Фаина Гримберг - Примула. Виктория
После того марфо-мариинским сёстрам вышла передышка. Большевики, придя к власти, не тронули их. Даже послали какое-то продовольствие. Но в июне восемнадцатого года они арестовали её вместе с верной её спутницей Варварой и увезли в неизвестном направлении. Патриарх Тихон сделал всё, чтобы отыскать и освободить её. Наконец, стало известно, что Великую княгиню содержат в Алапаевске в Пермской губернии, вместе с кузеном её, великим князем Сергеем Михайловичем, князьями Иваном, Константином и Игорем, сыновьями великого князя Константина Константиновича, и сыном великого князя Павла Александровича, князем Владимиром Палеем.
В ночь с семнадцатого на восемнадцатое июля, спустя сутки после расстрела царя и семьи его, их живьём бросили в колодец шахты. Тамошние жители издали следили за казнью. Когда большевики уехали, они, как сами рассказывают, подошли к колодцу. Оттуда доносились стоны и молитвы. Помочь им не решился никто.
Месяцем позже белая армия вошла в город. По приказу адмирала Колчака тела несчастных извлекли из колодца. На некоторых, как говорят, были перевязки, сделанные из апостольника монахини. Тела положили в гроб и увезли в Харбин, оттуда —• в Пекин. Позже маркиза Милфорд-Хэйвен перевезла останки Великой княгини и прислужницы её Варвары в Иерусалим. Захоронили их в русской церкви Святой Марии Магдалины близ Масличной горы. В пути из Пекина в Иерусалим гроб великой княгини дал трещину, оттуда пролилась благоуханная прозрачная жидкость. Тело великой княгини осталось нетленным. На могиле её свершались чудеса исцеленья. Один из архиепископов наших рассказывал, что, будучи проездом в Иерусалиме, стоял он на могиле у гроба её. Вдруг раскрылась дверь и вошла женщина в белом покрывале. Она прошла вглубь и остановилась у иконы Святого архангела Михаила. Когда она, указывая на икону, оглянулась, архиепископ узнал Елизавету Фёдоровну. После чего видение исчезло.
Единственное, что осталось мне в память о великой княгине Елизавете Фёдоровне — несколько бусин от чёток да щепка от её гроба. Щепка порою сладко пахнет цветами.
Народ прозвал её святой. Не сомневаюсь, что однажды признает это и церковь.
Решив повидать великую княгиню Елизавету Фёдоровну, я отправился в Кремль. Явился я к великой княгине в полнейшем душевном смятении. В Николаевском дворце меня провели прямо к ней. Великая княгиня сидела за письменным столом. Молча я бросился к её ногам, уткнулся лицом ей в колени и зарыдал, как дитя. Она гладила меня по голове и ждала, когда я успокоюсь. Наконец, слёзы унялись, и я рассказал ей, что со мной творится. Исповедь облегчила душу. Великая княгиня слушала внимательно. «Хорошо, что ты пришёл, — сказала она. — Я уверена, что с помощью Божией придумаю что-нибудь. Как бы ни испытывал нас Господь, если сохраним веру и будем молиться, найдём силы выдержать. Усомнился ты или впал в уныние — встань на колени у иконы Спасителя и помолись. Укрепишься тотчас. Ты сейчас плакал. Эти слёзы из сердца. Его и слушай прежде рассудка. И жизнь твоя изменится. Счастье не в деньгах и не в роскошном дворце. Богатства возможно лишиться. В том счастье, что не отнимут ни люди, ни события. В вере, в духовной жизни, в самом себе. Сделай счастливыми ближних и сам станешь счастлив».
Потом Великая княгиня заговорила о моих родителях. Напомнила, что отныне я — их единственная надежда, и просила не оставлять их вниманием, заботиться о больной матери. Звала меня помогать ей в делах благотворительности. Она только что открыла больницу для женщин, больных чахоткой. Предложила пойти в петербургские трущобы, где болели чахоткой многие.
. . . . . . . .
Прошло несколько дней. Я вернулся в Москву и взялся за работу, предложенную мне великой княгиней. Речь шла о московских трущобах, где дарили грязь и мрак. Люди ютились в тесноте, спали на полу в холоде, сырости и помоях.
Незнакомый мир открылся мне, мир нищеты и страдания, и был он ужасней ночлежки в Вяземской лавре. Хотелось помочь всем. Но ошеломила огромность задачи. Я подумал, сколько тратится на войну и на научные опыты на пользу той же войне, а в нечеловеческих условиях живут и страдают люди.
Были разочарования. Немалые деньги, вырученные мной от продажи кое-каких личных вещей, улетучились. Тут я заметил, что одни люди поступают нечестно, другие — неблагодарно. И ещё я понял, что всякое доброе дело следует делать от сердца, но скромно и самоотречение, и живой тому пример — Великая княгиня. Чуть не всякий день ходил я в Москве в больницу к чахоточным. Больные со слезами благодарили меня за мои пустяковые подачки, хоть, в сущности, благодарить их должен был я, ибо их невольное благодеяние было для меня много больше. И я завидовал докторам и сиделкам, и в самом деле приносившим им помощь.
Я был безмерно благодарен великой княгине за то, что она поняла моё отчаянье и умела направить меня к новой жизни. Однако мучился, что она не знает обо мне всего и считает меня лучше, чем я есть.
Однажды, говоря с ней с глазу на глаз, я рассказал ей о своих похождениях, ей, как казалось мне, неизвестных.
«Успокойся, — улыбнулась она. — Я знаю о тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Потому-то и позвала тебя. Способный на многое дурнее способен и на многое доброе, если найдёт верный путь. И великий грех не больше великого покаяния. Помни, что грешит более души рассудок. А душа может остаться чистой и в грешной плоти. Мне душа твоя важна. Её-то я и хочу открыть тебе самому. Судьба дала тебе всё, что может пожелать человек. А кому дано, с того и спросится. Ты обязан быть примером. Ты должен заслужить уважение. Испытания показали тебе, что жизнь — не забава. Подумай, сколько добра ты можешь делать. И сколько зла причинить! Я много молилась за тебя. Надеюсь, Господь внял и поможет тебе».
Сколько надежд и душевных сил прозвучало в её словах».
Конечно, театральные воспоминания Феликса Юсупова нуждаются в уточнениях. Дело в том, что Елизавета Фёдоровна занимает определённое место в истории Русской Православной Церкви. Именно поэтому в описаниях её жизни многие моменты скорректированы и приведены в соответствие с определёнными житийными канонами. Её «дороссийская» жизнь словно бы не учитывается вовсе. Её «российская биография», как и положено по канону жития святой, строится на резком противопоставлении облика светской блестящей красавицы и облика терпеливой, кроткой и мужественной подвижницы. Если не учитывать житийных канонов, трудно объяснить логически некоторые моменты описаний её жизни. Вот она якобы входит в камеру, где заключён Каляев, и спрашивает, зачем он убил её мужа... Обратимся вновь к несколько экзальтированному изложению происшедшего (или, вероятнее всего, якобы происшедшего!), предлагаемому Феликсом Юсуповым:
«...Выдержка и самообладание великой княгини восхищали. Дни перед похоронами она провела в молитвах. В молитвах же нашла мужество совершить поступок, потрясший всех. Она пришла в тюрьму и велела отвести себя в камеру к убийце.
— Кто вы такая? — спросил он.
— Вдова убитого вами. Зачем вы убили его?
Каков был разговор далее, никто не знает. Версии противоречивы. Многие уверяют, что после её ухода он закрыл лицо руками и взахлёб зарыдал.
Достоверно одно: Великая княгиня написала государю письмо с просьбой о помиловании, и государь готов был согласиться, не откажись от милости сам бомбист».
С точки зрения более или менее традиционного психологизма, выпестованного прозаиками второй половины девятнадцатого века, описанная Юсуповым ситуация в достаточной мере абсурдна. Великий князь Сергей Александрович, как мы уже отметили, вовсе и не нуждался не только в жене, но и вообще в женском обществе. Едва ли Елизавета Фёдоровна могла особенно горевать о нём, как о муже, о человеке близком. Ещё более абсурден её вопрос, адресованный Каляеву. Великая княгиня прекрасно знала и репутацию своего супруга, и все его внутриполитические действия; и ей прекрасно было известно, что этими своими действиями он, конечно же, навлекает на себя угрозу насильственной гибели. Ни письма Елизаветы Фёдоровны Николаю II, ни достоверных сведений об этом письме не имеется. Каляев был казнён. Конечно же, сомнительны и рыдания террориста. Но с позиций житийного канона всё это придумано совершенно правильно. Вспомним хотя бы, для примера, вопрос, который задаёт своим убийцам Андрей Боголюбский. Он тоже спрашивает, зачем они хотят убить его. Они также имеют достаточно причин для того, чтобы его уничтожить. Что же эти бессмысленные вопросы Андрея Боголюбского и Великой княгини Елизаветы Фёдоровны означают? А означают эти вопросы один, очень важный для русской церковной доктрины тезис: поскольку власть, светская власть даётся от Бога, следовательно, убийство представителя власти — страшный грех, преступление против Божеских установлений. И преступник, которому раскрыли его греховность, конечно же, обязан разрыдаться. Но Каляев разрыдался вряд ли, его убеждения уже не были связаны с религией.
