Геннадий Ананьев - Андрей Старицкий. Поздний бунт
- Им тоже не станет ничего худого. Они вправе служить тому, кому хотят и где считают лучшим для себя. А дружины? Разве наказуема верность ратная?
Не спросил Андрей Иванович о судьбе детей боярских, переметнувшихся к нему из царева полка, не спросил о судьбе выборных дворян. Запамятовал, должно быть, второпях.
До Москвы ехали дружно. Как соратники. Только несколько дворян и детей боярских улепетнули по дороге, предвидя для себя худой конец. Остальные въехали в Кремль единым строем.
- Размещайтесь по гридням, - велел Овчина-Телепнев ратникам. - А нам, князь Андрей Иванович, путь к Елене-царице.
- Да, - ответил Андрей Старицкий и тоже распорядился: - Дружина моя и бояре следуют в теремной дворец.
Князь Овчина-Телепнев не возразил. Князья направились к Соборной площади, но даже не дошли до Красного крыльца. Сам дьяк Казенного двора с дюжиной стражников встретил их.
- Тебе, князь Овчина-Телепнев, гневное слово царицы Елены, - сказал дьяк строго. - Ты пообещал то, что не имел права обещать. Царица велела было тебя тоже оковать, но благодари митрополита, сумевшего ее умилостивить. А ты, князь Андрей Старицкий, пойман еси как изменник. Для тебя готова палата. Тесная и темная.
дружина?! Как бояре?!
- На все воля Господа и царицы нашей Елены. Князя Андрея Ивановича Старицкого, окованного, действительно втолкнули в темную и тесную каморку, не велев стражникам с ним заговаривать. Те строго исполняли наказ: один раз в сутки они молча впихивали в узкое оконце кусочек черствого хлеба с кружкой перекисшего кваса и, не сказав ни слова, удалялись. До самой смерти князь так ничего и не узнал о судьбе своей дружины и дружины Хабара-Симского, о судьбах бояр и дворян и детей боярских. А расправились с ними очень жестоко. Бояр и дворян пытали до тех пор, пока те не отдавали Богу душу, тогда их уносили тайным ходом на берег Москвы-реки и швыряли в чистые ее воды.
С дружинниками обошлись сердобольней: отправили их на пушной промысел за Камень без права возвращения. Детей боярских и выборных дворян, изменивших присяге, повесили у дороги на Великий Новгород. На версту друг от друга. На ужас путникам и на радость воронью.
Около полугода голодал в застенке князь Андрей Иванович, прежде чем почить в Возе. Хоронили его с великими почестями, упокоив в соборе Архангела Михаила.
Царица Елена позволила допустить на похороны княгиню Ефросинию с сыном Владимиром Андреевичем, после чего их отвезли в Верею под неусыпный пригляд.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Елена Глинская ненамного пережила свои жертвы. Она умерла во цвете лет. Как предполагали современники, ее отравили. Винили даже в этом княгиню Ефросинию, будто бы она отомстила за своего супруга. Но большинство склонялось к тому, что это дело князей Шуйских. И это, пожалуй, ближе к истине. Ефросиния, каждый шаг которой был под контролем не только стражников, но и тайного дьяка, жила с сыном под надзором в Верее, а оттуда много ли наметишь? Иное дело - Шуйские. Они - у самого трона. К тому же им царица Елена, вопреки предупреждениям Овчины-Телепнева, безгранично доверяла.
Справедливо подобное умозаключение еще и потому, что, как только схоронили Елену, князья Шуйские свершили переворот. Овчину-Телепнева оковали и уморили в темнице, как уморил он князя Михаила Глинского и дядей государя Ивана Васильевича Юрия с Андреем. Более того, по приказу князя Василия Шуйского, объявившего себя главой Верховной думы, арестовали Агриппину Колычеву, несмотря на слезы державного отрока, вдруг оказавшегося беззащитным.
Князья Шуйские набрали силу. Они оттеснили, как и мечтали, юного царя Ивана Васильевича, тогда еще не Грозного. Они правили Думой, решали державные дела, не забывая ублажать себя, и в гордости своей не замечали, как Бельские, объединив усилия с князем Юрием Булгаковым-Голицыным и сыном знаменитого Хабара-Симского, готовили их свержение.
Момент настал: князь Василий Шуйский, уже почитавший себя царем всей России, скоропостижно скончался. По слухам, тоже был отравлен. Продолжить его дело намеревался Иван Шуйский, он даже арестовал Ивана Бельского, обвинив в отравлении брата, и сослал в Иосифо-Волоколамский монастырь митрополита Даниила, лишив его сана, но больше ничего князь сделать не успел: ему изменил поставленный им же на митрополию Иосаф.
Бельские взяли верх.
Можно было ждать гонений и даже казней, но ничего подобного не произошло. Только некоторых наместников, поставленных Василием Шуйским, сменили. Отозвали из Пскова князя Андрея Шуйского, под игом которого город стонал, но и его оставили без наказания.
Важный добродетельный шаг предприняли Бельские, вызвав в Кремль княгиню Ефросинию с сыном Владимиром. Поначалу их поместили в уединенном доме почти у кремлевской стены, но вскоре представили государю Ивану Васильевичу. Двоюродные братья обнялись. По воле Ивана Васильевича князю Владимиру Андреевичу и его матери возвратили все прежние богатые вотчины, добавив к ним еще и Дмитров; позволили иметь свой двор, дружину, бояр и слуг княжеских, вернули и кремлевский теремной дворец.
Как братья зажили Иван Васильевич и Владимир Андреевич, с годами мужая, а когда царь обрел полную самодержавную власть и перестал нуждаться в чьей-либо поддержке, он не оттолкнул двоюродного брата от себя. В походах Владимир Андреевич почти всегда находился при стремени царя, в Думе занимал почетное место, вхож был к самодержцу в любое время. Княгине Ефросиний радоваться бы такому миру и согласию, она же постоянно внушала сыну, что не он должен служить Ивану, а Иван ему.
Пала Казань. Ликовала Россия. Еще более ликовал сам Иван Васильевич, теперь уже Грозный, у которого еще один великий праздник: родился сын Дмитрий[158] - наследник престола.
Князь Владимир Андреевич искренне (его еще не смутила основательно мать) радовался вместе с Иваном Васильевичем, особенно когда двоюродный брат-государь предложил ему стать крестным отцом Дмитрия. Однако в то самое время княгиня Ефросиния пошла в наступление.
Царский поезд с наследником, которого крестили в Троицко-Сергиевой лавре, возвратился в Москву. Запировал Кремль, опустошая кубки с вином фряжским, медом хмельным за здравие царя и его сына-наследника.
Когда празднества утихомирились, княгиня Ефросиния обратилась к сыну:
- Поведаю тебе великую тайну: Иван-царь - нагулянный. Ты с ним бражничать продолжай, но начинай уже принимать меры, дабы овладеть престолом, тебе от рождения предназначенным. Духовная Василия Ивановича сохранена моим старанием. Придет время, и она будет оглашена. Вот тогда и сгодятся тебе сторонники, какими старательно обзаводись.
Долгий разговор в тот вечер был у матери с сыном. Очень долгий.
- Ты умен, осанист, обаятелен, - говорила Ефросиния сыну, - ты можешь ладить с людьми, вот и плоти их вокруг себя, да не только князей и бояр, не обходи вниманием даже дворян. Они особенно любят, когда перед ними не чинятся. В нужный момент для тебя это станет решающим.
- Понимаю, матушка.
Вот так вплелась в отношения двоюродных братьев фальшь, которую Иван Грозный сразу почувствовал, но не поспешил делать выводы, решив проверить, верны ли его подозрения.
Проверка удалась на славу. Вроде бы все вышло совершенно случайно. Иван Грозный занедужил, по Кремлю пополз слух, что болезнь неизлечима. Так ли это было на самом деле, твердо сказать никто не может, кроме царского дьяка Михайлова: он один входил в дни болезни в опочивальню царя. Не пропустили к больному ни князя Владимира Андреевича, ни ближнего царева слугу князя Михаила Воротынского, ни даже постельничего. Михайлов же твердил одно: царь зело болен, на мизинец от смерти, велел приготовить все для пострига его в монахи и принести присягу его сыну Дмитрию.
Не слишком послушно восприняли князья и бояре слово о присяге. Первыми возмутились Шуйские.
- Снова младенец на троне, - гневно воскликнул князь Андрей.
И пошло-поехало. Раскололись бояре, заполнившие покои перед опочивальней Ивана Грозного. Дьяк Михайлов, братья Михаил и Владимир Воротынские, Иван Мстиславский, Дмитрий Полоцкий, Иван Шереметев, Михайло Морозов, Захарьины-Юрьевы, родственники царицы встали стеной за присягу Дмитрию. А вот князья Иван Пронский-Турунтай, Симеон Ростовский, Дмитрий Немый-Оболенский горячились за Владимира Андреевича. Не убедив сторонников Дмитрия, они, выйдя на Соборную площадь, принялись ратовать за присягу князю Владимиру Андреевичу, доказывая, что только он имеет право на российский престол.
Пошла по рукам та самая духовная, в которой покойный государь Василий Иванович нарек Владимира Андреевича наследником престола.
Появилась на Соборной площади княгиня Ефросиния и объявила:
