Исабель Альенде - Дом духов
Педро Терсеро похудел и утратил благодушие и мягкость, которые так были характерны для него до сих пор. Он скучал, проклинал свое добровольное заключение и рычал от нетерпения в ожидании известий от друзей. Только присутствие Бланки его утешало. Когда она входила в комнату, он бросался к ней, обнимая как безумный, чтобы успокоить душевные терзания и тоску бесконечных недель. Его стала преследовать мысль о том, что он предатель и трус, что он не разделил судьбу многих других и что честнее было бы сдаться и стать лицом к лицу со своей судьбой. Бланка старалась разубедить его, приводя самые серьезные доводы, но, казалось, он не слушает ее. Она пыталась удержать его силой вернувшейся любви, она кормила его чуть ли не из ложечки, мыла и терла влажной губкой, пудрила, как младенца, подстригала волосы, брила, стригла ногти и в конце концов стала подкладывать ему в еду успокаивающие таблетки, а в воду — снотворные. Сон валил его с ног, но был таким мучительным, что утром он просыпался с неприятным ощущением сухости во рту и еще более печальным сердцем. Спустя несколько месяцев Бланка поняла, что не сможет бесконечно удерживать его словно пленника, и оставила планы смирить его дух, превратив в постоянного любовника. Она видела, что он заживо умирает, потому что свобода для него была важнее любви, и что никакие чудодейственные пилюли не способны заставить его изменить свои взгляды и пристрастия.
— Помогите мне, папа! — умоляла Бланка сенатора Труэбу. — Он должен покинуть страну.
Старик, будто окаменевший от того, что стал таким старым и слабым, не нашел в себе ни ненависти, ни злости. Он подумал об этом крестьянине, полжизни любившем его дочь, и не мог отыскать никакой причины, чтобы презирать его упорство, его бороду социалиста, его пончо и его проклятых кур, которых преследовали лисы.
— Черт побери! Мы должны найти для него приют, иначе, если его найдут в этом доме, нас всех перевешают, — сказал он единственное, что пришло ему в голову.
Бланка бросилась отцу на шею и расцеловала, плача, словно девочка, впервые с далеких времен детства уступив внезапному порыву нежности.
— Я могу устроить побег в какое-нибудь посольство, — сказала Альба. — Но мы должны дождаться подходящего момента, и Педро должен будет перелезть через стену.
— В этом нет необходимости, деточка, — возразил сенатор Труэба. — У меня еще остались друзья в этой стране.
Через двое суток дверь комнаты Педро Терсеро Гарсиа неожиданно открылась, но вместо Бланки на пороге появился сенатор Труэба. Беглец подумал, что пришел его последний час, и даже обрадовался этому.
— Я пришел вытащить вас отсюда, — произнес Эстебан Труэба.
— Почему? — спросил Педро Терсеро.
— Потому что Бланка попросила меня об этом, — ответил старик.
— Пошли вы к черту, — пробормотал Педро Терсеро.
— Хорошо, туда и пойдем. И вы со мной.
Оба одновременно улыбнулись. Во дворе дома их ждал серебристый лимузин посла одной из северных стран. Педро Терсеро поместили в багажник, где он пригнулся как можно ниже, и его накрыли сумками, полными овощей с рынка. На сиденьях разместились Бланка, Альба, сенатор Труэба и его друг, посол. Шофер доставил их в резиденцию нунция,[59] провезя мимо строя карабинеров, но никто не остановил машину. У входа в резиденцию стояла двойная охрана, однако узнав сенатора Труэбу и заметив дипломатический номер на автомобиле, им позволили проехать, отдав честь. За воротами, уже под охраной Ватикана, Педро Терсеро помогли встать, вызволив его из-под кучи капустных листьев и лопнувших помидоров. Его провели в кабинет нунция, который ждал его в епископской сутане, держа новенький пропуск, дававший возможность выехать за границу вместе с Бланкой. Она решила прожить в изгнании свою откладывающуюся с самого детства любовь. Нунций пожелал им доброго пути. Он был поклонником Педро Терсеро и собирал все его пластинки.
Пока священник и посол северной страны обсуждали международное положение, семья начала прощаться. Бланка и Альба безутешно рыдали. Они никогда еще не расставались. Эстебан Труэба долго обнимал дочь, без слез, стиснув зубы, унимая дрожь и силясь сдержать рыдания.
— Я не был для вас хорошим отцом, дочка, — говорил он. — Вы думаете, можно простить меня и забыть прошлое?
— Я вас очень люблю, папа! — плакала Бланка, крепко обнимая его и целуя.
Потом старик повернулся к Педро Терсеро и посмотрел ему в глаза. Он протянул руку, но не сумел пожать его ладонь, потому что на ней не хватало пальцев. Тогда он открыл объятия, и оба мужчины крепко обнялись, простились, освободившись наконец от ненависти и упреков, которые столько лет омрачали их жизнь.
— Я буду заботиться о вашей дочери и постараюсь сделать ее счастливой, сеньор, — произнес Педро Терсеро срывающимся голосом.
— Не сомневаюсь. Поезжайте с миром, дети, — пробормотал старик.
Он знал, что уже не увидит их.
Сенатор Труэба остался в доме только с внучкой и несколькими слугами. По крайней мере, так думал он. Но Альба решила последовать примеру матери и использовать пустующую часть дома, чтобы прятать людей на одну или две ночи, пока не найдется другое, более надежное убежище, или возможность переправить их в другую страну. Она помогала тем, кто скрывался в подполье, уходя днем и смешиваясь с людским потоком в городе, но кто с наступлением ночи должен был прятаться, каждый раз в другом месте. Самые опасные минуты приходились на комендантский час, когда беглецы не имели возможности выйти на улицу, а полиция могла схватить их по первой же прихоти. Альба считала, что дом ее дедушки был последним местом, куда полиция могла бы ворваться. Мало-помалу Альба превратила пустые комнаты в лабиринт секретных уголков, где прятала своих подзащитных, иногда целыми семьями. Сенатор Труэба занимал только библиотеку, ванную и свою спальню. Там он жил, окруженный мебелью красного дерева, шкафами викторианской эпохи и персидскими коврами. Даже человеку, так мало склонному к предчувствиям, как он, этот мрачный особняк внушал тревогу: казалось, он скрывает в себе некое чудище. Труэба не понимал причину тяжелого чувства, охватившего его, так как знал, что странные звуки и непонятный шум, которые, по рассказам, слышали слуги, производила Клара, бродившая по дому вместе со своими друзьями-призраками. Он часто заставал свою жену врасплох, когда она скользила по залам в белой тунике и смеялась своим девчоночьим смехом. Он притворялся, будто не видит ее, не двигался и даже задерживал дыхание, чтобы не напугать ее. Если он закрывал глаза, притворяясь спящим, то мог почувствовать, как нежные пальцы касаются его лба, ощущал ее свежее дыхание, похожее на дуновение ветра, мог дотронуться рукой до ее волос. У него не было причин подозревать в этом что-то противоестественное, тем не менее он старался не вторгаться в таинственный мир своей жены и дальше кухни, нейтральной зоны, не заходил. Его старая кухарка ушла. В одной из перестрелок убили ее мужа, а ее единственного сына, набиравшего рекрутов в какой-то деревне на юге, повесили на столбе на его собственных кишках, намотанных на шею: это было местью народа за то, что он выполнял приказы своих начальников. Несчастная женщина лишилась разума, а вскоре сенатор Труэба потерял терпение, находя в еде волосы, которые она рвала на себе, непрерывно плача. Со временем Альба стала сама возиться с кастрюлями, вооружившись книгой рецептов, но несмотря на ее добрые намерения, Труэба почти каждый вечер ужинал в Клубе, чтобы по крайней мере один раз в день прилично поесть. Этим он предоставил Альбе большую свободу для переправки беглецов; она спокойно прятала людей и уводила их из дома до наступления комендантского часа, зная, что дедушка ничего не заподозрит.
Однажды появился Мигель. Она входила в дом в разгар сиесты, когда он вышел ей навстречу. Он ждал ее, спрятавшись в саду, в зарослях кустарника. Мигель перекрасился в блондина и был одет в синий костюм в елочку, напоминая обычного служащего банка. Но Альба мгновенно его узнала и не смогла сдержать крика радости. Они обнялись тут же, в саду, на виду у прохожих и тех, кто, скрываясь в доме, был не прочь стать свидетелем этой радостной встречи, пока не вспомнили об опасности. Альба провела Мигеля в дом, в свою спальню. Они упали на кровать в страстном порыве, вспоминая тайные имена друг друга, которые придумали во времена их встреч в подвале, отдаваясь любви, пока не почувствовали, что разрывается душа от боли, и тогда остановились, унимая частое биение своих сердец и стараясь успокоиться. Альба внимательно взглянула на Мигеля и увидела, что перед ней совершенно незнакомый человек, у которого не только были волосы, как у викинга, но недоставало бороды и маленьких круглых преподавательских очков. Он казался сильно похудевшим. «Ты ужасно выглядишь!» — шепнула она ему на ухо.
