Роуз Тремейн - Музыка и тишина
Слуги отосланы, и Эллен с увлечением рассказывает замечательную историю рождения своего плана, начав с самого начала, с того дня, когда она решила заполучить Вибеке к себе в Боллер, и кончая словами о преданности, которые недавно услышала из ее уст.
Королева София внимательно слушает и время от времени поздравляет Эллен «с поразительным пониманием важности таких мелочей, как чистописание». Когда рассказ подходит к концу, она наливает себе еще одну чашку чая и говорит:
— Наконец-то, Фру Марсвин, дела моего сына пойдут на поправку. Я сердцем чувствую, что будет именно так. И меня оставят в покое. Скажу вам, что в последнее время я пережила тяжкие испытания, Король присылал сюда своих людей и сам приезжал обыскивать мои подвалы. В них, разумеется, ничего нет. Но когда-то пустили слух, что я собираю здесь свои сокровища…
— О да, — говорит Эллен. — Думаю, что его пустила моя дочь. Она ведь никогда не могла отличить правду от лжи.
— Конечно, у меня есть немного золота, совсем немного. Женщине не следует встречать старость без определенных сбережений… мало ли что может случиться.
— Согласна, — говорит Эллен. — Вы так предусмотрительны.
— А как же иначе? Ведь в наши беспокойные времена даже мать Короля…
— Да нет. Чрезвычайно предусмотрительны. И вы ничего не должны уступать. — Эллен издает долгий вздох, гораздо более глубокий и скорбный, чем вздохи самовара, и продолжает: — Видите ли, Ваше Величество, ведь все, чем я владею, находится в Боллере. А моя дочь выгнала меня из моего собственного дома, захватила мою мебель, картины, и я просто не знаю, что со мной будет.
Королева София потрясена.
— Ах, дорогая, — говорит она, — как ужасно. Как такое могло случиться?
— Не знаю. Я думаю, что все движется по кругу. Король выставил Кирстен, она сама виновата, но куда ей было идти, как не ко мне? И поскольку она еще жена Короля, то может — или полагает, что может, — делать почти все, что ей заблагорассудится. Вот я и оказалась бездомной. Даже в моем погребе, полном варенья, которое я сварила собственными руками, распоряжаются…
Выслушивая этот перечень ужасов, Королева София приходит в смятение.
— О Боже, — говорит она. — Ах, и главное — варенье! Фру Марсвин, нам надо немедленно действовать. Я едва не сказала, что пошлю своих людей, чтобы выдворить вашу дочь из Боллера, но у меня вдруг родился куда лучший план. Почему нам не послать просто за вареньем и теми вещами, которыми вы больше всего дорожите, а вам не поселиться со мной, здесь, в Кронборге? Я живу очень просто. Питаюсь рыбой из Зунда. Возможно, вы согласитесь, ведь, не стану отрицать, мне часто бывает очень одиноко…
Эллен Марсвин отказывается от подобной щедрости достаточно долго, чтобы Вдовствующая Королева смогла убедиться, что она действительно оказывает своей союзнице величайшую честь, но затем соглашается, и обе женщины, довольные друг другом, снова садятся и слушают шум волн, гонимых усиливающимся ветром на берег Кронборга.
— Разумеется, будут бури, — после недолгого молчания говорит Королева София. — Но здесь мы в безопасности. Отсюда мы будем следить за всем, что происходит.
Эллен Марсвин соглашается.
Внутри и снаружи
Со смертью Магдалены, как только ее тело выносят и предают земле, на дом Тилсенов нисходит покой.
Словно все мы, думает Йоханн Тилсен, перенесли необычную болезнь, заразную лихорадку, которая возбуждала и едва не убила нас, но теперь лихорадка прошла и мы выздоравливаем. Мы все еще слабы (особенно Вильхельм и я). Мы быстро устаем. Мы выезжаем верхом не так часто, как прежде. Мы спокойно разговариваем за завтраком, обедом и ужином. Но мы знаем, что лихорадка не вернется и что со временем мы окончательно поправимся.
Желая изгнать запах Магдалены — из спальни, из кухни, из каждого уголка дома, — Йоханн сложил в сундук все ее вещи и одежду (красные юбки, башмаки, поваренную книгу, гребни и щетки, нижнее белье) и отправил его в Копенгаген, чтобы там их раздали бедным. Он не оставил ничего, кроме нескольких украшений, чтобы отдать их Улле, когда та подрастет; из них запах Магдалены, похоже, уже изгнан, будто эти броши и ожерелья были давно у нее отняты, а то и вовсе ей не принадлежали.
Время от времени Йоханн находит что-нибудь, что раньше проглядел, — носовой платок, ленту, — и эти вещи сразу выбрасывают. В доме больше не пекут пирогов и не пьют по утрам шоколад. Купальню на озере разобрали на доски. Сломанная механическая птица возвращена Маркусу. Он пускает в клетку жуков на случай, если птица вдруг оживет и захочет есть.
В конце апреля вместо долгожданной ясной теплой погоды на восточную Ютландию опускается серый туман. Он окутывает дом Тилсенов и плотной пеленой скрывает его от всех и вся.
Эмилия смотрит на туман с благодарностью. Ведь ее уже не интересует, что происходит в большом мире. Она бы предпочла, чтобы большой мир и вовсе не существовал. Ей бы хотелось услышать весть о том, что вся остальная Дания уплыла в море.
Теперь у нее есть своя роль в доме и в имении: она помогает отцу вести хозяйство. Они садятся за стол в гостиной и пишут распоряжения, сводят счета. Они не говорят ни о прошлом, ни о будущем — ни о Карен, ни о Кирстен Мунк, ни о Магдалене, — и разговоры их сводятся лишь к тому, что происходит из часа в час, изо дня в день. Мысль, что кто-то из ее прежней жизни может найти сюда дорогу через густой серый туман, кажется теперь столь невероятной, что Эмилия не хочет даже думать об этом. Иногда ей снится залитый солнцем птичник Росенборга, но она объясняет это тем, что прошлое может быть упрямым и властным, оно не желает, чтобы о нем забывали.
Но даже сны приходят все реже и реже. Просыпаясь утром и вспоминая, что Магдалена умерла, что Маркус делает успехи в занятиях, что отец добр к ней, как в былые времена, что Ингмар скоро вернется из Копенгагена, что она помощница в доме, как о том и мечтала ее мать, Эмилия понимает, что жизнь можно и нужно принимать такой, какова она есть.
Эта мысль приносит своеобразное удовлетворение, чему способствует и постоянный туман, окутывающий небо и землю. И когда ее курица Герда вступает в его белесый покров и скрывается из виду, Эмилия почти без сожаления смиряется с потерей птицы.
Смирение, думает она, самый трудный урок, которому нас учит жизнь, и один из самых важных.
Йоханн Тилсен решает, что дочь, которой он так долго пренебрегал, не должна проводить остаток своей жизни в заботах о нем и братьях; ей надо найти мужа; у нее должно быть собственное будущее.
Вслед за этой мыслью приходит другая: Йоханн уже знает человека, который словно создан для Эмилии. Это Проповедник Эрик Хансен, любезный, обходительный человек с длинными ногами и руками, с редкими каштановыми волосами, которые на ветру всегда поднимаются дыбом. Ему сорок лет, и у него нет детей. Его жена умерла в возрасте двадцати девяти лет. Ничто в нем не выдавало человека, занимающегося поисками второй жены, но Йоханн Тилсен уверен, что Хансен не устоит перед обаянием Эмилии, перед ее неброской красотой и в их будущей совместной жизни будет преданно о ней заботиться.
Ни с кем не делясь своими планами, он посылает Хансену письмо с просьбой приехать и освятить дом Тилсенов, ибо у него «есть основания полагать, что дух моей покойной жены скрывается в каком-нибудь углу и не дает нам жить в покое и согласии», и добавляет, что, поскольку церковь Хансена находится достаточно далеко и поскольку «нас окружает проклятый мрак и туман», его с радостью оставят на ночь «или дольше чем на ночь, если вы сможете уделить нам часть вашего драгоценного времени».
Итак, однажды днем Проповедник Хансен появляется как тень в то время, когда Эмилия стоит у окна гостиной. Через мгновение его фигура внезапно приобретает четкие очертания, словно он свалился с неба.
Неожиданное появление незнакомца пугает Эмилию, и, услышав, как он стучит в дверь, она отворачивается от окна и застывает на месте. До нее доносится кашель, приглушенный сырым воздухом. Она слышит, как слуга открывает дверь и впускает незнакомца в дом, слышит его тихий голос, его осторожные шаги и молится, чтобы незнакомец наконец понял, что попал не в тот дом, сел на коня и уехал.
Но он не уходит. Тилсен приводит незнакомца в гостиную, и Эмилия видит его бледное лицо и маленькие глазки. Он кланяется ей, и она поневоле встает, чтобы ответить на его приветствие.
Проповедник Хансен. Герр Эрик Хансен. Йоханн дважды произносит имя гостя, будто желая убедиться, что Эмилия его расслышала. Гость с покаянным видом держит в руках шляпу. Пряжки на его башмаках забрызганы грязью. От него пахнет кожей и конским потом, и Эмилия вынуждена отвести от него взгляд — ведь ему не следовало бы находиться здесь, в этом доме; следовало бы уплыть в море и погрузиться в его мрачную глубину.
