Мортеза Каземи - Страшный Тегеран
Он вышел из камеры, сильно хлопнув дверью, и загремел замком. Шаги смолкли.
Ответ тюремщика поразил Али-Эшреф-хана. Он мог все вынести, но мысль о том, что ему придется жить без терьяка, привела его в ужас.
Лишение терьяка для терьячника невыносимо. Каждый час Али-Эшреф-хан, казалось, умирал и вновь оживал, чтобы мучиться и снова умирать. Все члены его тела болели: болела голова, болели ноги, болел живот. Он просил только терьяка, только терьяка ему не хватало. Но он уже ясно понимал, какие муки без всякой вины выносили другие, какие тяжкие часы они переживали.
Долгими часами бился он головой об стену, долгие часы он глухо стонал и кричал; он готов был отдать все свои деньги, чтобы только ему дали хоть немножко терьяка, даже не курить, дали бы хоть крошечку проглотить. Никто ему не отвечал.
И, положив голову на грязный пол, он горько зарыдал.
Глава двадцать третья
ЕЩЕ ОДНА ВСТРЕЧА
На пятый день после прихода казаков в Тегеран, вечером, на одной из улиц в северо-западной части Тегерана, вблизи французского посольства, в маленькой, уютно обставленной комнате беседовали между собой два человека. Квартал этот был очень спокойный и тихий, домов здесь было мало, населения так же, движения почти не было: едва ли не самый тихий квартал в Тегеране.
Дом, в котором находилась комната, был небольшой, и в вечерней темноте можно было разглядеть только, что над его северным крылом имеется и второй этаж. Комната была похожа больше всего на кабинет: обстановка ее состояла из письменного стола, с лампой под зеленым колпаком, двух кресел и маленького столика с двумя стульями по бокам.
Один из собеседников, белолицый молодой человек, сидел в кресле, другой, уже старик, по внешности похожий на пишхедмета, почтительно стоял против него у дверей.
Обращаясь к пишхедмету, молодой ага сказал:
— Ну что, Хасан-Кули, ты все для гостя приготовил? Или чего-нибудь не хватает?
— Все, что приказали — приготовил. Кухарка говорит, что пустит в ход все свое уменье, замечательный ужин сделает.
Молодой челевек, улыбнувшись, сказал:
— Да, сегодня у меня такой дорогой гость...
Потом, меняя предмет разговора, спросил:
— Послушай, о чем это ты говорил? Кажется, что ты второй раз в жизни натолкнулся на скверное дело. Какое дело? Я ничего не понимаю.
Откашлявшись, пишхедмет сказал:
— Я вам ведь до сих пор не рассказывал, у кого и как я раньше служил. Пожалуй, уже три года, как я у вас живу, и вы ко мне с самого начала так были добры и ни разу даже не полюбопытствовали, в чьем доме я жил до вас.
Молодой человек рассмеялся.
— Ну что ж, к счастью, так вышло, что мое первое впечатление, что ты хороший человек, оказалось правильным. Я действительно тобой доволен.
Хасан-Кули признательно наклонил голову. Потом продолжал:
— Я служил в доме господина Ф... эс-сальтанэ.
Услышав это имя, молодой человек сделал движение.
— Ты служил этому человеку? — сказал он, и лицо его приняло гневное выражение. Но он сдержался.
Однако перемена в его лице не укрылась от взгляда пишхедмета. Он спросил:
— А вы с ним знакомы?
Тот презрительно сказал:
— Ладно, оставь его. Говори, что с тобой сегодня случилось?
Но Хасан-Кули снова сказал:
— Нет, все-таки, если вам не скучно, я расскажу сначала, что случилось у него в доме и из-за чего я от него ушел.
Молодой человек выразил желание слушать, и Хасан-Кули сказал:
— Приблизительно года четыре тому назад пришли к господину Ф... эс-сальтанэ два человека. В это время как раз был там и жених его дочери. Посмотрел я на физиономии этих двух, — а они братья были, — вижу мерзкие лица, прямо уголовные. И взяло меня любопытство, о чем они будут с моим ага разговаривать. И первый раз в жизни я решил подслушать разговор. Остался в соседней комнате, прислушался хорошенько и узнал, что они вместе с моим ага составляли план насчет ареста одного его родственника.
— Ты имя этого родственника знаешь? — вдруг с интересом спросил молодой человек.
Хасан-Кули сказал:
— Да, племянник его — Ферох.
Молодой человек вновь сделал движение. Теперь он попросил Хасан-Кули рассказать все подробно.
Хасан-Кули продолжал:
— Что я тогда услышал — мне никогда в жизни не забыть. Поговорили они между собой, и понял я, что они решили его посадить в тюрьму. Через час они разошлись. А так как я Фероха знал с малолетства, и он был хороший парень, то решил в тот же вечер сообщить ему об их замыслах. Но нужно же было случиться такому несчастью: как только гости ушли, ага зовет меня и говорит: «Так как все слуги разошлись, то тебе придется остаться ночевать». Я уж хотел уговорить кого-нибудь из сослуживцев, чтобы остался вместо меня, да никого не нашел. Пришлось остаться. Ну, думаю, завтра уж обязательно найду время и сообщу Фероху все. На мое горе и на другой день до самого вечера не было у меня времени. А в тот день они вновь собрались, и еще пришел какой-то жандармский офицер. Я опять подслушал, вижу большая опасность Фероху грозит. Вечером я кое-как освободился и побежал к нему, думаю, предупрежу его и посоветую, чтобы на несколько дней уехал из города. Но, должно быть, такое уж его счастье. Мне сказали, что его нет и не знают, куда уехал. Нечего делать, — пошел я домой. Иду и думаю, что, может быть, это лучше, что он уехал, по крайней мере, они его не найдут, и не попадет он к ним в лапы. От беспокойства едва заснул. А утром пошел опять к ним, сказали: «Ага Ферох дома не ночевал». Но как будто бы не очень беспокоились. Ну, значит, вернулся я домой совсем счастливый. Но здесь, вижу, господин Ф... эс-сальтанэ ходит что-то очень веселый, радостный, совсем не такой, как все эти дни — раньше он очень мрачный был.
Увидел я эту радость, и сердце мне сразу сказало: «Пропал теперь парень, взяли его, беднягу». В тот день не было у меня времени пойти к Фероху на квартиру, справиться, а на третий день, когда я собрался пойти, смотрю, приходит почтальон и подает мне открытку, из Эйванеки пришла. Кое-как разобрал — в детстве учился я немножко в мектэбэ у муллы — вижу, пишут ага намеками насчет какого-то арестованного. И уверился я, что, значит, Фероха забрали.
И стал для меня с тех пор господин Ф... эс-сальтанэ совсем другим человеком: не мог я больше ему в лицо и в глаза смотреть. Думал я, думал, как мне быть, чувствую — не могу больше служить у него, невыносимо мне. И заявил, что ухожу со службы. Очень он удивился. Говорит: «Зачем же ты уходишь? Я скоро депутатом буду, а там и министром, хорошее место тебе дам». Но я не посмотрел на его посулы и ушел. И, как уже я вам докладывал, шесть месяцев был без дела, пока к вам не поступил. Молодой человек задумчиво и грустно спросил:
— С тех пор ты Фероха не видел?
— Нет, его ведь в тюрьму посадили. А я его очень любил и все горевал.
Ага спокойно спросил:
— А если бы ты его снова увидел, узнал бы его?
Пишхедмет удивленно ответил:
— Ну, еще бы, что вы говорите. Я, конечно, стар стал, но, благодарение богу, глаза у меня хорошие. Да только не придется мне его в этой жизни увидеть.
Молодой человек улыбнулся и спросил:
— А тех двух братьев как звали?
— Я точно не помню, но как будто, когда пришли, велели доложить, что какой-то Эшреф пришел.
— Я так и думал, — вырвалось у молодого ага.
— А вы разве их знаете? — удивленно спросил Хасан-Кули.
— Знаю, — сказал тот. — Всех, что там тогда собрались, знаю и с Ферохом очень хорошо знаком и даже его сегодня в гости жду.
Хасан-Кули широко раскрыл глаза.
— Что вы говорите? Фероха ждете? Сегодня?
— А что же тут такого странного? Ферох — мой близкий друг, так как же ему после четырех лет ко мне не зайти?
И, чтобы успокоить Хасан-Кули, рассказал ему, насколько он дружен с Ферохом и как тот после четырех лет отсутствия вдруг явился в Тегеран казачьим офицером.
Больше уже слова ага не вызывали в Хасан-Кули сомнений.
Он сказал:
— Видно, сам бог сжалился над его молодостью.
Помолчав, хозяин дома сказал:
— Но ты говорил, что сегодня на второе подлое дело натолкнулся. Что же это такое было?
Но пишхедмет все еще не мог успокоиться:
— Ну, и обрадовали же вы меня. А то ведь я об аресте все время думал да грустил. Теперь, слава богу, тяжесть с души свалилась. Потом он начал:
— Сегодня утром, когда я подметал двор, у соседних ворот, у Мешеди-Реза — садовника, пролетка остановилась. Смотрю, на козлах рядом с кучером сидит лакей. Удивился я очень: как это вдруг к Мешеди-Реза пролетка приехала. У него там всего две комнатки, цветы он продает да зелень. С каких, думаю, пор он такие знакомства завел? Не успел я это подумать, как лакей спрыгнул с козел и снял большую корзину с бутылками всякими, фруктами, апельсинами и пошли вместе с господином в дом. Молодой господин, только я его не разглядел. Стало мне интересно, и я решил дознаться. Сам себе говорю: «Что у него за дела с этими людьми? Если цветы им продает — это одно дело, но тогда корзину с напитками и фруктами зачем к нему принесли?» Я побежал в заднюю комнату и стал из того окна смотреть, что к ним в сад выходит. Вижу, в комнате у Мешеди-Реза окно открыто, и у окна стоит молодой господин и со своим слугой разговаривает.
