Валерий Кормилицын - Держава (том первый)
— Да, господа. Чуть позже адъютант полка покажет ваши комнаты. Кроме церкви, на втором и третьем этажах находятся квартиры господ офицеров, — произнёс Буданов. — Кстати, во дворе оборудована конюшня на полсотни стойл. Так что вам тоже предстоит приобрести по лошадке, — отчего–то иронично хмыкнул Гороховодатсковский. — У меня с этим связаны не очень приятные воспоминания, — хотел поделиться с друзьями, но не успел, так как в библиотеку вошёл старший полковник Ряснянский.
— Вот вы где. Вольно. Садитесь, садитесь. Не на плацу находимся а, тэ–э–к скэ–эть, в приюте муз и вдохновений…
— Позвольте с вами не согласиться, господин полковник. Приют муз и вдохновений — это собранская столовая, — стал спорить Буданов.
— Тогда уж портретный зал, — нахмурился полковник. — Вот надеру тебе там плюмаж, поймёшь тогда… Разъяснили молодёжи, какие увеселительные места они имеют право посещать, а от каких должны бежать, как чёрт от ладана?
— Или, точнее, как гвардеец от командующего Санкт—Петербургским округом, великого князя Владимира Александровича, — опять стал спорить со старшим полковником Буданов.
— Не богохульствуй, сы–ы–н мой, — улыбнулся Ряснянский. — Хотя ты и прав. Так вот. Первая заповедь гвардейца, — поднял вверх указательный палец, дабы сконцентрировать внимание подчинённых, — досконально знать места, где дозволяется бывать офицеру, — внимательно оглядел присутствующих. — К вам, господин подпоручик Буданов, это тоже относится. До меня дошли сведения, что вас видели в ресторане «Яр» с какой–то фривольной дамой, — сурово окинул взглядом поднявшегося из кресла офицера. — Спасибо, что источник не вызывает доверия, милостиво разрешил сесть Буданову, — а то бы не миновать аудиенции в портретном зале. Гвардейскому офицеру, согласно традиции, разрешается посещать рестораны «Донон», «Кюба», «Медведь» и «Контан», где, заняв столик, непременно следует заказать «флакон» или «вино». Так бравые гвардейцы называют шампанское, — выдержал поучительную паузу, окинув взглядом всех без исключения подпоручиков. — А вот господин Буданов…
— Неправда, господин полковник, — выскочил из кресла, будто пробка из «флакона», Буданов. — Поклёп и каверзы лейб–гвардии гусарского полка. Водку я заказал после шампанского, — покраснел подпоручик.
— Да-а. На лгуне шапка–гренадёрка гори–и–т, — сделал глубокомысленный вывод полковник.
— Просто подкладка у неё красного цвета, — патетически воскликнул Буданов. — А назвать честного офицера лгуном — верх неприличия и даже вызов, брошенный ему в лицо.
— Заметьте, подпоручик, вы сами про водку сказали, — загоготал Ряснянский, — а я хотел лишь поставить вас в пример. А этот шампусик там стоит двенадцать целковых, а у нас в собрании — лишь шесть, — уточнил он. — Вот именно поэтому его и следует заказывать… И пить гвардейцу–павловцу следует не абы какое шампанское, а желательно лирическое «Вдова Клико». Так же господам офицерам запрещается посещать частные клубы, где производится азартная игра. Категорически не дозволено пить даже шампанское в таких петербургских харчевнях, как, например, «Варьете», что на Фонтанке, 81. Это безобразный зимний кафе–шантан. Один мой друг, грузинский князь, называет его кафе–шайтан. Половину своего имения на певичек потратил. А ещё опаснее другое злачное место… «Кафе–де–Пари», что под Пассажем на Невском проспекте.
— А отчего, Евгений Феликсович, вы так хорошо знаете их адреса? — вновь полез в бутылку неугомонный правдолюбец Буданов.
— Это оттого, что я на своей дублёной шкуре испытал всю грязь этих притонов, чтоб впредь предостерегать безвинную, словно воробышки, наивную гвардейскую молодёжь. Портретный зал — вон он, рядом, — произвольно кивнул головой Ряснянский. — Все эти варьете приравниваются к трактирам, чайным, придорожным пивным, кухмистерским и даже к буфетам 3‑го классса на станциях железных дорог, куда могут входить только грузчики и юнкера Павловского военного училища. В качестве гостей господам офицерам разрешается посещать Императорский Яхт–клуб, Английский клуб, Дворянское собрание, Театральный клуб и несколько других. Но вступать в число членов частных клубов без разрешения начальства, — ткнул себя пальцем в грудь, — офицерам категорически запрещено. Лучше в тире постреляйте, — уходя, дал командирский совет.
— Наш полковник, конечно, офицер всякой неуставной гражданской нечисти неприкосновенный, но всё же следует помолиться в церкви, дабы сохранить в целости плюмаж и погоны, — вновь встал в оппозицию к своему старшему офицеру Буданов.
Юные подпоручики задумчиво уставились на него, переваривая услышанное.
— Гм! — глубокомысленно кашлянул всё уже «переваривший» Гороховодатсковский, с иронией глянув на приятеля. — От господина полковника ничего не утаишь и не скроешь… Особенно кафе–шантан с певичками.
— Охо–хо! — немного покраснев, изрёк Буданов. — Гиблое дело с пауками в прятки играть, — ввёл всех, включая и Гороховодатсковского, в задумчивое настроение своей философской сентенцией. — Это он ещё не знает, что некий Тумпаков арендовал Измайловский сад у Тарасовых, и построил там каменный театр с застеклённой верандой. Говорят, будет французское варьете. Коли Ряснянский не запретил, следует посетить сие богоугодное заведение под кодовым названием «Буфф».
— Это позже, господа. А сейчас в другое богоугодное заведение — в церковь, — внёс предложение Гороховодатсковский.
Рубанов с Зерендорфом права голоса пока не имели.
В огромной полковой церкви народу было немного. Время служебное.
Батюшка одиноко стоял у иконы Благоверного князя Александра Невского и молился.
— Отец Владимир, — покашляв для приличия, обратился к священнику Буданов. — Пришли за благословением и напутствием для молодых офицеров. Подпоручики Зерендорф и Рубанов. Новые наши сослуживцы.
Отец Владимир, сощурив глаза, внимательно оглядел молодых офицеров и улыбнулся.
— В лейб–гвардии Павловском полку офицеры за грех считают лишь отсутствие храбрости. Всё остальное у них — добродетель, — протянул руку для поцелуя пришедшим. — Шучу. А если серьёзно, всю жизнь помните, господа офицеры, что Россия, Русь, есть государство народа русского. К коему относятся и православные люди Белой Руси и наши братья в Малороссии, — зажёг от огонька свечи другую свечу, и поставил перед образом Благоверного князя. Тысячу лет русский народ хранил и оберегал свою Веру и Державу. А Церковь Православная тысячу лет поддерживала и ковала державный дух русского патриотизма, — перекрестился на икону Александра Невского. С Церковью Православной Народ наш ДЕРЖИТ Государство Русское, отстаивает Отечество от Зла и Порабощения. Пока мы Верим, мы Непобедимы. Мечом и Верой защищаем мы Святую Русь. Вера Православная — вот корень Русской Державности. Потому–то враги и ополчились на Церковь. Они знают, что мечом Русь не покорить. Погубить её можно лишь Безверием. Вот потому и пляшут в церквях дети Сатаны, вот потому и чернят они Святую Веру, дабы ослабить народ Русский и поработить его с помощью безверия, злата и смуты. Тысячи и тысячи ратников русских, тысячу лет идут на смерть за Веру и Отечество. Мы их не помним, но их помнит Бог. Ими жива Россия, любимая Держава наша. Не надо стесняться любить свою Родину, господа офицеры. И если выпадет вам судьба отдать жизнь за Святую Русь, то отдайте её, как отдавали бесчисленные предки ваши, положившие души свои за Веру, Царя и Отечество.
А с иконы сурово смотрел на них Благоверный Князь, защитивший Русь от тевтонов.
И горели огоньки свечей, растворяясь в тёмной глубине церкви. И то ли от всей обстановки, от икон и старых полковых знамён, под сенью которых сражались и умирали солдаты и офицеры Павловского полка, на глазах Акима выступили слёзы, замутив огоньки свечей и увеличив их количество. И ему показалось, что горят не свечи, а светятся души воинов, положивших жизни свои за братьев своих, за Россию, и за него, Акима Рубанова. А если придёт такое время, что понадобится его жизнь… Он без раздумий отдаст её. И засветится в этом храме, среди сонма других свечей, ещё одна маленькая свеча…
____________________________________________
В выходной день Рубанов с Зерендорфом надумали навестить Дубасова. Наняв извозчика, направились на Малую Охту.
Сентябрьский день выдался на удивление тёплым, и офицеры надели фуражки и белые летние кители, украсив их двумя юбилейными знаками: Об окончании ПВУ и 25 лет постановки в полк великого князя Николая Александровича.
— Да-а! — рисуясь бравым своим видом, и делая устало–пресыщенное лицо, когда проезжали мимо симпатичной белошвейки или модистки, глубокомысленно произнёс Рубанов.
Зерендорф, не дождавшись продолжения речи, сложив руки на эфесе шашки, накрыл их подбородком и сладко зажмурился, напомнив Акиму сытого кошана, отчего он даже хихикнул, утратив на минуту свой надменный и пресыщенный вид.
![Антон Волков - Битва за Свет [СИ]](/uploads/posts/books/272911/272911.jpg)
