Александр Филимонов - Проигравший.Тиберий
Впрочем, главной наградой для Германика оказалась бы весть о том, что Арминий погиб. К сожалению, Германик не узнал об этом. Но Арминий действительно погиб — от рук своих же соотечественников. После того как Маробод был удален из Германии, Арминию захотелось сделаться в ней единоличным правителем, наподобие римского императора. Когда-то пожив в Риме и много узнав об устройстве государства, Арминий так и не смог об этом забыть, и чем больше размышлял, тем больше понимал: государство, управляемое одним человеком, — неплохая вещь. И эту вещь стоит перенять германцам, страдающим от своей разобщенности, живущим в невежестве и лишенным права пользоваться благами цивилизации. Арминий, зная, каким авторитетом он пользуется у своих собратьев, возомнил, что сможет сделаться их императором прямо сейчас. И на собрании союза племен заявил об этом решении, успев даже отдать какой-то приказ. Больше он не успел ничего. Свободолюбивые вожди так были разгневаны, что ими собираются командовать, что тут же набросились на Арминия с мечами и разрубили его на куски.
А Германик, установив порядок в восточных провинциях, тут же занялся следующим важным делом. Он прослышал, что в Египте начинается голод, вызванный неурожаем, хотя, как всем было известно, несколько предыдущих лет в Египте выдались очень урожайными и кладовые там были еще полны зерна. Дело заключалось в том, что хлебные торговцы, желая побольше содрать денег с населения, уговорились между собой держать высокие цены на хлеб. В результате случилось то, что случается всегда, лишь только наступают тяжелые времена: раньше всех деньги кончились у народа, то есть у основного потребителя хлеба. Голод, царящий по соседству с полными закромами, грозил обернуться беспорядками и — еще хуже — гражданской войной. Египет входил в подчиненные Германику провинции. И Германик не мог не озаботиться возникшей там ситуацией.
Он поехал в Египет. Разобраться с хлебными монополистами не составило большого труда — Германик просто довел до их сведения, что тот, кто завтра же не откроет лавки и не станет продавать хлеб по ценам, которые были в прошлом, урожайном, году — будет лишен имущества. И все утряслось.
Попав в Египет, Германик не мог упустить случая совершить по этой удивительной и прекрасной стране основательное путешествие. Несмотря на свой высокий сан, он отправился лишь с небольшим сопровождением, одетый, как местные жители, в простой плащ и сандалии. Ему нечего было опасаться: повсюду его встречали как благодетеля и спасителя, а манера Германика держаться с людьми незаносчиво и доброжелательно вызывала в них прямо-таки восторженную любовь к нему.
Германик осмотрел развалины Фив, где жрецы древних храмов переводили ему надписи на стенах, составленные из загадочных фигур и знаков, — и эти надписи гласили, каким могучим городом были Фивы в далеком прошлом, сколько золота и серебра хранилось в храмовых и дворцовых подвалах, сколько зерна собиралось в житницы и скота — в стойла. Особенно Германика поразило количество вооруженных воинов, которое Фивы могли выставить против врага в один миг: написано было, что семьсот тысяч человек. В это с трудом верилось — один город обладал ста двадцатью легионами, если по римскому счету! Куда же все это подевалось? Людям и времени не под силу было уничтожить такое величие, такую мощь. Без сомнения, боги лишили Египет его былой силы.
Осмотрел также Германик и другие чудеса — пирамиды, возвышающиеся как горы, статую бога Мемнона, которая на восходе солнца начинала петь человеческим голосом, искусственные озера для нильских вод. Он с большим удовольствием еще надолго бы задержался в Египте — так ему здесь понравилось. Но долг службы повелевал ему вернуться к своим делам. И Германик, хотя его и уговаривали друзья, ссылаясь на недобрые приметы (во время осмотра храма Аписа священный бык при виде Германика тут же убежал в стойло, будто чего-то испугавшись), вначале съездить в Рим, чтобы заручиться дополнительной поддержкой против Пизона и План-цины, все же отправился в Антиохию.
Перед своим египетским вояжем он принял некоторые меры, чтобы спокойнее было на душе. Во-первых, он убрал из Сирии Вонона — по просьбе парфянских послов, которые жаловались на то, что Вонон подстрекает некоторых их соотечественников к мятежу. И заодно решив прекратить общение Вонона с Пи-зоном и Планциной. Во-вторых, Германик приказал Пизону отправить в Армению два легиона, на всякий случай, для поддержки новоизбранного царя Артаксия. Ну и, в-третьих, конечно, сделал несколько распоряжений по Сирии, касающихся наведения порядка в войсках, обеспечения управления городами и прочего, входящего в прямые обязанности Пизона. Распоряжения Германика были отданы с жесткостью, не допускавшей возражений. После этого Вонона повезли в Кили-кию, а Германик поехал в Египет, уверенный, что теперь уж Пизон не посмеет его ослушаться.
Однако, возвратясь из путешествия, он увидел, что в Армению никакие легионы не посылались, а все приказы Пизон либо проигнорировал, либо сделал наоборот. Все люди Германика, оставленные им в Сирии, были сняты Пи-зоном со своих должностей. В армии творился совсем уже полный развал: солдаты только тем и занимались, что, разбившись на отряды, грабили население. Вопли и стенания сирийцев — как простых людей, так и знатных — встречали Германика везде, где бы он ни появился. Взбешенный всем увиденным и услышанным, Германик потребовал у Пизона личной встречи.
Он не мог знать, что Пизон получил от Тиберия особые полномочия. Когда Германик отбыл в Египет, Пизон немедленно доложил об этом Тиберию. Тот испугался: решил, что пасынок наконец-то приступил к осуществлению своих коварных планов. Ведь еще Август запретил крупным военачальникам и гражданским чиновникам, особенно принадлежащим к императорской фамилии, самовольно посещать Египет. Вооружив там небольшое войско, такой человек мог спокойно провозгласить провинцию независимой от Рима — и никакими силами его оттуда уже не выбьешь, потому что подступы к Египту представляют собой как бы оборонительные сооружения, и несколько отрядов успешно могут сдерживать целую армию, как Леонид при Фермопилах[67]. Тиберий был уверен, что Германик, раскусив его истинные замыслы, хочет таким образом спастись. А заодно стать царем Египта и в дальнейшем диктовать Риму свои условия, когда возникнет нужда в египетском хлебе.
В ответном послании Пизону он уже не намекал, а едва ли не требовал смерти Германика. Но для этого необходимо по крайней мере одно условие — чтобы Германик возвратился из Египта. По поводу чего у Тиберия возникали очень большие сомнения.
Но Германик возвратился.
На этот раз он обрушил на Пизона свой гнев. Сирийский губернатор, чья наглость во многом процветала благодаря сдержанности Германика, понял, что надо вести себя потише.
Пизон дошел даже до того, что принялся оправдываться: его, дескать, оклеветали, он борется с разложением армии как может, а что касается жалоб местного населения, то они — часть общего заговора против него, Пизона, который насаждает ненавистные сирийцам римские порядки. Германик не поверил ему ни на грош, но сбавил тон — и предложил вместе разобраться в том, что все-таки происходит в Сирии. Он велел объявить по всей стране, что каждый, кто считает себя обиженным римской властью, может прийти в Антиохию, к специальному месту для судебных разбирательств. Там будет сложен трибунал, возле которого Германик в присутствии губернатора выслушает жалобы все до единой, вплоть до самых незначительных.
Пизон понял, что пришла пора действовать. От участия в разбирательстве жалоб он отказался, сославшись на плохое здоровье, и занялся совсем другим — поиском средств, с помощью которых можно будет извести Германика.
Вдвоем с Планциной они пришли к выводу, что самым верным и безопасным для них способом убийства будет отравление. У Планцины была близкая подруга, из местных жительниц, по имени Мартина — известная гадалка, составительница всевозможных снадобий — косметических, лекарственных. И ядов в том числе. Эта Мартина вызвалась помочь супругам в их деле.
Дом Германика в Антиохии почти всегда пустовал, во всяком случае в дневное время. Германик и Агриппина занимались исправлением вреда, причиненного Пизоном. Приходилось выслушивать сотни жалоб и по каждой назначать судебное расследование — из-за своей скрупулезной честности Германик не мог допустить, чтобы хоть одно обвинение против Пизона оказалось ложным, потому что было принято на веру без доказательств. Это отнимало почти все время, а ведь нужно было еще приводить армию к положенной дисциплине. Агриппина во всем помогала мужу. Так что днем в их доме никого не было, кроме нескольких слуг и Калигулы, которому только что исполнилось семь лет. Не было даже охраны — Германик желал показать сирийцам, что во всем отличается от Пизона, вечно окружавшего себя сворой телохранителей. И он не боялся воров, потому что ничего из предметов роскоши в доме у него не было, взять там нечего.
