Василий Сергеев - Павел I (гроссмейстер мальтийского ордена)
Вывернув таким образом историю наизнанку, ее «творец» с удивлением замечает, что итог практически не изменился. И в том, и в другом случае, «стерев случайные черты», мы видим одно и то же: две разрушенные, в большей или меньшей мере выжженные страны на двух противоположных концах Европы. Сожжено также и все пространство между ними. И не так уж важно, куда шло нашествие и где произошла «битва народов»; важнее – кто с кем сражался, а здесь от перестановки слагаемых сумма не изменилась. Сумма эта оказалась в пользу третьих стран, в войне не участвовавших непосредственно, но организовавших ее и воспользовавшихся ее плодами. В данном случае – в пользу Англии.
Франция готовилась к войне с Россией с того времени, как Екатерина II осмелилась на раздел Польши, а Людовик, по своему безволию, допустил его. С этого момента Франции начинают на разные голоса внушать желательность и необходимость восстановления Польши, как «санитарного кордона» между Россией и Европой, кордона, в который входили также Швеция, фрагменты Австро-Венгрии и Турция. Но будь у Франции с Россией надежный союз, не нужен был бы и этот «санитарный кордон».
Россия, с ее ни с чем не сравнимым природным, ресурсным и человеческим потенциалом, веди она в Европе мудрую, то есть собственную, политику, а не шарахайся, в результате подкупа придворных чиновников, от чуждых ей интересов одного европейского союза к чуждым ей интересам другого европейского союза, могла бы стать владычицей Европы. Единственной державой, способной ей противостоять, еще в начале XIX века осталась бы только Америка. Тильзитский мир 1807 года был одним из самых мудрых решений двух держав; но проживи Павел полугодом дольше в начале века, и окрепший союз России с Францией сделал бы ненужным не только Тильзитский мир, но и нелепую, чудовищную войну 1812 года...
Вопрос – могло ли это случится?
Ответ – нет, не могло. Потому что были силы, заинтересованные, чтобы этого не случилось.
«Идеи становятся материальной силой, когда они овладевают массами»,
– заметил К.Маркс. Но идея становится материальной силой и тогда, когда она оказывается осмысленной и принятой как руководство к действию конкретным политическим деятелем. Законы общественного развития не безлики, – они действуют только через конкретных лиц, и во все времена идеи имеют свое имя. Например, идея мировой гегемонии Англии на рубеже XVIII и XIX веков носила имя «Уильям Питт». Главное – понять идею, все остальное – дело техники... А техникой этой Питт владел в совершенстве.
НАПОЛЕОН
... к осени 1799 года революция исчерпала себя, но готова была рухнуть в очередной виток кровавого террора. Вернувшись из Египта, Бонапарт застал легализованный якобинский клуб, вновь действующий закон о заложниках, восстание в Вандее... Пахло повторением 93-го года. Его не хотел никто. Наиболее влиятельный член правительства, Баррас, продавал республику Бурбонам и предлагал генералу Бонапарту выступить в роли приказчика. Не менее влиятельный Сийес продавал республику герцогу Орлеанскому, установив, правда, ширмы конституционной монархии, – и предлагал генералу Бонапарту стать коммивояжером. Генерал Бонапарт принял один и тот же товар – республику – у обоих; иначе ее принял бы Моро или Журдан. Наличие нескольких «собственников» лишний раз убедило его, что ни один, ни другой собственником сего товара на самом деле не является. Но поскольку скоропортящийся товар им был принят, он нуждался в chair a canon120*Пушечное мясо (франц.)* для его охраны, ибо то, что было ему вверено Республикой, он оставил в Египте... Под рукой оказался Лефевр, командовавший парижским гарнизоном и 17-й дивизией, человек, более храбрый, нежели умный, и потому – вполне подходящий... На его стороне оказался мастер политического сыска и провокаций Фуше, министр полиции; на его стороне оказался умный и вероломный министр иностранных дел Талейран...
9 ноября (18 брюмера по революционному календарю) 1799 года Наполеон разогнал Директорию, Совет пятисот, Совет старейшин и спас Францию от красной проказы, которая пожирала ее. Генерал Бонапарт, вроде бы ставленник тех парижских чудовищ, которые свергли и Бурбонов и физически уничтожили Божьих помазанников, против которого поэтому выступали и Павел I, и все европейские монархи, на деле оказался врагом якобинцев, героем, которого посланным Франции самим Провидением! Его гений и отвага остановили, обуздали и в конце концов уничтожили чудовищную Революцию. И сам он оказался менее ригористичным и более человечным, чем казалось поначалу: выяснилось, что первый консул ни на минуту не упускал из виду пустующий трон; оказалось, Наполеон мечтал положить начало династии королей...
Встал вопрос: как к этому относиться?
НЕМНОГО О ЛЕГИТИМНОСТИ – И ПОРЯДОЧНОСТИ
Брейский кюре несколько раз переходил из католичества в протестантизм и обратно. Когда его друзья удивились такому непостоянству, он воскликнул: «Это я-то непостоянен? Я склонен к измене? Ничего подобного. Мои убеждения всегда неизменны: я хочу оставаться брейским кюре».
Шамфор. МаксимыТрудно найти более проницательного и способного к размышлениям человека.
Сэр Чарльз Витворт, посол Англии в Санкт-Петербурге – о Павле I.Наполеон не был «помазанником Божьим»...
Павел I лишился сна. Должен ли он оставаться защитником Бурбонов? Или ему не должно быть дела до Бурбонов, несмотря на личные встречи с казненными Людовиком, принимавшим его почти как брата, и Марией-Антуанеттой? Религия? Безумцы-революционеры сокрушали алтари, вводили нелепый культ «Верховного существа», равно чуждого всем конфессиям мира: Наполеон взял под свое покровительство религию и вернул священников к алтарям...
Разве он, Павел, не принимал постоянно всех этих несчастных аристократов, бежавших, преследуемых Террором, из Франции? Он оказал гостеприимство в графу Прованскому с его двором, выражал ему понимание, – разве у него нет обязательств перед ним?
И разве не входит данная ему Богом Россия в коалицию, возглавляемую Питтом, и поставившую целью низвергнуть узурпатора Бонапарта, вернуть власть законным Бурбонам? Для расторжения международного договора должны быть веские причины: есть ли они у него?
Идея монархизма неразрывно связана с легитимностью престолонаследования. Возложить на себя корону, не будучи Габсбургом или Бурбоном, Стюартом или Романовым, – не значит стать «защитником монархии», напротив, это значит – стать ее злейшим врагом. Имел ли Наполеон право на корону?
Иезуит Г.Грубер убеждал Павла, что после 18 брюмера во Франции появился король,
«если не по имени, то по существу».
Он демонстрировал копии документов, доказывавших, что род Наполеона восходит к средневековым властителям Тревизо. Наполеон родился 15 августа 1769 года в Аяччо, от Карло Бонапарте и Летиции Рамолини; Карло не раз представлял дворянство в выборных органах самоуправления Корсики. Старшая сестра Наполеона воспитывалась в Сен-Сире, – и одно это свидетельствовало, что Бонапарты принадлежали к старому дворянству...
– Но, главное, этот великий генерал – верховный страж порядка и уважения традиций. Своим конкордатом с папским престолом Наполеон вернул мир и спокойствие церкви, – был неистощим в аргументах Грубер...
Главным аргументом для Павла стало иное – то, что он видел своими глазами: Франция, стряхнув с себя революционный кошмар, под властью Наполеона приходила в норму.
Ненависти ко Франции у Павла не было и быть не могло: она относилась только к «революционному» духу эпохи, к тем преступлениям, которые совершались ежедневно во Франции «во имя свободы». Павел видел, что основные усилия Наполеона сводились к ограничению бесчеловечной власти дворянства над теми, кто обрабатывал землю, – то есть к решению вопроса, которым был озабочен и он, Павел. Он увидел, сколь могущественным может стать освобожденное от бесконтрольной власти чиновничества третье сословие, пути для освобождения которого в России отыскивал и он, Павел. И он видел, что все это дает быстрые и поразительные плоды: казалось бы, разоренная и истерзанная революцией страна обрела новые, неисчерпаемые силы, как только сосавшие из нее кровь паразиты частично перебили друг друга, а частично были вышвырнуты вон.
Последней каплей, заставившей Павла принять решение в отношении Наполеона, стала личная встреча с человеком, претендующим на роль «короля Франции в изгнании». Графа Прованского, брата казненного Людовика XVI, когда он был вынужден покинуть Пруссию, приютила Россия – со всем его двором: помимо дворца в Митаве он получал также пансион в двести тысяч рублей. Павел I, желая уяснить для себя, как ему в дальнейшем выстраивать политику в отношении нынешней и будущей Франции, почтил своим визитом высокого гостя. Нелепость, происшедшая там, долго не могла изгладиться из его памяти.
