Алексей Шишов - Четырех царей слуга
Награды за Азов. Снова на Дону
...Зима проходила в подготовке знаменитого петровского Великого посольства в Европу. Гордон продолжал начальствовать над бутырцами, много времени отдавал обучению новонабранных солдат. Он по-прежнему часто встречался с государем, а тот посещал его дом. В один из таких дней монаршьего посещения «служилый иноземец» чуть не получил высочайшее неудовольствие.
14 октября Патрик Гордон собрал у себя шотландцев-католиков, проживавших в Немецкой слободе и остававшихся верными королю Иакову. Хозяин с гостями праздновали в тот день рождение королевского регента, причём пили за здоровье короля Иакова, которого московский монарх откровенно не жаловал. Сам генерал произнёс свой любимый для подобных случаев тост:
— Пусть здравствует монарх верных ему во все времена шотландцев! Пусть здравствуют и мы с вами, верноподданные монарха-католика! Мы ему верные палаши и мушкеты!
В ответ на сказанное из гордоновского дома на всю Немецкую слободу неслось дружное и троекратное:
— Виват! Виват! Виват!
Царь прибыл в гостеприимный дом Гордонов в 5 часов вечера привычно, без предварительного предупреждения, когда «кромольные тосты» были уже произнесены. Теперь можно было пить за что угодно, благо стол ломился от вин и угощений.
Сопровождавший его Преображенский сержант Алексашка Меншиков тоже как будто ничего не заметил, демонстрируя перед гостями белый офицерский шарф. При виде такого нарушения воинской амуниции генерал смолчал, зная, что царскому любимцу дозволяется многое. В противном случае Пётр Иванович дал бы самый строгий нагоняй любому младшему чину, «посягнувшему» на часть офицерского обмундирования. Самое малое, что мог услышать в таком случае виновник от Гордона, были слова:
— Господин сержант, извольте немедленно показать мне ваш офицерский патент...
В худшем случае такого виновника, одетого франтом не по чину, могло ожидать от генерала Петра Ивановича и другое:
— Извольте доложить, господин сержант, о вашем непозволительном поведении полковому командиру. А не ротному. Пусть накажет вас четвертью жалованья за сей месяц...
Празднование на Кукуе именин короля Иакова могло плохо закончиться для его участников. В худшем случае — царской опалой. Российский государь являлся сторонником правившего тогда в Англии короля Вильгельма и не любил подобных шуток в отношении любых законных европейских монархов. Для него все его верноподданные были только слугами и рабами.
Однако думается, самодержец простил бы такое «воровство» своему любимому учителю и наставнику. Но Патрик Гордон как человек, вымуштрованный годами московской службы, на подобные вольности решался не часто. Он не случайно наставлял своих послушных его воле сыновей:
— Помните, что бережёного Бог бережёт. И в нашей горной Шотландии, и в нашей с вами царской Московии. Помните об этом и никогда не огорчайте своим поведением коронованных особ. Будь то король или герцог. Они для нас государи...
Патрику Гордону приходилось участвовать во многих царских развлечениях. Известно, что Пётр Великий страсть как любил тушить городские пожары. Так, государь вместе с генерал-инженером в шесть часов утра 9 ноября после пиршества в гордоновском доме (царь остался там ночевать) поспешили на большой пожар, вспыхнувший за Калужскими воротами. От горевшей яркой свечкой избы мастерового начали загораться соседние строения.
Там Пётр Алексеевич и Пётр Иванович разделились: монарх, расталкивая добровольных пожарных, лично начал бороться с огнём, шотландец же взял на себя общее руководство. Оно состояло в том, чтобы никто не мешал царю-батюшке потешиться на пожаре и чтобы тот случаем не опалился огнём:
— Эй ты, человек! Подноси ведро с водой не туда, а неси его царю. Видишь, его величество гневается, что воды под рукой нет...
— Эй, молодей! Обрушь-ка то горящее бревно. Какое? А то, что над головой царя-батюшки нависло от стены-то. Поспеши...
Когда пепелище было залито водой, а от избы остались одни обгоревшие брёвна и печная труба, сиротливо смотревшая на заплаканную семью погорельца, генерал приветствовал своего любимого монарха:
— Ваше величество, славно вы справились с пожаром. Смотрите — все другие дома целы, только закоптились немного.
— Вижу, вижу, Пётр Иванович, ваша милость. Вовремя подоспели с Кукуя. Иначе вся бы улица выгорела. А там кто его знает, чем могло закончиться огнище. Моя Москва не раз выгорала дотла. И татары жгли, и поляки, и свои воры.
— Знаю, мой государь, князь-кесарь Фёдор Юрьевич мне про то как-то рассказывал.
— Он-то рассказывал, а я пожары на Москве с детства каждый год зрю. Да ещё какие — по полгорода выгорало...
После Азовского похода самодержец стал посещать не только самого Патрика Гордона, но и бывать на торжествах, которые устраивали его сыновья. А их в семье генерала-шотландца было четыре — Яков, Теодор, Джемс и Александр. Все они состояли на русской военной службе, начав с младших офицерских чинов.
Перед новым, 1697 годом Пётр был почётным гостем на пиру, данном полковником Яковом Петровичем Гордоном. Застолье оказалось примечательно ещё и тем, что на нём приглашённый из Австрии артиллерийский полковник Граге производил какие-то опыты со стрельбой, которая удалась в домашних условиях и царю очень понравилась.
После того как монарх с гостями удалился из гордоновского дома, его хозяин долго ковырял пальцами в отверстиях от мушкетных и пистольных пуль в стене и дверях. К такому царскому увеселению он давно уже привык. Пётр Алексеевич на любых торжествах и по любому поводу требовал палить из всего, что было под рукой. В разгар застолья стрельнуть из мушкета любил и он. При этом мишенью становилась утварь, мебель, картины.
Огорчало только то, что трофейный турецкий ковёр из-под Азова теперь больше напоминал решето, да ещё в ряде мест обожжённое горевшими пыжами, вылетавшими из ружейных стволов. Чтобы немного утешиться, пошутил сам с собой:
— Да, за такой ущерб с полковника Граге не возьмёшь ни одного гульдена. Принёс с собой пороха, как словно на войну собрался идти...
В память взятия крепости Азова в том же году были выпущены наградные медали. На лицевой стороне одной из них был изображён бюст Петра с надписью: «Пётр Алексеевич, повелитель московский, присно прираститель». На оборотной стороне была изображена бомбардировка Азовской крепости с надписью: «Молниями и волнами победитель». Внизу была дата — «1696».
Шотландец очень гордился полученной медалью. И было от чего — в двух походах отслужил Московии и её царю Петру. Теперь награда с шёлковой голубой лентой на воинских торжествах украшала его кирасу. Азовская медаль стала частью его парадного убранства.
26 декабря 1696 года состоялось торжественное объявление наград за Второй Азовский поход. Награждение затянулось по одной простой причине — этим делом занималась Боярская дума, которой высочайше было велено никого из ратников не обделить.
Собранным в Кремлёвский дворец военачальникам во главе с генералиссимусом Алексеем Семёновичем Шеиным думным дьяком громогласно была прочитана «сказка», содержавшая довольно пространную историю второго петровского похода на турецкую Азовскую крепость с похвалами за их службу. И только затем объявлены пожалования.
Главнокомандующий ближний боярин Алексей Семёнович Шеин был пожалован золотой медалью в 13 золотых (червонцев), кубком с «кровлею» (крышкой), кафтаном «золотным» (парчовым) на соболях, «придачей» к его денежному жалованью в 250 рублей и вотчиной — Барышской слободой в Алатырском уезде. «Знатный муж» Русского царства остался очень доволен такими государевыми милостями.
После этого думный дьяк начал читать следующий лист царской наградной грамоты:
— А мой верный слуга, генерал-инженер иноземного строя Пётр Иванович Гордон за все свои труды под Азов-городом тяжкие милостиво награждается мною, государем всея Руси...
Первый помощник генералиссимуса, руководивший осадными работами вокруг Азовской крепости, получил в награду за ратные труды золотую медаль в 6 червонцев, кубок с «кровлей», кафтан «золотной» на соболях. И самое ценное — немалое по тем временам имение в 100 крестьянских дворов — вотчину.
Так шотландский дворянин Патрик Гордон стал российским помещиком, вотчинником, имея ещё и имение у себя на родине. Московское поместье могло передаваться по наследству.
Первыми гордоновскими крепостными мужиками стали 37 крестьян с семьями деревни Красной в Рязанской волости и 25 крестьян, тоже с семействами, деревни Твановской в Соловской волости. Грамоты на них шотландец получил несколько позже, 12 февраля.
Однако деревня Красная на Рязанщине скоро оказалась не во владениях Патрика Гордона. Спор за неё повёл с ним не кто иной, как царский фаворит Франц Яковлевич Лефорт. Пришлось уступить деревеньку швейцарцу, но не безвозмездно. Государь передал обиженному «шпанскому немцу» в потомственное владение село Красную Слободу Рязанской волости в 64 крестьянских дома. После этого два служилых иноземца, два генерала и адмирала на русской военной службе помирились.
