Виктор Поротников - Спартанский лев
— Её можно понять, — хмуро обронил Гиперох и взял со стола чашу с вином. — Давайте выпьем за бесстрашного царя Леонида. Пусть боги продлят ему жизнь на сколько это возможно.
* * *
Леарх очнулся от глубокого она, разбуженный женой.
— Милый, пришла царица Горго, — мягким, полным нежности и сострадания голосом промолвила Элла, склонившись над мужем. — Она хочет поговорить с тобой.
Без ворчанья и протестов Леарх выбрался из-под одеяла, натянул на себя хитон и, пошатываясь, вышел из спальни. Он увидел Горго в комнате для гостей. Царица беседовала с Дафной, хмуря тёмные густые брови и скорбно качая головой. При виде Леарха женщины замолчали.
Элла, шедшая позади Леарха, поставила ему стул.
Леарх сел и с ожиданием воззрился на Горго.
— Вот! — Она протянула Леарху скиталу, перевязанную красной тесьмой и запечатанную государственной печатью. — Здесь приказ эфоров Леониду оставить Фермопильский проход и отступить к Истму.
— Как тебе это удалось, Горго? — изумлённо и восхищённо промолвил Леарх, беря скиталу.
Царица грустно улыбнулась:
— Я сама написала этот приказ и уговорила грамматевса приложить к нему государственную печать. Эфоры об этом приказе ничего не знают. Леарх, тебе нужно как можно скорее передать скиталу Леониду, — добавила она. — Извини, что я не дала тебе выспаться. Но никому другому поручить это нельзя. Я уже договорилась с Клеомбротом. Он даст тебе двух выносливых лошадей, чтобы ты мог мчаться без передышки день и ночь.
Леарх тряхнул спутанными кудрями и вскочил со стула.
По бледному небу растекалась вечерняя заря. Закатное солнце тонуло в сиреневой дымке у дальней кромки гор. На землю быстро опускались сумерки. Леарх, сопровождаемый двумя конюхами Клеомброта, глухими переулками миновал людные улицы Спарты, оставив далеко в стороне площадь Собраний и агору, где по вечерам любили прогуливаться старейшины и прочие знатные граждане. Проезжая по мосту через Тиасу, он назвал пароль стоявшей здесь городской страже. О пароле также позаботился Клеомброт, сказав начальнику стражи, что вынужден послать по неотложному делу в загородное имение своих конюхов, несмотря на близившуюся ночь.
Конюхи Клеомброта сопровождали Леарха до городка Афитис, где дорога раздваивалась. Леарх поскакал дальше по главному пути к горному проходу, ведущему в Аркадию. Конюхи свернули к усадьбе своего господина.
Уже во мраке ночи Леарх миновал ещё один спартанский дозор, назвав другой пароль, тоже сообщённый ему Клеомбротом. В небольшой крепости у горного прохода несли службу полсотни миллирэнов и столько же неодамодов. Впереди лежал путь до Истма длиною в пятьсот стадий. И ещё столько же было от Истма до Фермопил.
МАЛИЕЦ ЭФИАЛЬТ
Даже в труднейшие периоды войны в Египте, даже в моменты наивысших успехов восставших вавилонян Ксеркс всегда держал себя в руках. Ныне приближённые не узнавали своего повелителя, от которого веяло свирепой кровожадностью.
Ксеркс без раздумий отдал в руки палача военачальников мидийской конницы, угодивших в плен и отпущенных на свободу. Царь царей приказал обезглавить Артавазда, начальника своих телохранителей, лишь за то, что тот посмел насмехаться над Гидарном, которому не удалось сломить сопротивление воинов Леонида. Один из советников расстался с жизнью, поскольку предложил искать другой путь в Срединную Грецию. Было известно, что к западу от Фермопил, там, где горные хребты Эты соединяются с горами Дориды, изрезанной узкими ущельями, пролегает заброшенная дорога из Фессалии в Фокиду, не пригодная для повозок, зато вполне проходимая для пехоты и конницы.
Ксерксу казалось унизительным со своим бесчисленным войском отступить перед горсткой эллинов, засевших в Фермопильском проходе.
Зная, что Мардоний как-то в разговоре с Отаной и Гидарном тоже упоминал обходной путь через Дориду, Ксеркс при всяком удобном случае издевался над ним.
— Я помню, Мардоний, как с горящими глазами ты описывал мне красоты Эллады, говоря, что победить греков не составит большого труда, — говорил царь. — Что там Эллада! Ты предлагал мне завоевать все земли на Западе до Геракловых Столпов! Помнишь, Мардоний? Мы действительно без сражений прошли всю Фракию, Македонию и Фессалию. Однако первое же эллинское войско, вставшее на пути, оказалось нам не по зубам. По твоей вине, Мардоний, я — царь царей! — стал заложником ситуации, когда ни одолеть врага, ни отступить одинаково невозможно. Храбрость моих войск оборачивается горами мёртвых тел, а жалкий отряд Леонида как стоял в Фермопилах, так и стоит. Меня окружают бессилие и тупость! Сколько похвальбы звучало вокруг, когда моё войско переходило Геллеспонт! Где ныне эти хвастуны? Иные теперь помалкивают, а иные умолкли вообще навеки.
В такие минуты Мардоний просто не знал, что сказать.
Ксеркс уже отказался от честолюбивых мечтаний о завоевании Италии и Сицилии. Добраться бы до Афин! Стремление к военным победам, ещё совсем недавно одолевавшее Ксеркса, сменилось мрачными мыслями о злосчастном роке, довлеющем над его разноплеменным войском. Маги усиливали меланхолию царя царей, нашёптывая ему о неблагоприятных знаках, выпадавших при жертвоприношениях. Впервые в жизни ощутив полное бессилие перед вставшей у него на пути преградой, Ксеркс, как капризный ребёнок, изливал своё раздражение на тех своих вельмож, кто некогда особенно усердно подталкивал его к войне с Элладой. После расправы над Артаваздом эти люди старались как можно реже показываться на глаза царю царей.
Ксерксу казалось, что только флот может его выручить, избавить от позора. Множество дозорных расположились на горных вершинах вдоль северного побережья Малийского залива, с рассвета до заката вглядывались в морскую даль. Дозорными были заготовлены большие вязанки сухих дров, чтобы пламенем костров немедленно оповестить стоявшее у Трахина войско о появлении флота.
Однако помощь пришла к персидскому царю не со стороны моря.
Была глубокая ночь. Ксеркс не спал, разделяя с карийской царицей Артемисией позднюю трапезу. Артемисия была также обеспокоена судьбой персидского флота, в составе которого находились и её пять кораблей. Царь и царица делились опасениями, которые одолевали их тем сильнее, чем дольше не было вестей. Артемисия была интересной собеседницей, поэтому Ксеркс пришёл в негодование, когда начальник стражи сообщил ему о приходе Гидарна.
— Повелитель! Гидарн очень просит принять его, — с поклоном промолвил военачальник. — Он привёл с собой какого-то человека, судя по одежде, эллина.
— Что? Перебежчик? — встрепенулся Ксеркс. — Зови!
В царском шатре горело множество светильников, поэтому человек, пришедший вместе с Гидарном, невольно сощурил глаза, войдя из мрака ночи в роскошное обиталище персидского владыки, озарённое ярким светом огней и блеском золота. Оно было здесь всюду: золотая посуда на столе, позолота на тонких витых колоннах, на спинках кресел, на высоких подставках для светильников, золотые нити блестели на расстеленных под ногами коврах, переливались в мягком ворсе тяжёлых тканей, драпирующих стены шатра.
При виде царя царей, облачённого в роскошные длинные одежды, с золотой диадемой на голове, с длинной завитой бородой и усами, выкрашенными в рыжий цвет, спутник Гидарна упал на колени и уткнулся лбом в цветастый вавилонский ковёр.
— Кто ты? — громко спросил Ксеркс по-персидски.
Он был разочарован: по внешнему виду незнакомца сразу можно было понять, что это один из местных пастухов, которые пасут коз и овец на горных лугах Малиды. Этот человек был явно не из отряда Леонида.
Гидарн чуть ли не силой заставил пастуха подняться с колен и перевёл ему сказанное Ксерксом на греческий язык.
— Меня зовут Эфиальт, — сказал незнакомец, поправляя на шее завязки плаща, сшитого из козьих шкур. — Когда-то я жил в Трахине, имел большой дом и гончарную мастерскую. Но потом в Малиду пришли спартанцы, во главе которых стоял царь Клеомен. Малида оказалась на пути у Спарты, идущей на помощь фессалийским Алевадам, которые в ту пору воевали с долопами. Одному из спартанских военачальников приглянулась жена моего старшего брата. Он стал уговаривать её бросить мужа и детей, звал уехать с ним в Лакедемон. Электра, так звали жену моего брата, отказалась. Тогда негодяй обесчестил её. Когда спартанское войско, возвращаясь домой из Фессалии, опять сделало остановку в Трахине, мой брат разыскал насильника и ударом кинжала убил на месте.
Клеомен, собрав граждан Трахина, повелел, чтобы они осудили моего брата и меня на вечное изгнание. Электру Клеомен отдал на потеху своим воинам. После такого позора Электра повесилась. Брат, не дожидаясь неправедного суда, тоже покончил с собой. Меня ж<> осудили на изгнание, продав с молотка всё имущество. Я скитался по чужим землям до тех пор, пока в Спарте не умер ненавистный царь Клеомен. Затем я вернулся в Малиду. Но мои сограждане из страха перед спартанцами по-прежнему не позволяют мне жить в Трахине. Поэтому я вынужден пасти чужих овец и на родной земле жить изгоем.
