Теодор Мундт - Царь Павел
С одной стороны, и императрица-мать не упускала случаев указывать императору на неприличие удерживать вблизи своей особы и во главе важнейших государственных дел личность, которая подготовила умерщвление его родителя, а, с другой стороны, и граф Пален всеми возможными способами старался убедить государя в зловредности материнского влияния. Отчаявшись в успехе своих наветов, граф принялся возмутительнейшим образом поносить императрицу-мать. Между прочим, рассказывали, будто у него вырвалось и такое заявление: «Я расправился с супругом, сумею отделаться и от супруги!» В припадке озлобления и наглости Пален распорядился убрать из какой-то церкви образ, только что подаренный императрицею.
Эта дерзость, конечно, не могла пройти незамеченною. Императрица-мать заявила Александру, чтобы тот немедленно же выслал графа Палена из Петербурга, в противном случае столицу покинет сама Мария Феодоровна.
Два часа спустя граф Пален был выслан под охраною фельдъегеря в свои курляндские имения с воспрещением пожизненного въезда в Петербург и Москву.
Русское общество отнеслось с полным равнодушием к вести о падении могущественного вельможи, даже приобретшего некоторую популярность своим преступлением. Я знаю через моего отца, который был другом детства и сотоварищем графа Палена по военному поприщу и поддерживал с ним сношения по самую его смерть, что граф Пален со времени ссылки совершенно не выносил одиночества в своих комнатах, а в годовщину 11 марта регулярно напивался к 10 часам вечера мертвецки пьяным, чтобы опамятоваться не раньше следующего дня.
Умер граф Пален в начале 1826 года через несколько недель после кончины императора Александра…
Записки князя Адама Чарторыйского
По мере моего приближения к Петербургу я сильно волновался, находясь под влиянием двух противоположных чувств: с одной стороны, я испытывал радость и нетерпение при мысли о свидании с людьми мне близкими и дружественными, с другой же — тяготился неизвестностью, размышляя о могущих произойти в этих людях переменах вследствие изменившихся обстоятельств и их нового положения.
Навстречу мне послан был фельдъегерь, заставший меня в Риге. Он вручил мне письмо от императора Александра и подорожную с предписанием почтовому начальству ускорить мое путешествие. Адрес на конверте написан был рукою государя, в котором я был назван действительным тайным советником — чин, соответствующий военному чину генерал-аншефа. Я был немало удивлен, что император так быстро произвел меня в этот чин, и твердо решился не принимать его, считая это недоразумением. И действительно, когда по приезде в Петербург я представился государю и показал ему конверт, то убедился, что надпись эта была сделана им по ошибке. Но в России можно было легко воспользоваться ошибкою государя, считая такую надпись высочайшим повелением. Я и не думал об этом и с тех пор не получил в России ни одной почетной награды, исключая чина, пожалованного мне императором Павлом.
Наконец я снова увидел Александра, и первое впечатление, которое он произвел на меня, подтвердило мои тревожные предчувствия. Император возвращался с парадов или учений таким же, как бывало при жизни своего отца: бледным и утомленным. Он принял меня чрезвычайно ласково и имел вид человека печального и убитого горем, чуждого той сердечной жизнерадостности, свойственной людям, не имеющим основания следить за собою и сдерживаться. Теперь, когда он был уже самодержцем, я стал замечать в нем, быть может, ошибочно, особенный оттенок сдержанности и беспокойства, от которых невольно сжималось сердце. Он пригласил меня в свой кабинет и сказал: «Вы хорошо сделали, что приехали: все наши ожидают вас с нетерпением», намекая на некоторых более близких ему лиц, которых он считал более просвещенными и передовыми и которые пользовались его особенным доверием. «Если бы вы находились здесь, — продолжал государь, — всего бы этого не случилось: будь вы со мною, меня никогда бы не удалось увлечь…» Затем он стал говорить мне о кончине своего отца в выражениях, в которых слышались сильная скорбь и сильное раскаяние.
Это печальное и трагическое обстоятельство в течение некоторого времени сделалось предметом частных продолжительных бесед между нами, причем государь, несмотря на видимые страдания, испытываемые им в этих разговорах, с особенной подробностью описывал это ужасное событие. Об этих подробностях я упомяну ниже, сопоставив их с другими сведениями, полученными мною от непосредственных участников этой мрачной драмы.
Что касается многих других вопросов, о которых я прежде беседовал с Александром и по поводу которых я желал узнать его теперешние взгляды ввиду изменившихся обстоятельств, — я убедился, что в общем государю, как я и ожидал, по-прежнему не были чужды его былые мечты, к которым он невольно возвращался; но уже чувствовал, что он находился под давлением железной руки действительности — уступая силе, не властвуя еще ни над чем, не сознавая своего могущества и не умея еще им пользоваться.
Петербург, когда я туда приехал, напоминал мне вид моря, которое, после сильной бури, продолжало еще волноваться, успокаиваясь лишь постепенно.
Государь только что уволил графа Палена. Человек этот, пользовавшийся безграничным доверием покойного императора Павла, был вместе с графом Паниным главным виновником и душою заговора, прекратившего дни этого злополучного монарха. Событие 11 марта 1801 года никогда бы не осуществилось, если бы Пален, имевший в руках власть и располагавший всеми средствами в качестве военного губернатора Петербурга, не стал во главе предприятия. Когда переворот совершился, Пален считал себя всемогущим, надеясь на свои силы. И действительно, с первых же дней нового царствования он выказал энергию, принял на себя руководительство во внешней и внутренней политике рядом мер, ставших неотложными ввиду возможного появления английского флота в водах Ревеля, Риги и Кронштадта после кровавых копенгагенских событий. Нельсон торжествовал победу в Копенгагене накануне того дня, когда император Павел погиб в Петербурге, куда известие о разгроме датского флота пришло через два дня после смерти императора. Пользуясь замешательством и всеобщей растерянностью правительства в первые дни после катастрофы, Пален возымел мысль захватить в свои руки расшатанные бразды правления и к всесильной должности военного губернатора Петербурга присоединить должность статс-секретаря по иностранным делам. И действительно, в главнейших правительственных актах этого времени всюду фигурирует его подпись. Ничто не должно было делаться без его согласия: он принял роль покровителя юного государя и делал ему сцены, когда он не давал немедленного согласия на его представления, или, вернее, на то, что он навязывал Александру. Уже поговаривали, что Пален претендует на роль «палатного мэра». Император Александр, погруженный в горе и отчаяние, окруженный безутешной семьею, казался в собственном дворце во власти заговорщиков, которых признавал необходимым щадить и подчинять свою волю их желаниям.
Между тем одна из важнейших должностей государства — генерал-прокурора сената, которому подчинены были внутренние дела, юстиция, финансы и полиция, — была вакантна после удаления одного из павловских фаворитов, который ее занимал. Император Александр сделал удачный выбор, назначив на эту должность генерала Беклешова, который в это время находился в Петербурге, будучи вызван сюда императором Павлом, желавшим, быть может, предоставить ему это место. Это был русский старого закала, по внешним приемам человек грубый и резкий, не говоривший по-французски или, по крайней мере, не понимавший этого языка, но который под этой суровой внешностью обнаруживал твердость и прямоту и обладал чутким отзывчивым сердцем. Общественное мнение создало ему репутацию благородного человека, которую он сохранил даже во время своего управления (в качестве генерал-губернатора) польскими юго-западными губерниями. Здесь он выказал себя человеком справедливым по отношению к подвластному ему населению и строгими по отношению к своим подчиненным, преследуя и сурово карая воровство, взяточничество и злоупотребления. Покидая этот край, он заслужил всеобщую любовь и признательность всего местного населения — обстоятельство, особенно знаменательное для представителя высшей русской администрации в завоеванном крае.
Совершенно незнакомый с вопросами внешней политики, но изучивший в совершенстве многочисленные указы и знавший все тонкости административной рутины русского правительства, Беклешов умело пользовался своею властью, проводя начала справедливости в применение правосудия. Он был совершенно чужд политических партий и не принимал никакого участия в заговоре, что являлось особенною заслугою в глазах императора Александра, который относился к нему с полным доверием и однажды откровенно высказал ему, насколько он тяготится ролью Палена. Беклешов отвечал государю со свойственной ему резкостью, выражая совершенное недоумение при мысли, что самодержец на что-то жалуется и не решается высказать своей воли. «Когда мне досаждают мухи, — сказал он государю, — я просто их прогоняю». Вскоре после этого император подписал указ, в котором Палену повелевалось немедленно оставить Петербург и выехать в свои поместья. Беклешов, бывший с ним как в прежние времена, так и теперь в дружественных отношениях, в качестве генерал-прокурора взялся вручить ему указ вместе с повелением выехать из столицы в 24 часа. На следующий день рано утром Беклешов явился к Палену, разбудил его и передал волю императора. Последний повиновался. Таким образом, Александр впервые проявил самодержавную волю, не имеющую в России преград.
