Валентин Пикуль - Фаворит. Том 2. Его Таврида
– Ты почему не спишь? – вошел к ней Потемкин.
– Я пишу стихи, посвященные «Князю Потемкину».
Стихи, написанные ею в Бахчисарае, уцелели:
Лежала я вечор в беседке ханской,
В средине бусурман и веры мусульманской…
О, божьи чудеса! Из предков кто моих
Спокойно почивал от орд и ханов сих?
А мне мешает спать среди Бахчисарая
Табачный дым и крик…. Не здесь ли место рая?
Хвала тебе, мой друг! Занявши здешний край,
Ты бдением своим все вяше укрепляй.
На следующий день возник ослепительный Севастополь.
* * *Яков Иванович выехал навстречу поезду, свидание состоялось близ Инкермана – в убогой татарской сакле. Посторонних никого не было, и Булгаков радовался этому.
– Дабы избежать подозрений турецких, я приплыл с австрийским интернунцием. Известно ли вам, что начались народные волнения во Фландрии? Сие угрожает Иосифу потерей Бельгии… Но допреж дел важных прошу выслушать просьбу личную.
Булгаков сказал, что давно состоит в связи с француженкой, имея от нее детей. Сейчас он оставил их на корабле. Ему желательно обвенчаться, прижитых сыновей узаконить в браке. Екатерина сразу же согласилась сохранить сыновьям дворянство и фамилию отца.
– Пусть семья твоя останется здесь. Но сейчас нам не до свадеб и гулянок. Давай садись, Яков Иваныч, и сообща со светлейшим обговорим, как тебе вести себя в Константинополе, и надо поспешать… Эскадра султана уже рядом!
3. Севастополь – Полтава
Жарища началась с утра – нестерпимая. И все гости были счастливы выбраться из карет; в громадном шатре Потемкина их ожидала благословенная прохлада, внутри таял зеленоватый сумрак, оркестр играл приглушенно, не мешая вести беседы, а лакеи двигались бесшумно, разнося бокалы с напитками…
– Итак, что же увидим дальше? – спросил Иосиф.
– Дальше? – воскликнул Потемкин. – Смотрите…
Разом ударили пушки, стена шатра оказалась кулисою, которая и распахнулась настежь. Внутрь ворвался ярчайший свет солнца, возникла синева моря, панорама бухт Севастополя, а внизу, под ними, двигались линейные корабли, фрегаты, суда бомбардирские и прочие. Ветер напружил их паруса, в белом дыму залпов они разрушали макеты крепостей, разбрасывая сооружения точными попаданиями ядер, воспламеняя обломки брандскугелями.
– Что за чудо? – оторопел Сегюр.
Потемкин, звеня шпорами, распахнул кулисы пошире:
– Рекомендую: ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО – ФЛОТ ЧЕРНОМОРСКИЙ!
Среди дипломатов возникла немая сцена. Де Линь, конечно, запечатлел ее на своих скрижалях: «Граф Сегюр в недоумении, Фицгерберт философски равнодушен, граф Кобенцль пытается уловить взгляд своего императора, а все придворные застыли с открытыми ртами». Принц Нассау-Зиген – с завистью – произнес:
– Какая честь служить флоту Черноморскому!
Все восемь бухт Севастополя лежали перед ними, планировка города была идеальна. Офицерские дома. Казармы. Магазины. Кузницы. Склады. Караульни. Сараи. Такелажни. Гауптвахты.
«Слава Екатерины», первый линейный корабль флота, вдруг воздел над собой кайзер-флаг Потемкина, салютуя лично императрице.
– Не сон ли это? – сказала она. – Хочу пощупать.
И юные фрейлины, подпрыгивая, защебетали:
– Мы тоже хотим… поехали скорее – щупать, щупать!
* * *Ради этого дня Екатерине сшили адмиральскую форму. Ей понравился белый мундир, но штаны с трудом натянула.
– Боже, куда делась стройная принцесса Фике? Гости увидят один мой зад и уже не разглядят моего флота…
Портные срочно соорудили «адмиральскую юбку» (неслыханный случай в истории флотов всего мира). Юбка была из белого сукна, понизу обшитая зеленым бордюром, что вполне гармонировало с зеленым жилетом и отворотами мундира.
– Так лучше, – сказала императрица, оснащая свои руки испанской тростью и деревянной табакеркой…
Свита проследовала за нею к пристани. На воде раскачивались катера, покрытые шелковыми тентами, гребцы были подобраны на славу – крепыши, загорелые, белозубые. Их рассадили по веслам таким манером: блондинов по левому борту, а брюнетов по правому. Матросы были при галстуках, их голову прикрывали от солнца черные шляпы с плюмажами из петушиных перьев.
– Здорово, ребята! – сказала Екатерина. – Сами видите, куда я забралась, чтобы только на вас поглядеть.
Черт дернул одного парня сразу же ей ответить:
– От евдакой-то дамы чего не станется!
Потемкин сунул к носу оратора кулак с перстнями:
– Цицерон тамбовский… А евдакое нюхал ли?
Зрелище двух эскадр черноморских было великолепно.
– Флот большой, но зачем он нужен здесь России?
На это ворчание Фицгерберта Потемкин ответил:
– А затем, чтобы никто об этом больше не спрашивал…
Гребцы, откинувшись телами назад, загребли пенную воду. Поднявшись на палубу «Славы Екатерины», Иосиф II и дипломаты с удивлением обозревали Севастополь с его строениями.
– Все это очень хорошо, – сказал Иосиф, – но мне бы хотелось видеть и то, что осталось тут от турок.
– Остались кусты кизиловые, – ответил Потемкин.
Гости разбрелись по отсекам, осматривая внутренность кораблей, их батарейные палубы. Среди офицеров, представлявшихся Екатерине, Потемкин выделил бригадира Федора Ушакова:
– Полюбуйся: лучший офицер моего флота!
Екатерина потом спросила: а Войнович? а Мордвинов?
Потемкин промолчал, и это был его лучший ответ. Нассау-Зиген, понимавший толк в делах флота, с поклоном еще раз напомнил Екатерине, чтобы располагала его морскими познаниями и беззаветной храбростью:
– Турецкая эскадра шляется под стенами Очакова, действуя на меня как вино. Дайте мне три ваших корабля, и я клянусь уничтожить турок сразу же – в Днепровском лимане.
– Благодарю. Но мой посол в Турции хлопочет о мире…
Вечером корабли осветились праздничной иллюминацией, усталых гостей спровадили катерами на берег – отдыхать. Екатерина указала Потемкину устроить ужин в кают-компании флагмана:
– И чтобы никаких иностранцев – одни русские…
Близость турецкого флота всех бодрила воинственно.
– Слава богу, – начала речь Екатерина, – здесь люди свои, чужих нету. Коли сор явится, сами его и выметем… Будем откровенны: России предстоит новое испытание. Спасибо флоту российскому! Одной рукой облокотились мы на море Балтийское, другой на море Черное, и отныне, коли что я скажу, Европа меня выслушивает с почтением. – Екатерина вылила вино из бокала, попросила водки. – Я пью за вас, господа офицеры, за великий народ российский, способный выплескивать моря и передвигать горы. Все недостатки нашей нации меркнут при ярком свете доблести и мужества, как меркнут перед бриллиантами оконные стекла, как бы они ни сверкали… Виват все вы! Виват я, грешная! Виват – России!
– Виват… виват… виват! – отозвались офицеры.
Стоя за ее спиною, фаворит изображал ревность.
– Дурак ты, – шепнула ему Екатерина и пошла вокруг стола, чокаясь со всеми и целуясь. Задержавшись подле Ушакова, она тихо сказала ему:
– Хотя вы и командовали на Неве яхтами моими, но теперь я жалею, что мало вас знала…
В этом году виноградники Судака обещали дать 18 тысяч бутылок первого вина. Флот существует, армия готова, магазины заполнены провиантом, но из России уже доходили черные слухи о предстоящем голоде. Потемкину не хотелось об этом думать. Утром он скорчился от боли. Роджерсон, осмотрев князя, обнаружил у него непомерное вздутие печени:
– Хотите жить – будьте умеренны в желаниях.
– Будь сам умерен! Учить-то вы все горазды…
Дорога до Балаклавы казалась волшебным садом из роз, императрицу встречал эскадрон гречанок под командованием известной в Тавриде красавицы – Елены Саравдаки. Амазонки были в малиновых юбках, гусарские спенсеры у них из бархата зеленого, а тюрбаны – из розового шелка, осыпанного алмазными блестками. Глаза мужчин разгорались при виде такой экзотической красоты, а гречанки скакали над пропастью, паля в небо из ружей – огнем боевым, частым, гулким… Ламбро Каччиони при въезде в Балаклаву встречал гостей чарками с крепчайшей «мастикой».
– Я вот о чем подумала, – сказала Екатерина, пробуя вино и рыбу, – тебе, Ламбро Ликургович, в случае войны опять бы хорошо в Архипелаге греческом показаться. Денег дам!
– Мне бы только добраться живым до Триеста, где полно негоциантов из родной мне Ливадии, там я денег и сам достану…
Посещение Кафы доставило совсем иное удовольствие: здесь Потемкин оставил руины как они есть, ничего не поправляя; он рассудил верно, что России не мешает иметь свою «Помпею» для будущих раскопок. Затем он отвез гостей в Карасубазар, где Старов создал для него маленький замок, вокруг которого был разбит парк, в нем гуляли белые ангорские козы. Под сенью старого дуба шумел водопад, обложенный мрамором. Иосиф выглядел смущенным, он отводил от русских глаза:
