Олег Михайлов - Генерал Ермолов
Личный состав корпуса выделялся высоким процентом «штрафованных» и «ссыльных» за участие в крестьянских и солдатских волнениях. Тaк, в 1820 году туда направили солдат лейб-гвардии Семеновского полка, которые участвовали в волнениях, получивших название «семеновской истории». Немалое число офицеров было переведено на Кавказ за политическую неблагонадежность и нежелание примириться с аракчеевскими порядками в стране и в армии. До восстания на Сенатской площади на Кавказе проходили службу многие члены тайных обществ и их единомышленники. К этому добавим, что Отдельный Кавказский корпус в отличие от войск, расквартированных внутри России, находился, как бы сказали теперь, постоянно в «готовности номер один» и участвовал в непрерывных военных действиях.
Теперь присмотримся поближе к некоторым активнейшим декабристам и их единомышленникам.
A.И.Якубович, капитан 44-го Нижегородского драгунского полка. По заключению следственной комиссии, «из злобной мести намеревался покуситься на жизнь покойного императора… На одном из совещаний он говорил, что для успеха в их предприятии надобно убить ныне царствующего императора»; пришел на Сенатскую площадь с ротами Московского полка; приговорен к каторжным работам навечно. Любимец Ермолова, на Кавказе неоднократно представлялся к наградам и поощрениям.
B.К.Кюхельбекер «был в числе мятежников с пистолетом, целился в великого князя Михаила Павловича и генерала Воинова. По рассеянии мятежников картечью, он хотел построить Гвардейский экипаж и пойти на штыки, но его по послушали»; осужден на каторжные работы на 20лет.
В 1822 году — чиновник особых поручений при Ермолове.
И.Г.Каховский, отставной поручик. «Вечером накануне возмещения ему было поручено убить ныне царствующего императора: явясь на площадь, присоединился к Московскому полку; там застрелил графа Милорадовича и полковника Стюрлера и ранил кинжалом свитского офицера»; повешен 13 июля 1826 года. Племянник Ермолова по единоутробному брату Л.А.Каховскому.
Л.С.Грибоедов на основании показаний Е.Оболонского («Грибоедов был принят в члены общества месяца за два пли три перед 14 декабря») и С.Трубецкого («слышал от Рылеева, что он принял Грибоедова в члены тайного общества») арестован и с фельдъегерем препровожден в Петербург, где содержался к главном штабе. Чиновник по иностранным делам при Ермолове и один из самых близких ему людей в 1818 — 1825 годах.
В.Д.Давыдов, отставной полковник. Видный член Южного общества. Приговорен в каторжным работам в Сибири.
Двоюродный брат Ермолова.
М.А.Фонвизин, отставной генерал-майор. Член Союза спасения. Союза благоденствия и Северного общества; сослан в Сибирь. Адъютант Ермолова в 1812 году.
Не слишком ли много совпадений?
К этому можно добавить еще ряд фактов. К рассмотрению о принадлежности к тайным обществам привлекались бывшие адъютанты Ермолова Н.П.Воейков и П.X.Граббе.
Ближайший сподвижник проконсула на Кавказе Н.Н.Муравьев был одним из основателей преддекабристской Священной артели и находился под тайным наблюдением. Перед отъездом в Россию в 1827 году Ермолов специально предупредил его, чтобы он «никому из вновь прибывших не верил» и «вел себя осторожно».
Примечательно, что при всей своей скрытности Ермолов откровенно поддерживает, как только представляется возможность, лиц «неблагонадежных» и революционно настроенных. И не только русских вольнодумцев. Так, он всячески опекал, выхлопотал офицерский чин и помогал польскому революционеру В.-А. Шелиге-Погоцкому, сосланному в 1822 году рядовым на Кавказ. В одном 44-м Нижегородским полку с Якубовичем служил с 1819 года в чине майора испанский революционер Ван-Гален Дон-Хуан (вспоследствпи известный генерал). Спасаясь от преследования инквизиции, он бежал в Англию, а затем не без труда добился назпачепия в русскую армию на Кавказ.
Когда в 1820 году в Испании разразилась революция, Ван-Гален пожелал возвратиться на родину. В ответ на его прошение Александр I потребовал от Ермолова выслать Вап-Галена с фельдъегерем до австрийской границы и там передать его венским властям. Главнокомандующий, толы:о что представивший Ван-Галена к награде за казикумыкскпй поход, где испанец был ранен, поступил по-своему. Вызвав к себе Ван-Галона и объявив ему царский приказ, оп выдал ему для проезда за границу паспорт, снабдил собственноручно написанным удостоверением о его службе в Кавказском корпусе, отдал ему на дорогу все свои наличные депьги и вопреки воле Александра I отпустил без всякого сопровождения, лишь приказав в городе Дубно ожидать дальрейшего повеления царя. «Если благоугодно будет Вашему Императорскому Величоству, — сообщал он не без скрытого сарказма Александру I, — то и оттуда можпо будет вывезти его с фльдьегерем и передать в Австрию». И далее: «Не ожидаю подвергнуться птеву Вашего Величества, но не менее должен был бы скорбев, если бы иноземец, верно и с честию служивший, мог сказать, что за вину, в коей не изобличен, получил наказание от государя правосудного».
Нравственный урок, преподанный Ермоловым русскому императору, впрочем, не поколебал к нему царского доверия.
Уже в следующем, 1821 году Александр I поручил ему командование стотысячной армией в помощь Австрии для подавления революционного движения в Италии. Поход этот не состоялся — революция была разгромлена до выступления русских. Однако как загадочно пишет об этом неосуществившемся походе Ермолов:
«Конечно, не было доселе примера, чтобы начальник предназначенный к командованию армиею, был столько доволен, как я доволен, что война не имела места. Довольно сказать в доказательство, что я очень хорошо понимал невыгоды явиться в Италию вскоре после Суворова и Бонапарта, которым века удивляться будут». Иными словами, Ермолов дает понять, что не желал бы омрачать военные победы Суворова и Бонапарта исполнением такого полицейского поручения, как подавление революции в Италии.
Крайне характерно и то, что неизвестно ни одного слова осуждения Ермоловым декабристов, в то время как примеров проявления к ним сочувствия множество. Доказано, что он по крайней мере знал о существовании заговора и не только не принимал никаких мер против его участников, но даже предупреждал некоторых о грозящей им опасности.
Так, вернувшись после встречи с Александром I в Лейбахе в 1821 году в Москву, Ермолов встретил своего бывшего адъютанта Михаила Фонвизина словами:
— Подойди сюда, величайший карбонарий! — и сообщив далее, что царю известно о его участии в тайном обществе, добавил: — Я ничего не хочу знать, что у вас делается, но скажу тебе, что он вас так боится, как бы я желал, чтобы он меня боялся…
Когда петербургский военный генерал-губернатор разослал 30 декабря 1825 года повсеместно приказ о поимке бежавшего Кюхельбекера, Ермолов уклонился от ответа, поручив это сделать в случае нужды А. А. Вельяминову.
Не менее показательно и отношение Ермолова к декабристам, которых переводили в Отдельный Кавказский корпус. В 1826 юду туда были направлены за «неблагонадежность» полковник Н. Н. Раевский-младший и капитан В. Д. Вольховский, по отношению к которым не было прямых улик. К середине года на Кавказ переводят рядовыми одиннадцать офицеров, первоначально отправленных в дальние оренбургские гарнизоны, и в их числе П. А. Бестужева, П. П. Коновницына, Е. С. Мусина-Пушкина, М. И. Пущина. Чуть позже в корпус было зачислено 2800 солдат, так или иначе участвовавших в декабрьском восстании.
Когда по приезде в Тифлис Пущин и Коновницын явнлись к командиру корпуса, то застали у него Раевского, старого приятеля Пущина. Не стесняясь присутствия начальства, Раевский бросился обнимать разжалованных в солдаты. Ермолов, вставая, сказал:
— Позвольте же и мне вас обнять и поздравить с благополучным возвращением из Сибири…
Он просил их сесть, предложил чаю, расспрашивал о пребывании в Сибири и обнадеживал, что Кавказ оставит у них хорошее воспоминание. Продержав разжалованных с час, он отпустил их с благословением на новое поприще.
«Час этот, — — вспоминал Пущин, — проведенный у Ермолова, поднял меня в собственных глазах моих, и, выходя от него, я уже с некоторой гордостью смотрел на свою солдатскую шинель…»
«Неосторожность» Ермолова во всех этих поступках настолько не вяжется с его характером, что позволяет предположить о существовании чего-то, оставшегося «за кулисами» событий и лишь намеками, случайностями обнаруживающего себя. Перед нами как бы отдельные верхушки затонувшего леса фактов. Зная способности Ермолова-конспи»
ратора, легко предположить, что он сумел бы перехитрить и следственную комиссию, и посланного на Кавказ Николаем I с инспекцией начальника главного штаба Дибича.
Впрочем, скольких «замешанных» в декабристском движении не назвали во время допросов или выгородили, спасли — если не от эшафота, то от Сибири и рудников! А если принять во внимание, с каким благоговением относились декабристы к Ермолову, которого прочили в члены Временного революционного правительства, станет ясно, что относительно его имени могла существовать особая договоренность.
