая забота, новые трудные думы. Они уже о завтрашнем дне. Каким он будет? Наверняка навалится Девлет-Ги-рей еще большими силами. Если не всеми. Значит, не избежать сечи на покосном поле. В гуляй же отступать, если станет невмоготу.
Собрал воевод.
— С рассветом встанем на покосном поле. Чуть далее полета стрел от Рожай. Чтоб не поспособствовать крымцам в устройстве их каруселей, все самострелы в первые ряды. Как крымцы появятся на берегу, болтами их.
— Поле и без того не даст крутить круги, — заговорил воевода Одоевский. — Самострелы — дело хорошее. Пощипают крымцев еще до рукопашки, а нельзя ли, князь, огненный наряд из гуляя выставить. Не весь, понятное дело, но добрую половину.
— Дельно. Так и поступим. Выдели по сотне к каждой пушке. Чтоб когда до мечей дойдет, сопроводили бы пушкарей обратно в крепость. Сам гуляй-город полку Левой руки стеречь. Особенно с тылу опаску иметь. Дивей-мурза может любую каверзу выкинуть.
— Засады по оврагам посажу, — пообещал первый воевода полка князь Репнин. — Сотен по пяти.
— Нелишнее, — одобрил князь Воротынский. — Все остальное тоже изготовь. Сам убедись в ладности обороны. Изготовься и нас принять, если крымцы теснить станут.
Как предполагал Михаил Воротынский, завтрашний день решит судьбу многодневного противостояния, судьбу России, но он ошибался. К счастью. Ибо не устояла бы рать русская, пусти Девлет-Гирей, как ему и советовал Дивей-мурза, все свои тумены. Но хан крымский считал, что и половины сил вполне достаточно, чтобы побить неверных. Пнув сапогом Теребердея, который истекал кровью у его ног, оправдывая неудачу свою многочисленностью русских полков, Девлет-Гирей со злобным спокойствием повелел:
— Готовьте три тумена в помощь трусливым зайцам на русскую крепость из дощечек. Гяуров не может быть много!
Дивей-мурза пытался убедить хана, что ошибочно вновь посылать не все тумены на русских, но тот отрубил:
— Ханское слово твердо, как скала. Таков наказ великого Чингисхана!
Вот и вышло так, что татары численностью немного превосходили русских ратников.
Излюбленный маневр, когда передовые конники начинают кружить круги в десятках трех саженей перед строем изготовившейся к сече вражеской рати, отчего воины гибли не десятками, а сотнями, не обнажив даже мечей, крымцам не удался. Рушницы, самострелы и, главное, пушки колесные, стрелявшие не ядрами, а дробью, заставили крымцев изменить тактику и кинуться в атаку сразу. Сквозь тучи железных, кованых стрел, сквозь секущую дробь.
Они несли потери, а не русская рать.
И все же крымские тумены приближались стремительно. Русские полки ощетинились копьями, неся смерть первым смельчакам; но вот то в одном, то в другом месте прорывались сквозь лес копий самые ловкие, самые сильные, и рукопашная сеча начала набирать силу.
Необязательно быть современником тех событий, чтобы представить, сколько богатырей с той и с другой стороны обагрили кровью нежную зелень нескошенной травы. Упорная рубка не прекращалась до самого вечера. Никто не смог взять верх.
Беспристрастный итог этого упрямого противостояния подвел русский летописец: рать русская отошла в обоз, «а татаровья в свои станы».
Что даст следующий день? Новую сечу? Но как показал день минувший, она в лучшем случае тоже может не принести безоговорочной победы ни той ни другой стороне. Если же татар добавится? Да если еще намного?
У главного воеводы трещала голова. Ему предстояло и «приманку съесть, и в мышеловку не угодить».
«Пора, видать, повторить Боброка…»
Великий риск. Чтобы удар сбоку имел решающую силу, нужно, при такой великой разнице в численности войск, не только использовать полки Правой руки и Передовой, как замысливалось первоначально, ибо этого, как теперь понимал Воротынский, не хватит, чтобы изменить ход сечи — удар не станет весьма ощутимым для крымцев. Для большего успеха лучше вывести из гуляй-города Большой полк и полк Левой руки. Но загвоздка в том, смогут ли наемники и казаки настолько долго удерживать гуляй, чтобы крымские темники задействовали все свои тумены. Потеря-же гуляй-города — это полный крах.
«Позову порубежников в гуляй. Оставлю самую малость их лазутить, остальных — сюда. Знатные они ратники. Может, ертоул привлечь? Посоху тоже? Посошни-ки и ертоульцы топорами мастаки орудовать. Но прежде пусть пару вышек для костров поставят».
Гонцы понеслись к порубежным воеводам с приказом князя этой же ночью прибыть всем в гуляй-город для его обороны, оставив лишь малые лазутные группы.
Следом за первыми гонцами — посланцы к князьям Хованскому и Одоевскому, чтобы поспешили те самолично к главному воеводе на совет. Однако прибытия их князь Михаил Воротынский ждать не стал и позвал к себе начальника наемников Юргена Фаренсбаха, атамана Черкашенина, воевод большого огненного наряда и гуляй-города Коркодинова с Сугорским, а также первого воеводу Ертоула.
Но и малого времени, нужного для сбора приглашенных на первый совет воевод, князь Воротынский не терял даром. Позвал Косьму Двужила:
— Тебе, Косьма, скакать к Федору Шереметеву. Передай ему мой приказ к исходу ночи ударить по обозу и пленить его. После этого, если все обойдется удачно, выйти на Пахру и встать твердым заслоном на переправе. Отвлечь, таким образом, часть татарских сил на себя. Ты оставайся там ему в помощники.
— Для верности не послать ли, князь, еще одного гонца. А то и двух? Разными путями.
