Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
— Разыщите на берегу и срочно направьте ко мне капитана Фута.
Корабль слегка вздрогнул, с бака полетел и плюхнулся в воду огромный якорь. Адмирал пригласил чету Гамильтон к столу.
В адмиральском салоне было прохладно, зашторенные окна почти не пропускали солнечные лучи.
Гамильтон во всем разделял мнение адмирала — надобно французских якобинцев и мятежников наказать по всей строгости законов военного времени, а король Фердинанд и его супруга должны получить полное отмщение за причиненные их величествам беспокойства.
Нельсон пообещал, что ни один преступник не уйдет от кары, независимо от возраста, пола и заслуг в прошлом.
К вечеру на флагманский корабль прибыл капитан Фут. Нельсон, не поздоровавшись, спросил, кто посмел выпустить из Неаполя французов и их сообщников?
— Сэр, в соответствии с договором о капитуляции крепости Кастелламера, — хладнокровно пояснил капитан Фут.
— Кто подписал договор? — раздраженно перебил Нельсон.
— Кардинал Руффо, сэр, офицер адмирала Ушакова…
— Какой офицер?! — «Опять Ушаков опередил меня». Нельсон в гневе схватил трость и ударил ею по спинке кресла.
— Капитан-лейтенант Белли, сэр. Русские штурмовали крепость пять дней тому назад. — Фут все больше недоумевал.
Тем временем раздражение Нельсона усиливалось. Ушаков перехватил у него Ионические острова и теперь распоряжается здесь, в Неаполе. Под самым носом британской эскадры.
— Кто этот офицер? Англичанин?
— Да, сэр, на русской службе.
Капитан Фут, стараясь уменьшить ярость своего адмирала, пытался растолковать Нельсону, что русские матросы прошли маршем все Апеннины от Бриндизи до Неаполя за две недели. Договор о капитуляции составлял кардинал Руффо. Он тоже не хотел выпускать из Неаполя французов и мятежников. Но без помощи русских кардинал не овладел бы провинциями и не вошел бы в Неаполь, а русские требовали у него отпустить пленных.
— Я ненавижу русских. — Нельсон возбужденно метался по каюте, пустой рукав выскочил из перевязи, но он не замечал этого. — Вы подписали договор? — набросился он на Фута.
— Моя подпись стоит под капитуляцией, сэр…
— К черту все договоры! Они недействительны, потому что заключены до прихода сюда эскадры его величества. — Нельсон постепенно остывал. — Всех преступников будет судить военный суд. Надеюсь, вы не упустили этого мерзавца, адмирала Карачиолло?
— Нет, сэр, он находится на транспорте, под арестом.
— Не сомневаюсь, британский суд воздаст ему должное за преступления против короля, а впрочем, — злая усмешка перекосила припухлые губы Нельсона, — на рее он не будет скучать в одиночестве.
— Сэр, — необычайно бледное лицо Фута напряглось до предела, — в таком случае я вынужден подать в отставку.
— Капитан Фут, считайте, что она принята, вы свободны. — Нельсон надменно кивнул на дверь.
Вечером с эскадры Нельсона высадились три тысячи англичан. Они спешили сделаться хозяевами положения в уже поверженном Неаполе. Нельсон пытался натянуть на себя лавровый венок победителя. По его приказанию отменили все статьи договора о капитуляции, которая гарантировала жизнь всем сдавшимся в плен. Три дня спустя военный суд приговорил командующего флотом республиканцев Франческо Карачиолло к пожизненному заключению. Нельсон отменил приговор.
— Адмиралу-бунтовщику место на рее, — Нельсон размашисто, наискосок перечеркнул приговор. — Приговор привести в исполнение сегодня. Он, кажется, раньше командовал «Минервой»? — спросил Нельсон у капитан-командора. — Вот и прекрасно, поставьте этот фрегат напротив «Фудроянта». Я хочу видеть последние минуты жизни этого негодяя, поднявшего руку на королевскую династию.
Капитан-командор знал, что Нельсон многое не договаривает. Вчера Эмма Гамильтон настоятельно уговаривала Горацио, чтобы не отнимал у нее возможности любоваться таким редким зрелищем, как казнь старого адмирала.
— Всем этим мятежникам необходим нравственный пример.
Полностью освободив руки грязной толпе монархистов, Нельсон развязал в Неаполе кровавую бойню. Королевские судилища соперничали с военными судами в неистовой жестокости приговоров. Пытки и казни не прекращались даже ночами.
В этом бушующем море насилия и безумства одни русские оставались верными своему слову и чести.
В квартале, где разместился русский отряд, негде было яблоку упасть. Все дворы были забиты мужчинами и женщинами, спасавшимися от разъяренных роялистов и английских штыков.
Только что во двор протиснулся в одном нижнем белье перепуганный итальянец с женой и ребенком. Видимо, они пытались скрыться от погони. Часовой, матрос Болотов, благодушно отвел ружье в сторону.
Так и есть, в конце переулка замелькали факелы, послышался топот и крики приближающейся толпы. Болотов засвистел в дудку, решительно выставил ружье. Из домика выбегали матросы и солдаты с примк-нутыми штыками.
Три дня тому назад мичман Никифоров с группой матросов вырвали из подземелья композитора Чимаро-зе, сочинителя гимна республики. Его уже были готовы растерзать маньяки кардинала. Спасло композитора знание русского языка. В свое время он провел три года в Петербурге и сохранил светлые воспоминания о русских людях. Прибежавшая к Никифорову жена Чимарозе в слезах на коленях умоляла, коверкая русские слова, спасти ее мужа от расправы.
Дважды у ворот собиралась толпа клерикалов и требовала выдать им Чимарозе. Сегодня во главе толпы стоял подвыпивший лейтенант с эскадры Нельсона. Несмотря на увещевания, толпа не расходилась. Никифоров укоризненно показал лейтенанту на эполеты, но тот и не подумал убрать шпагу.
— Видимо, господин лейтенант имеет превратное понятие о чести и честности.
Никифоров по-английски еще раз обратился к нему, но стоящая за его спиной толпа продолжала неистовствовать.
Через минуту солдаты и матросы направили штуцера в сторону толпы.
— Господин лейтенант, — Никифоров подошел к англичанину, — передайте сим безумцам, ежели не отойдут, палить будем из ружей.
— Пли! — громыхнули выстрелы, матросы дали залп в воздух.
Чертыхаясь, сбивая друг друга с ног, погромщики бросились наутек. Белый китель англичанина последним скрылся за крайним домом.
В Неаполе русские матросы спасали невинных людей, а на севере гренадеры Суворова гнали французов.
Армия Суворова в Северной Италии одерживала одну победу за другой. Вся Ломбардия была освобождена. В те же дни, когда был занят Неаполь, на севере войска Суворова овладели крепостью Александрия, нанесли решительное поражение французской армии Макдо-нальда на реке Треббия. Где-то недалеко, в одном-двух переходах за горизонтом, лежала Генуя, плескалось лазурное море.
Со времен Кинбурна, Очакова, Измаила Александр Васильевич крепил боевую дружбу с моряками, понимал и знал непреложную истину: там, где водная акватория, морские просторы у стен крепостей, — без флота пропадешь.
Еще весной, будучи в Вене, писал он Ушакову:
«…Ваше превосходительство, изволите ясно усмотреть необходимость крейсирования отряда флота команды вашей на высоте Анконы; как сие для общего блага, то о сем ваше превосходительство извещаю, отдаю вашему суждению по собранию правил, вам данных, и пребуду с совершенным почтением.
Милостивый государь вашего превосходительства покорнейший слуга гр. А. Суворов-Рымникский».
И Ушаков тогда откликнулся, немедля направил к побережью Апулии отряд капитана 2-го ранга Сорокина, а в Северную Адриатику отряд контр-адмирала Пустошкина.
Слава победителей Корфу опережала их, и противник зачастую уходил от встречи с ними, отступал без боя. Так было, когда отряд Сорокина появился перед крепостью Бриндизи.
«…Пятьсот человек французов, которые как скоро увидели приближающуюся нашу эскадру, бросили все; не успели взять с собой ничего, даже серебро и деньги, собранные в контрибуцию, оставили и в великом страхе бежали без памяти вовнутрь матерой земли к стороне Неаполя…» — доносил Сорокин флагману.
В эти же дни к Суворову прибыл курьер от контр-адмирала Пустошкина капитан Литих.
— А что, здоров ли мой друг Федор Федорович? — встретил генерал-фельдмаршал курьера.
Литих несколько смутился от такого вопроса. Он не видел адмирала больше двух месяцев.
— Господин адмирал фон Ушаков?
Суворов страшно округлил глаза, брови его гневно поднялись.
— Убирайся ты вон с твоим «фон»! — вскричал Александр Васильевич. — Этот титул ты можешь придавать землякам своим, потому что они нихтебештимт-загеры, немогузнайки. — Взволнованный Суворов бегал по палатке из угла в угол. — Человек, которого я уважаю, который победами своими сделался грозой для турков, потряс Константинополь и Дарданеллы, — он остановился напротив смертельно побледневшего Литиха, — который, наконец, начал великое дело освобождения Италии, отняв у французов крепость Корфу, еще никогда не уступавший открытой силе, — уже остывая, глубоко дыша, он поднял кверху палец и помахал им перед капитаном, — этого человека называй всегда просто Федор Федорович! — Суворов вздохнул облегченно и закончил шутливо: — Ну, братец, понял? Давай пакет.
