Генрик Сенкевич - Повести и рассказы
Но течение уже несло его к ней. Вскоре из темноты выступила большая лодка. При свете факела весла двигались, точно красные ноги исполинского червяка. Марыся отчаянно закричала.
— Эй, Смит,— проговорил по-английски один из гребцов. — Пусть меня повесят, если я не слышал, как звали на помощь, и если не слышу опять.
Через минуту сильные руки перенесли Марысю в лодку, но Черного Орлика там не было.
Спустя два месяца Марыся вышла из больницы в Литтл-Роке и на собранные добрыми людьми деньги поехала в Нью-Йорк.
А денег этих было немного. Часть дороги ей пришлось идти пешком, но благодаря тому, что она уже немного говорила по-английски, ей удавалось иногда упросить кондукторов провезти ее несколько станций даром. Многие с состраданием смотрели на эту бледную, изнуренную болезнью девушку с большими синими глазами, похожую скорее на тень, чем на человека, со слезами умоляющую о милосердии. Не люди издевались над ней, а жизнь и ее условия. Что было делать в американском водовороте, в этом гигантском «бизнесе» полевому цветку из Липинец? Как жить? Гигантская колесница неизбежно должна была раздавить это хрупкое существо, как всякий воз давит попавшиеся ему на дороге полевые цветы...
Исхудалой, дрожащей от слабости рукой она дернула звонок. На Вотер-стрит в Ныо-Йорке Марыся пришла за помощью к старому господину, уроженцу Познани.
Дверь отпер какой-то незнакомый человек.
— Мистер Златопольский дома?
— Кто это такой?
— Это уже старый господин,— ответила Марыся и показала карточку.
— Умер.
— Умер? А сын его? Вильям?
— Уехал.
— А дочь, Дженни?
— Тоже уехала.
Дверь закрылась. Девушка села на порог, утирая слезы. Вот она снова очутилась в Ныо-Йорке, одна, без помощи, без крова над головой, без денег.
Что же ей делать? Остаться в Нью-Йорке? Ни за что! Она пойдет в порт, в немецкие доки, и умолит капитана какого-нибудь парохода взять ее с собой, а если он сжалится и пустит ее, она, хоть нищенствуя, пешком пройдет всю Германию и вернется в родные Липинцы. Там ее Ясько. Кроме него, теперь у нее уже никого нет на свете. Если он не примет ее, если позабыл, если оттолкнет, все же она хоть умрет близ него.
Марыся вошла в порт и на коленях стала молить немецких капитанов;.. Они бы, пожалуй, ее взяли: ее бы только подкормить немножко, будет красивая девушка. Они бы с удовольствием, но что делать? Не полагается по закону... да, наконец, соблазн и дурной пример матросам... Пусть уж лучше она оставит их в покое.
Ночевать Марыся ходила на ту же платформу, где ночевала с отцом в ту памятную ночь, когда он хотел ее утопить. Питалась тем, что выбрасывала на берег вода, как питались они с отцом в Нью-Йорке. К счастью, хоть было лето... тепло...
Каждый день, чуть брезжил рассвет, она ходила в немецкие доки и каждый день тщетно умоляла взять ее на пароход. Она выказывала чисто крестьянское упорство. Однако силы уже покидали ее. Девушка чувствовала, что если не уедет сейчас, то скоро умрет, как умерли все, с кем связала ее судьба.
Однажды утром она с трудом притащилась в порт, с мыслью, что это, вероятно, в последний раз, так как завтра у нее уже не хватит сил. Марыся решила не просить, а незаметно пробраться на первый попавшийся пароход, отправляющийся в Европу, и спрятаться где-нибудь в трюме. Когда пароход выйдет в море и ее найдут, то ведь не выбросят же ее в воду, а если и бросят, так что же? Не все ли равно, как умирать, раз надо умирать.
К несчастью, у сходней, ведущих на пароход, зорко следили за входящими, и при первой же попытке сторож ее прогнал.
Марыся молча отошла в сторону и села на сваю у воды, чувствуя, что у нее как будто начинается жар.
Она стала что-то бормотать про себя и улыбаться...
— Я теперь помещица, Ясько, а все равно я осталась тебе верна. Ты что же, не узнаешь меня?
Бедняжка помешалась. С той поры она ежедневно приходила в порт поджидать своего Яська. Люди привыкли к ней и иногда подавали милостыню. Она смиренно благодарила и улыбалась, как дитя. Так продолжалось месяца два. Но вот однажды она не пришла в порт, и с того дня ее больше не видели. Только на следующий день в полицейской газете сообщалось, что в порту, около самой воды, найдено тело девушки, фамилия и происхождение которой неизвестны.
1879
НА МАЯКЕ
I
Однажды в Аспинвале, недалеко от Панамы, пропал без вести сторож с маяка. Случилось это во время бури, и все предполагали, что несчастный, должно быть, подошел к самому берегу скалистого островка, на котором стоит маяк, и набежавший вал снес его в море. Это предположение было тем более вероятно, что па следующий день не нашли его лодки, обыкновенно стоявшей тут же, у подножья маяка. Надо было как молено скорее нанять кого-нибудь на место погибшего сторожа — маяк имел немалое значение для местного пароходного движения, а также для судов, идущих из Нью-Йорка в Панаму. Залив Москитов изобилует мелями и рифами, между которыми трудно проходить даже днем, а ночью, когда часто над морем, согреваемым тропическим солнцем, поднимается туман, проход судов почти невозможен. Единственным путеводителем для многочисленных судов является тогда свет маяка. Найти сторожа было поручено пребывающему в Панаме консулу Соединенных Штатов. Но это была нелегкая задача, во-первых, потому, что подыскать его нужно было в течение двенадцати часов, во-вторых, сторож должен быть очень добросовестным человеком, а потому нельзя было принимать первого встречного, и в довершение всего кандидатов вообще не оказалось. Жизнь па маяке необыкновенно трудна и нисколько не привлекает ленивых южан, любящих бродяжничать. Сторож, охраняющий маяк, живет почти как узник. Только раз в неделю, по воскресеньям, он имеет право отлучаться с островка. Продовольствие и свежую воду ему ежедневно привозят из Аспинваля, причем лодка, доставив ему припасы, немедленно уезжает, и на всем островке, имеющем не более морга, не остается никого. Сторож живет на маяке и обязан содержать его в порядке: днем давать сигналы, вывешивая разноцветные флаги согласно показаниям барометра, а вечером зажигать фонарь. Работа на маяке была бы не трудна, если бы не приходилось подниматься наверх по крутой винтовой лестнице в четыреста с лишком ступеней, а сторож подчас совершает это путешествие по нескольку раз в день. Вообще это монашеская жизнь, даже больше чем монашеская — отшельническая. Неудивительно, что мистер Исаак Фальконбридж был крайне озабочен подысканием человека, способного заменить покойного, и легко понять его радость, когда в тот же самый день совершенно неожиданно явился желанный заместитель. Это был уже старый человек, лет семидесяти, а может быть и больше, но еще крепкий, бодрый, с военной выправкой. Волосы у него были совсем белые, лицо смуглое, как у креолов, но, судя по голубым глазам, он не был южанином. Вырая«ение лица у него было подавленное и печальное, взгляд прямой и честный. Он сразу понравился Фальконбриджу. Оставалось только проэкзаменовать его, и между ними завязался следующий диалог.
— Откуда вы? — спросил консул.
— Я поляк.
— Что вы делали до настоящего времени?
— Странствовал по свету.
— Сторож на маяке должен сидеть па одном месте.
— Я нуждаюсь в отдыхе.
— Служили вы когда-нибудь? Можете ли представить свидетельства о том, что вы честно выполняли свой долг на государственной службе?
Старик вынул из-за пазухи сверток в шелковом линялом платке, похожем на лоскут старого знамени, развернул его и сказал:
— Вот свидетельства. Этот крест я получил в тысяча восемьсот тридцатом году; второй — испанский крест, его мне дали во время карлистской войны; третий — французский, Почетного легиона; четвертый я получил в Венгрии. Потом я сражался в Соединенных Штатах против южан, там не дают крестов, но вот свидетельство.
Фальконбридж взял бумагу и принялся читать.
— Гм... Скавинский? Это ваша фамилия?.. Во время атаки вы собственноручно захватили два знамени... Да... вы были храбрым солдатом!
— Я сумею быть и добросовестным сторожем.
— Но там по нескольку раз нужно подниматься па башню. Здоровые ли у вас ноги?
— Я прошел пешком плены[62].
— All right! Знакомы ли вы с морской службой?
— Я три года служил на китобойном судне.
— Вы перепробовали разные занятия?
— Я не знал только покоя.
— Почему?
Старик пожал плечами:
— Такова судьба.
— Боюсь, что вы слишком стары для работы на маяке.
— Сэр,— внезапно заговорил старик взволнованным голосом. — Я очень устал и измучен. Как видите, я много пережил. Именно о таком месте я в последнее время мечтал. Я стар и нуждаюсь в покое. Пора сказать себе: вот здесь ты наконец осядешь, это твоя гавань! Ах, сэр, это зависит только от вас. В другой раз такого места не найдешь. Какое счастье, что я оказался в Панаме... Умоляю вас... Видит бог, я разбит, как корабль, который потонет, если не войдет в гавань... Осчастливьте старика... Клянусь, я честный человек, но... я слишком устал... мне довольно скитаться...
