Николай Кочин - Князь Святослав
— Тебе не страшно? — прошептал он.
— Ты язычник и не понимаешь состояния моей души. Я умираю счастливой, потому что ты дал мне слово креститься. Ты никогда не нарушал слова, как истинный рыцарь. Я счастлива, что встречусь с тобою там, на небе. И тебе уже не будет стыдно, что ты язычник и имел много жён, как все язычники. И твои жены не смогут попасть в рай, а мы будем вместе…
Вдруг она содрогнулась, вскрикнула и указала глазами на священника с дароносицей, караулящего отход её в горний мир.
Святослав, скрывая слезы, удалился. Он вышел на берег Дуная и велел принести себе птицу разных пород. Он разрезал их и бросал в тёмные воды Дуная, желая умилостивить Перуна и вернуть силу и мужество своему войску и здоровье своей жене Ирине. Потом он пошёл вдоль берега, на котором дружинники-христиане хоронили своих родных. Он там встретил и Улеба, копающего могилу своей жене Роксолане. Он хоронил её по-христианскому обряду, зарывал в землю головою на восток. Отец Григорий читал молитву. Святослав остановился в отдалении и наблюдал эту картину, знакомую по погребению своей матери. Улеб поцеловал Роксолану в лоб и стал опускать тело, облечённое в одежду воина, в землю. Потом он закопал могилу и поставил на ней крест, выделанный из ветхих досок.
— Аминь! — сказал Григорий тихо и перекрестился.
Он увидел Святослава, который сказал:
— Много русских косточек полегло в землю на берегах Дуная…
— Мир её праху, — произнёс Григорий. — На том свете увидятся… «Род уходит, и род приходит, а Земля остаётся навек»[3]
А Улеб, облокотясь на меч, беззвучно плакал.
— Блаженны плачущие, ибо они утешутся, — сказал еле слышно Григорий, и благословил могилку широким крестом…
Глава XLIII.
БЕГСТВО КАЛОКИРА
Хрисанф нарядился монахом и под покровом ночи проскользнул в город. Город он хорошо знал, бывал в нём много раз за это время схватки.
Подле дома Калокира толпился народ, самый пёстрый: одних патрикий вызвал, другие пришли к нему сами с жалобами. Все знали, что у князя он — правая рука и ведает связями с местным населением, судит и рядит.
Привратник Калокира был тоже грек из Херсонеса. Хрисанф молча сунул в руку привратника горсть золотых номисм, и тот потрусил в дом. Вскоре он вышел и любезно повёл Хрисанфа в покои.
Калокир сидел за столом, завтракал. На нём было одеяние василевса — богато вышитая туника с длинными рукавами, длинные штаны, сапоги с отворотами, обшитые жемчугом. Хрисанф увидел знакомую, привычную обстановку в покоях Калокира и помолился на образ божьей матери, висевший в углу…
Патрикий с необыкновенной любезностью встал, пошёл ему навстречу и вдруг обнял… Потом они сели за стол, Калокир налил вина и они выпили…
— Это очень любезно с твоей стороны, что ты, наконец, вспомнил нашу дружбу, — сказал Калокир. — Я знал, что ты тут, что продвигаешься по службе и даже приближен к самому василевсу… которому сейчас не так уж сладко…
— Пути наши разошлись, — сказал Хрисанф, — но… вот они опять, может быть, соединились…
Хрисанф улыбнулся, и Калокир улыбнулся тоже, но ещё приветливее.
— Ты по своей воле… или от василевса, — спросил Калокир.
— Конечно от василевса…
— Почему же не к князю?
— Тсс! — Хрисанф оглянулся на дверь.
— Что касается переговоров с неприятелем, у меня от князя секретов нет… Наоборот, наши интересы совпадают…
Хрисанф не поверил и ответил смиренно:
— Пути господни неисповедимы. Как часто приходится колебаться между сожалением о человеке и презрением к его судьбе.
— Это ты имеешь в виду судьбу своего повелителя?
— Нет, вас обоих. Пока вы дерётесь, придёт третий и похитит результаты вашей борьбы. Ну разумно ли это?
Калокир помолчал и подумал.
— Что думает на этот счёт Цимисхий?
Хрисанф опять оглянулся на окно и на дверь.
— Я не держу ромейской прислуги в доме, — сказал Калокир. — Но хотя бы она и слышала наш разговор, это безопасно.
— Благородный патрикий! — сказал монах решительно. — Его царственность смирилась с мыслью, что ваша вражда только на руку вашим врагам. Но ваша дружба увеличивала бы силу каждого и содействовала бы благу самой империи…
Калокир не прерывал, слушая, пристально следя за изменением лица, за выражением глаз Хрисанфа.
— Его величество в тайне данной мне аудиенции сказало: «В ваших с патрикием Калокиром разделённых телах видна единая душа, которая милостью Христа сохраняется неразделённой и поныне»… Дальше он прибавил:- Передай благородному патрикию, что постоянные и непрерывные молитвы мои достигли ушей господа и вызвали меня на вершину власти. Моя царственность готовится ныне с божьей помощью разделить с тобой, благородный патрикий, труды нашей царственности…»
В столь же красноречивых выражениях Хрисанф передал Калокиру обещание Иоанна Цимисхия наградить его высоким титулом, поместьем и деньгами, если он оставит Святослава, вернётся в стан ромеев и будет ему полезен… Разумеется, всё будет прощено и забыто.
Калокир усмехнулся ядовито:
— Кто кого должен прощать? Ах, наглец… А после всего этого что он тебе сказал?
От волнения Хрисанф стал теребить крест на груди.
— Хрисанф, ведь он объяснил же тебе, зачем обещает мне эти блага?
— Нет, не объяснил… Клянусь пресвятой богородицей…
— Знаю я тебя. Ты научился клясться, это — твой хлеб. Сейчас ты скажешь правду.
Калокир захлопал в ладоши, вышли два телохранителя.
— Проводите этого смиренного монаха в подземелье, и прижгите ему пятки.
Хрисанф упал на колени и торопливо залепетал:
— Да, он открыл мне секрет текущего дня. Лев Фока, сбежавший с острова Лесбоса… и поднявший мятеж, в руках правосудия…
— Что врёшь? Мне достоверно известно, что Лев Фока, как и я, ненавидящий Цимисхия всеми фибрами своей души, бросил всё своё состояние на то, чтобы создать армию, и её он создал, и сам уже в столице…
— Был в столице. Да, был. А сейчас по повелению василевса ослеплён. Уже удачно ослеплён вместе с сыном Вардой и отправлен на остров Калоним…
Калокир качнулся за столом от неожиданности.
— Как же это случилось? Говори, но точно.
— Лев Фока с приверженцами своими прибыл в один дом столицы. Один из его приверженцев пошёл к своему родственнику за содействием Льву Фоке, а родственник пошёл к друнгарию флота, которому поручено было управление города и выдал родственника. Друнгарий окружил дом, в котором укрылся Лев Фока. Но Лев Фока убежал в заднюю дверь и укрылся в храме. Оттуда его выволокли и дальнейшее тебе известно…
— А что тебе после всего этого сказал василевс?
— Это были его последние слова.
Калокир схватил лазутчика за шиворот и толкнул к двери. Они спустились в подземелье. Пока служка подземельной тюрьмы разжигал огонь, лазутчик ползал вокруг ног Калокира и придушенным отчаянным голосом вопил:
— Это — последнее, что он сказал… Последнее… Клянусь единосущной животворящей и нераздельной троицей…
Служка схватил его и привязал к деревянному помосту. Потом он поднёс зажжённый факел к ногам Хрисанфа… Раздался в подземелье придушенный вопль, пыхтенье, рёв…
— Он сказал последнее слово… — прохрипел Хрисанф.
— Прекратить, — приказал Калокир.
Служка отнял факел от пят лазутчика.
— Он сказал, — зашептал лазутчик, — с одним зверем расправился. Теперь помогай мне, Хрисанф, загнать в яму другого зверя… Ничуть не меньше, а, пожалуй, пострашнее…
— Вот это истинное намерение Цимисхия. Я его угадал. Я никогда не позволю загнать себя в яму. Иди и скажи этому малорослому армянину, что его ожидают ещё большие сюрпризы, от которых он уже не отобьётся… и не оправится.
И он вытолкнул лазутчика в темноту ночи.
А между тем Калокир всё время думал о том, сколь важное решение предстоит принять на совете дружины. Он уже смекнул, что в случае уступок русских, он останется на мели. Исход может быть самый неожиданный. С чем он останется? Наверно, ему не удержать и Херсонеса. К какому берегу прибиться? Да и будет ли этот берег? А вдруг Святослав пойдёт на уступки? О, Калокир не допустит этого. Ни за что!
Душан сыграет роль спасителя. О! Душан может стоить целого войска. И если князь и Калокир уговорят Душана поднять в тылу ромеев болгарское крестьянство, Цимисхию не сдобровать. Ни Святослав, ни сам Душан не подозревают, какой взрывчатой силой в данной ситуации явится этот вожак богумильства. За ним стоял весь славянский мир полуострова и даже многие в столице, которым нравилась новая ересь богумилов — наследников павликиан. Ведь именно там в Азии подал Калокир эту мысль Фокам, и она очень хорошо сработала против Цимисхия… Только бы немножко продержаться!
А богумилы — это люди, которые по первому зову наставника шли на костёр за новую веру и простой народ. Люди самоотверженные, соединённые в прочный союз молодой ереси, которая подтачивала благополучие бояр. Бояр Калокир не боялся. Он обезглавил их целых три сотни в Доростоле, чтобы не мутили и не сплачивали вокруг себя недовольных политикой руссов. Это были коренные столпы боярства. Калокиру казалось, что достаточно Душана настроить и он, выпущенный на свободу, поднимет болгарское крестьянство против Цимисхия. Душан, думал он, мог бы даже стать болгарским царём, подвластным Святославу. Калокир, как заядлый политик, мирился бы пока с ролью временщика при нём, например, первого вельможи. В этой роли ему легче было бы угрожать трону ромейских василевсов.
