Эпоха харафишей (ЛП) - Махфуз Нагиб

— Так вот что так терзает тебя?

В бледном свете месяца он лишь склонил голову в знак согласия, и снова задался вопросом:

— Почему Фаиз докатился до такого? И отчего сошёл с ума наш предок Джалаль? Почему Хасуна Ас-Саб желает растерзать нас?

— Разве у нас недостаточно забот, помимо всего этого?

— Это и есть единственная забота, как звено в бесконечном круге.

Халима взмолилась о пощаде к Господу богу, добавив:

— Это всё шайтан!

— Да, конечно. Но почему тогда он с такой лёгкостью искушает нас?

— Он бессилен перед верующими…

Он снова замолчал, закончив есть и принявшись курить подслащенный мёдом табак из трубки. Лай собак усилился, перейдя почти на вой. Тут Ашур внезапно сказал:

— Вот моё мнение: шайтан может незаметно подкрасться к нам, используя наши слабые места.

При этих словах его она попросила помощи у Аллаха от шайтана, побиваемого камнями, и Ашур продолжил свою мысль:

— Так вот, моё мнение таково, что две наши страсти делают нас ещё слабее: это страсть к деньгам и страсть повелевать над другими…

— Возможно, это одно и то же, — пробормотала Халима.

— Да, наверное. Деньги и власть…

— Даже завет твоего предка выродился из-за этого.

— Моего предка! — смутно воскликнул он.

Она вопросительно поглядела на него, и он спросил её в свою очередь:

— В чём был его недостаток?

— Недостаток?!

— Я имею в виду, почему он пошёл на попятную?

— В том не было его вины.

— Конечно, — пробормотал он поспешно.

Однако он продолжал в тайне спрашивать себя, в чём же был недостаток его предка, что сорвало его благородные усилия после его кончины или, вернее, после кончины Шамс Ад-Дина? Если имелась ошибка, должно же существовать и благоразумие. И если это благоразумие уже было найдено единожды, что мешало отыскать его вновь? А если рецидив и произошёл, то мы вполне могли бы гарантировать себе жизнь, не знающую затем таких срывов. Халима прервала его размышления своим вопросом:

— Разве не предостаточно у тебя забот и так?!

Но нет. Его не устраивали одни лишь насущные заботы. Да и как быть довольным тому, кто по часу каждый день предавался одному и тому же занятию — сидеть на пустыре, а ещё по часу-два — сидеть на площади перед обителью?! Как быть довольным тому, в груди которого постоянно скрывалась тлеющая головешка?! Как быть довольным тому, кого будили по ночам разноцветные сны? Как быть довольным тому, кто был по-прежнему уверен, что его единственным предком был Ашур Ан-Наджи?!

Он начертал себе путь на песке пустыря. В свете звёзд на площади у обители он вообразил его себе. Это спасало его и во время дневных странствий, и во время сна, пока не воплотилось в реальность — такую же прочную, сильную и величественную, как и древняя стена обители.

Он проводил время, никуда не торопясь, на базаре в Даррасе. Именно здесь бродяжничали многие харафиши их квартала, поэтому-то он и сторонился этих мест. И поэтому же он и сам теперь стал приходить сюда. И сейчас, продавая огурцы, он как раз проходил мимо небольшой группки харафишей, нараспев зазывая покупателей. И тут же некоторые узнали его и выкрикнули:

— Это же мастер Ашур!

Другой голос насмешливо заметил:

— Да, брат кровопийцы, что продаёт тут огурцы!

Он подошёл к ним с приветливой улыбкой на грубом лице. Протянув руку, он сказал:

— Вы тоже откажетесь пожать мою руку, как и остальные?

Но они тепло обняли его, и кто-то произнёс:

— Да будут они прокляты…

— Мы видели от тебя только благо, — изрёк ещё один.

— А как поживает твоя добрая матушка?

— После того, как я повидал вас, мой дух-странник наконец-то вернулся к себе домой.

Он провёл в их компании целый час — счастливый, полный нежности и ликования. И начиная с этого дня, он постоянно захаживал на базар в Даррасе.

Встреча с харафишами зажгла огонь во всём его существе. Его жизненные силы собрались воедино, а сердце стучало так, что вот-вот вспорхнёт и вылетит наружу из своих стен. Он не мог уснуть, взволнованный этой внутренней силой. Он бросил вызов неизвестности, как когда-то сделал Фаиз, и как сейчас делает Дий, однако пошёл иным путём, направив взгляд на более далёкие горизонты. Он стол лицом к лицу перед неизвестным, пожимал ему руку и бросался в его объятия. Словно на роду его было написано участвовать в авантюрах и рисках, оседлать невозможное. Он носил в себе удивительный секрет, отвергал покой и безопасность и любил смерть и потусторонний мир. Во сне он увидел человека, который, — как он был уверен, — был Ашуром Ан-Наджи. И хотя тот и улыбался, но с явным упрёком спросил его:

— Моими или твоими руками?

Он повторил свой вопрос дважды, и Ашур обнаружил, что отвечает ему, словно поняв, о чём его спрашивают:

— Моими.

Всё также улыбаясь, Ашур Ан-Наджи скрылся из виду в гневе, оставив после себя пустоту.

Пробудившись ото сна, Ашур спросил себя, что подразумевал своим вопросом его предок, и что — он своим ответом. Он долго ещё пребывал в замешательстве, однако сердце его наполнилось воодушевлением от оптимизма и новых свершений.

В тот же день на базаре в Даррасе он задал вопрос харафишам:

— Что вернёт наш переулок к прежней счастливой эпохе?

Множество голосов ответили ему:

— Возвращение Ашура Ан-Наджи!

— А разве мёртвые возвращаются? — спросил он с улыбкой.

Кто-то захохотал и ответил:

— Конечно.

— Живы только те, которые живут на этом свете, — твёрдо заявил он.

— Мы-то живы, вот только нет у нас жизни…

— Чего вам не хватает? — спросил он.

— Хлеба…

— Нет, власти! — сказал сам Ашур.

— Хлеб заполучить легче.

— Нет!

— Вот ты — гигант, силач. Претендуешь ли ты на то, чтобы самому стать главарём клана? — спросил его один из харафишей.

— А потом стать таким, какими стали Вахид, Джалаль и Самаха! — сказал другой.

— Или быть убитым, подобно Фатх Аль-Бабу…

— Даже если я и стану праведным вождём, что в том хорошего? — спросил Ашур.

— Мы будем счастливы под твоим покровительством.

— Ты останешься праведником не более часа, — сказал кто-то.

— Если даже вы будете счастливы под моим покровительством, что будет после меня? — спросил их Ашур.

— Все опять примутся за своё.

— Мы никому не доверяем, даже тебе! — сказал один из харафишей.

— Мудрые слова, — улыбнулся в ответ Ашур.

Харафиши расхохотались, и Ашур продолжил:

— Но себе-то вы доверяете!

— Но какой от нас толк?

Тут Ашур заинтересованно спросил:

— А вы сохраните одну тайну?

— Сохраним, ради твоих красивых глаз.

— Я видел один удивительный сон, — сказал Ашур на полном серьёзе. — Я видел, как вы несёте в руках дубинки.

Они долго ещё хохотали над этими словами, а потом один из харафишей, указав пальцем на Ашура, сказал:

— Этот человек сумасшедший, бесспорно, и поэтому-то я его так люблю…

Однажды кто-то постучал в дверь комнаты скорбящих. Ашур сидел рядом с матерью после ужина, завернувшись в одеяло и спасаясь от пронизывающей зимней стужи. Ашур открыл дверь и в свете лампы увидел знакомое лицо, тут же воскликнув:

— Дий, брат мой!

Халима Аль-Барака подскочила и прижала его к груди своей. Несколько минут просто растворились в теплоте объятий, затем они пришли в себя и уселись на тонкий тюфяк, обмениваясь взглядами. На Дие был тёмный кафтан, зелёные сапоги и украшенная вышивкой шапочка на голове. Было очевидно, что он воплощал собой цветущее здоровье и благополучие. Сердце Ашура сжалось от тяжёлых предчувствий. А Халима скрыла свои подозрения за маской улыбки и нежности. Дий нарушил наступившую было паузу и сказал:

— Как же давно это было!

И, сам засмеявшись собственным словам, добавил:

— И в то же время совсем недавно!