Октавиан Стампас - Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
«Доблестный дворянин не может плакать, — заключил я, видя, как он мучительно жмурится и роняет одну за другой слезы. — Он, как и я, нестерпимо захотел спать. Еще немного, и мы повалимся друг на друга. Пора завершать это надувательство».
Не сводя глаз с влюбленного безумца и не обращаясь ни к кому определенно, я, насколько мог властно, повелел:
— Дайте ему меч!
По короткому порыву теней и по тому, как болезненно искривились губы безумца, я определил, что ему в правую руку вложили рукоятку меча.
— Отвечайте на три вопроса, сударь! — в полный голос приказал я.
— Да, мессир! — едва живым голосом ответил юноша, чем подтвердил то, что я пока еще не совершил ошибки.
— Вопрос первый! — изрек я. — Вы видите меня теперь перед собою?
— Да, мессир, — был покорный ответ.
— Вопрос второй! Вы видели меня когда-либо раньше?
— Нет, мессир, — был столь же покорный ответ.
«Если я сумею задать и третий вопрос, — мелькнула у меня в голове мысль, — значит, из меня и вправду выйдет искусный джибавия, целитель безумия».
В продолжение этой мысли моя правая рука успела неторопливо размахнуться, затем — прицелиться, и, как только, покончив со всеми мыслями, я отдал ей последний приказ, она изо всей имевшейся в ее мышцах силы, закатила моему безумному дворянину увесистую оплеуху.
Юноша отшатнулся, факелы вздрогнули, а меч взлетел над моей головой.
— Вопрос третий! — сорвав голос, выпалил я. — Вы дали слово ответить! Слово благородного человека!
Юноша окаменел.
— Вопрос третий! — уже с должным спокойствием произнес я. — Если вы меня никогда не видели раньше, откуда вам известно, что ударил вас именно я?
Юноша остался передо мной бездвижным изваянием.
— Погасите факелы! — повелел я. — Немедленно погасите факелы!
Тьма обрушилась на нас и поглотила обоих. Я затаил дыхание.
Миновало одно мгновение, потом миновало второе. Так, возможно, миновала половина той необыкновенной ночи.
И вот, наконец, я услышал донесшийся из темноты шепот:
— Благодарю вас, мессер ! Благодарю вас! Мне уже лучше. Мне стало гораздо лучше.
— Вы уверены в своих силах, сударь? — столь же тихо и при том весьма участливо проговорил я, успев вытереть с лица горячий, как факельная смола, пот и возблагодарить Господа за то, что Его волею я остался-таки живым и невредимым.
— Да, мессер, — прошептал юноша. — Вы избавили меня от страха.
— Теперь свет станет весьма уместен, — сказал я, решив, что настала пора немного погордиться своей находчивостью.
Факелы вновь вспыхнули передо мной и выстроились длинной цепью, освещая королевскую свиту, которая едва не на целую милю вытянулась позади своего повелителя. У меня появилось предчувствие, что один из факелов уже освещает уготованное мне а, может быть, и могильному старцу, место в свите.
Я увидел, каким решительным жестом паж вытер капли влаги, покрывавшие его лицо, и как преданно посмотрел он на своего короля, заговорив наконец живым и звонким голосом:
— Мне стало гораздо лучше, Ваше Величество!
Король коротко переглянулся с Вильямом Ногарэ, и тот ответил важным кивком.
— Что ты скажешь на это, Карл? — раздался у меня за спиной голос дервиша.
— Кар-рл Великий пришел! — громко протрещала ворона. — Откройте двери!
На лице юноши появилась изумленная улыбка. Он растерянно огляделся по сторонам, а затем, к моему окончательному облегчению, убрал меч в ножны.
— Король, твой паж выздоровел, — сказал кладбищенский пророк. — Для него наступила добрая ночь. Теперь он не опасен ни для себя самого, ни для собственной тени.
— Чудо! — донеслось из королевской свиты тихое слово.
— Чудо! Чудо! — шепотом вторили другие голоса.
Паж подошел к королю, и тот, чуть наклонившись с коня, пригляделся к лицу своего любимца и ласково потрепал его за щеку.
— Теперь я вижу, старик, — проговорил король, коротким жестом указывая пажу на его обычное место в своей свите, — теперь я вижу, что твоего ученика можно отправлять послом в страну безумцев вместе с твоей ученой вороной. — И обратившись ко мне, король вопросил: — Назови свое имя, искусный целитель любовной горячки.
— Мне не известно мое имя, Ваше Величество, — признался я, не опуская глаз. — В том-то все мое несчастье.
— Сообщение полностью подтверждается, Ваше Величество, — раздался голос Ногарэ, приложившего немалый труд, чтобы сдержать волнение. — Действительно, ночь оказалась доброй, Ваше Величество.
— В таком случае мы сможем отплатить этому искусному целителю за его добрую услугу не менее доброй услугой, — таинственно улыбаясь, неторопливо проговорил король. — Вильям, известен ли тебе человек родом с Кипра, молодых лет, умеющий исцелять безумие и к тому же не ведающий своего настоящего имени?
— Да, я слышал о таком, Ваше Величество, — с не менее таинственной улыбкой на губах, сказал Ногарэ. — Он пришел. Он стоит перед вами, Ваше Величество. Не кто иной, как молодой граф де Ту.
Я обомлел, несмотря на то, что всем случившимся со мною чудесам уже давно потерял всякий счет.
— Граф де Ту?! — воскликнул я и невольно обернулся на старика.
Тот очень ласково улыбнулся мне, потом медленно опустил веки, как бы подтверждая поразительные слова Ногарэ и при том указывая мне во всем подчиняться обстоятельствам, а спустя пару мгновений вновь открыл глаза.
— Граф де Ту? — нарочито удивился король. — И все? Но где же имя?
— Полного имени не упоминалось ни в одном сообщении, — сказал Ногарэ.
— Какая досада! — покачал головой король. — Я-то думал, что мы сможем отплатить графу сполна. Однако я полагаю, что дело поправимо. Итак, граф, — обратился он ко мне, — мы рады приветствовать вас в наших владениях. Нам кое-что известно о необычайной судьбе вашего рода и вас самих. Нам известно, что заставило вас избрать столь необыкновенный путь и какие ужасные опасности подстерегали вас в дороге. Но теперь главному свидетелю по делу о богоотступнических деяниях Ордена Соломонова Храма страшиться нечего. Отныне он поступает под личную защиту короля Франции.
«Может ли старик быть предателем? — не добавляя к тому волнению, что уже наполнило мою душу, ни капли сверху, спросил я самого себя и тут же самому себе решительно ответил: — Будь он кем угодно, а только обстоятельства, конечно же, находятся во власти той самой, невидимой силы, цели которой не известны никому из проводящих эту „добрую“ ночь посреди кладбища».
Признаюсь, что я опять думал только о своем собственном наследстве, судьба же Ордена тамплиеров волновала меня в те мгновения меньше всего.
— Ваше Величество, — обратился я к королю. — При всем моем желании я не уверен, что смогу стать истинным свидетелем. У меня отнято не только имя, но и память.
— Нам известно, граф, — продолжал король, — что ваша память хранит главную тайну Ордена, потому-то она, ваша память, и была запечатана, подобно самому ценному сокровищу казны. Нам известно также, граф, что ваша память может быть открыта с помощью особого ключа, коим является некое тайное слово. Это слово пригодно к использованию в качестве ключа только один раз, как если бы ключ был отлит изо льда, а замок был бы горяч, как живое человеческое тело. Тайное слово известно Великому Магистру Ордена, и он дал мне обещание произнести его. Дорога на Шинон очищена для вас от всех встречных. На этой дороге вас будет охранять целое войско. Мы желаем, чтобы вы отправились немедленно, но, разумеется, предварительно переодевшись в нечто более соответствующее вашему дворянскому достоинству и еще далеко не оконченной жизни.
— С великой радостью исполню волю Вашего Величества, — сказал я, кланяясь и действительно испытывая некое подобие радости: разоблачение тайны приблизилось, вроде колодца в пустыне, до края которого уже легко было дотянуться рукой. — Однако прошу у Вашего Величества позволения проститься перед дорогой со своим Учителем.
— Прощайтесь, граф, — разрешил король, поворачивая своего коня и вместе с ним приводя в движение всю свою свиту, а вместе со свитой — вереницу трескучих факелов. — Хотя, как говорят, уходя с кладбища, не следует оглядываться назад.
Я повернулся к могильному дервишу и увидел, что его черный балахон совсем побелел от падавшего с небес холодного пуха, и, если бы не продвигалась мимо нас долгая вереница факелов, я уже и не различил бы в темноте маленькую неподвижную фигуру. На правом плече старца восседал Карл Великий, невозмутимо отряхивая крылья.
— Учитель, — обратился я к старцу, едва не произнеся это священное слово на арабском наречии. — Скажи мне: то, что я теперь вижу своими глазами, происходит во сне или наяву? Сам король Франции со всеми своими придворными является на кладбище, в гости к загадочному старику, к которому он вполне мог бы выслать комиссара инквизиции. Не так ли? Ведь и ты, Учитель, опасался черного коня.
