Томас Кенэлли - Список Шиндлера
За эти два дня, отмеченные неопределенностью, в промежутке между объявлением мира и его действительным приходом, один из заключенных, ювелир Лихт, успел сделать подарок для Оскара, подарок более дорогой, чем металлическая коробочка для запонок, преподнесенная Оскару в день рождения. Его предложил сделать старый Иеретц с упаковочной фабрики. Было установлено - и даже люди из Будзына, закаленные марксисты, не стали возражать - что Оскару надо уезжать после полуночи. Церемонией проводов занялась группа близких к Оскару людей - Штерн, Финдер, Гарде, оба Бейские, Пемпер. Достойно внимания, что, еще сами не зная о том, увидят ли мирные дни, они обеспокоились о прощальном подарке.
Все сошлись во мнении, что подарок должен быть сделан из благородного металла. Источник его был предложен тем же самым Иеретцом. Открыв рот, он продемонстрировал золотой мостик. «Не будь Оскара, - сказал он, - эта штука досталась бы СС. Мои зубы лежали бы в куче им подобных на одном из складов СС, вместе с золотыми коронками несчастных из Люблина, Лодзи и Львова».
Принять такой дар, конечно, было невозможно, но Иеретц настоял на своем. С помощью заключенного, который в свое время занимался зубоврачебной практикой в Кракове, мостик удалось извлечь. Лихт расплавил золото и днем 8-го мая успел выгравировать на внутренней поверхности сделанного из него кольца надпись на иврите. То была строчка из Талмуда, которую Штерн процитировал Оскару в приемной Бучхайстера в октябре 1939 года: «Тот, кто спас единственную жизнь, спас весь мир».
В этот же день в одном из гаражей завода двое заключенных сняли обшивку с потолка и внутренней стороны одной из дверей «Мерседеса» Оскара, аккуратно разместили там несколько мешочков с драгоценными камнями для герра директора и натянули обшивку обратно без, как они надеялись, выпуклостей. Для них это тоже был странный день. Когда они вышли из гаража, уже садилось солнце и казалось, что весь мир застыл в ожидании решающего слова.
Похоже, что такие слова должны были быть произнесены вечером. И снова, как на своем дне рождения, Оскар приказал коменданту собрать всех заключенных в цехе. И снова пришли немецкие техники и секретарши, хотя они были готовы сняться с места и бежать. Среди них стояла Ингрид, давний объект его симпатий. Она не сможет покинуть Бринлитц в обществе Шиндлера. Она покинет его со своим братом, молодым ветераном войны, хромавшим из-за ранения ноги. Оскар приложил столько усилий, снабжая своих заключенных товарами для мена, что вряд ли он мог отпустить из Бринлитца свою старую любовь Ингрид, не снабдив ее имуществом для бартерных сделок. Конечно, когда-нибудь они, как друзья, встретятся где-нибудь на Западе.
И как во время первого выступления Оскара вооруженная охрана выстроилась вдоль стен. До окончания войны было еще около шести часов, а СС давала присягу, что никогда не уйдет с поста. Глядя на стражу, заключенные пытались понять, что сейчас у них на душе.
Когда было объявлено, что герр директор хочет еще раз обратиться к ним, две женщины-заключенные, знакомые со стенографией, Вайдман и Бергер, вооружились карандашами и блокнотами и приготовились записывать то, что будет сказано. Ибо речь должна была прозвучать экспромтом из уст человека, которому скоро предстоит стать беглецом, - она осталась на страницах, заполненных Вайдман и Бергер. В ней поднимались те же самые темы, что и в предыдущей, но на этот раз она была обращена и к заключенным, и к немцам. В ней говорилось, что пленников ждут новые времена, и утверждалось, что теперь всем им - эсэсовцам, ему самому, Эмили, Фушу, Шенбруну - необходимо будут спасаться.
- Только что было объявлено, - сказал он, - о безоговорочной капитуляции Германии. После шести лет жестокого уничтожения человеческих существ, жертвам предстоит найти успокоение, а Европе постараться вернуться к миру и покою. И я хотел призвать вас соблюдать неукоснительный порядок и дисциплину - всех вас, которые вместе со мной перенесли эти тяжелые годы - в надежде, что вы достойно встретите новые времена, ибо через несколько дней вы вернетесь к своим разрушенным и разоренным домам в поисках выживших членов ваших семей. И вы должны противостоять разгулу страстей, результаты которого трудно предвидеть.
Он, конечно, имел в виду разгул страстей не среди заключенных. Он обращался к гарнизону, к тем, кто стоял вдоль стен. Он дал им понять, что они могут уходить и обращался к заключенным с просьбой дать им уйти. Генерал Монтгомери, командующий объединенными силами союзников, объявил, что по отношению к покоренным должна господствовать гуманность, и каждый - он имел в виду немцев - должен определиться в мере своей вины и в степени выполнения долга. «Солдаты на фронте, как и те маленькие люди, повсеместно исполнявшие свой долг, не могут нести ответственность за деяния той группы, что тоже называла себя немцами».
Он подчеркнул, что все его соплеменники имеют право на защиту - заключенным, заключенным, пережившим эту ночь в будущем придется услышать эти слова тысячи раз. И все же если был человек, заслуживший право на защиту, право на то, чтобы его выслушали и отнеслись хотя бы с терпимостью, то им, без сомнения, был герр Оскар Шиндлер.
- Когда уничтожались миллионы таких как вы, ваши родители, дети, братья и сестры, тысячи и тысячи немцев осуждали эти деяния, и даже сейчас миллионы их не подозревают о творившемся ужасе. Документы и данные, найденные в Дахау и Бухенвальде, подробности из которых сообщало Би-Би-Си, оказались первыми сведениями, - сказал Оскар, - которые поведали многим немцам «о чудовищном размахе уничтожения людей».
И тем не менее, он еще раз обратился к ним с просьбой проявить гуманность и предоставить суду право решать судьбу тех, кто принимал такие решения.
- И если вам придется обвинять кого-то, делайте это как подобает. Ибо в новой Европе будут судьи, неподкупные судьи, которые смогут выслушать вас.
Дальше он заговорил о тех тесных связях, которые установились у него с заключенными за прошедшие годы. В его словах звучали едва ли не ностальгические нотки, но он не скрывал опасений, что его причислят к компании Гета и Хассеброка.
- Многие из вас знают, что в течение всех этих лет я оберегал своих рабочих от преследований, придирок и издевательств, чтобы сохранить им жизнь. И если было трудно защищать столь ограниченные права польских рабочих и обеспечивать их работой, оберегать их от насильственной высылки в Рейх, сохранять их убогие жилища и скудное имущество, то борьба за спасение евреев порой казалась просто невозможной.
Он описал лишь некоторые трудности, выпавшие на его долю, и поблагодарил всех за помощь, в выпуске боеприпасов, затыкая рот властям. Учитывая, что Бринлитц практически ничего не выпускал, его слова могли показаться иронией. Но он говорил совершенно серьезно, без тени шутки. Слова герра директора в буквальном смысле могли быть истолкованы, как «Спасибо вам за то, что вы помогали мне дурачить систему».
Теперь он обращался к ним с просьбой подумать об окружающем населении.
- Когда через несколько дней перед вами откроются двери к свободе, подумайте о тех многих, что живут по соседству с предприятием, которые помогали вам едой и одеждой. Я делал все, что в моих силах, чтобы вы не голодали, ибо дал обет до последнего для оберегать вас, обеспечивая вам хлеб насущный. И я не отступлюсь от своих слов, пока не минут пять минут после полуночи.
- Не пытайтесь громить и грабить дома соседей. Будьте достойны миллионов жертв, вырванных из вашей среды, воздерживайтесь от искушения мести и террора.
Он не мог не признать, что появление заключенных в этих местах не было встречено с особой радостью. Упоминание о евреях Шиндлера было табу в Бринлитце. Но есть более высокие понятия, чем желание сводить счеты.
- Я доверяю вашим капо и мастерам наблюдение за порядком и поиск взаимопонимания. Скажите всем об этом, ибо такой подход должен служить интересам вашей безопасности. Приношу благодарность мельнику Даубеку, который, обеспечивая вас пищей, действовал за гранью возможного. И от вашего имени, я приношу свою благодарность смелости и отваге человека, который, рискуя жизнью, не позволял вам умереть с голоду.
- Не благодарите меня за то, что вы остались в живых. Благодарите тех из своей среды, кто работал день и ночь, спасая вас от уничтожения. Благодарите бесстрашных Штерна и Пемпера, и других, которые, думая о вас и опасаясь за вашу судьбу, особенно в Кракове, ежесекундно смотрели в лицо смерти. И когда пришел долгожданный час воздаяния почестей, наша обязанность, пока мы еще все вместе, - блюсти порядок и не отступать от принципов благородства. И стоя среди вас, я обращаюсь к вам с просьбой - не позволяйте себе бесчеловечности, отдавайте себе отчет в ваших решениях и поступках. И я хотел бы поблагодарить близких мне людей за их готовность к самопожертвованию в связи с моей работой.
